Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
- Новое, - тихо говорит мне стоящая рядом прихожанка, - только перед службой повесили, ох и торопились...
А я думаю о том, что у меня ещё никогда не было такой радостной Казанской. Всё как-то суечусь, всё бегом-бегом, опомнюсь - вчера была Казанская, а я вчера как раз мимо храма... Но сегодняшняя всенощная компенсирует мои «бега». Сегодняшняя Казанская - особая. Уж очень благодатно, молитвенно, светло. Подхожу под благословение к настоятелю храма отцу Валерию (Павлову).
- Завтра непременно приходите. Гостей много ждём, служить будет епископ Иона.
На Казанскую небо просветлело. Все волновались - а ну как дождь! Крестным ходом идти и под дождём? Но Божия Матерь ради праздника Своего благословила Астрахань синевой чистого неба.
Задерживаюсь у стенда, сооружённого прихожанами к юбилею. Чёрно-белые снимки из архива. Мерзость запустения, кучи мусора, следы от кострищ, а в центре вместо аналоя - старенькая тумбочка, на ней Евангелие, икона. Так начинал отец Валерий. Так начинался приход. Внизу повеселее: цветные фотокарточки - день сегодняшний. Яркая зелень Троицы, светлые детские лица, обновлённые фрески на стенах, витраж при входе. Много успели за семь лет как храм открыли вновь. Много трудились. Много вынесли. Много молились. Но главное, не только стенам дали вторую жизнь - приход возродили. А ведь именно им, приходом, и определяется каждодневная жизнь любой церкви.
- Люди у нас замечательные. Для храма ничего не жалеют, во славу Божию трудятся. Если бы не они... - говорит отец Валерий, когда подошла к нему с поздравлениями.
Ликование. Праздник! Казанская! Божия Матерь с одной из самых почитаемых на Руси икон взирает на обновлённые стены Казанского собора. «Заступница усердная...» - поёт хор. Душа поёт, не словами только, а светлыми чувствами. Прекрасней есть ли что-нибудь ещё?
- Вас к телефону, Москва... - одна из прихожанок пробирается сквозь толпу молящихся, машет мне рукой.
Как скоры вы, скорбные вести! Именно на Казанскую рано утром умер мой отец.
- Я сейчас вылетаю, - кричу в трубку. - Я сейчас вылетаю...
«Заступница усердная...» - поёт хор. А я тихо плачу, присев на краешек кресла, среди стопок книг, церковной утвари, календарей. Входит батюшка. Взгляд сострадательный. В руках икона:
- На Казанскую умер, значит, утешение вам. Божия Матерь в такой праздник к себе забрала. Многие бы так хотели. Примите от меня Казанскую, пусть икона укрепит вас, поможет перенести скорбь.
Заступница усердная. Только десять минут назад она ликованием сердца делила со мной радость. И вот уже делит беду... Беру себя в руки, вытираю слёзы. Папа жил в Донецке, мне надо срочно лететь туда.
- Когда ближайший самолёт на Донецк?
- На Донецк из Астрахани - рейсов нет...
- Поезд на Донецк...
- Поезда на Донецк не ходят.
Решаю лететь в Москву, оттуда проще...
- Ближайший рейс на Москву завтра, но над Астраханью снова туман, рейс может задержаться.
Не успеваю. Надо взять себя в руки и успокоиться. Но я не успеваю...
Подходит коренастый мужчина в свитере, небольшая бородка, открытый взгляд. Батюшка знакомит меня с ним, говорит, что это один из самых активных прихожан.
- Что вы решили?
Рассказываю: самолёты не летают, поездом до Москвы двое суток, а там ещё сутки... Не успеваю. Не знаю, что делать.
- А я знаю. Повезу вас машиной.
Через двадцать минут прихожане уже собирали нам в дорогу сумку с продуктами. Праздничная трапеза по случаю Казанской благословила мне от своих щедрот паёк в скорбную дорогу. Подошла небольшого роста женщина, большие очки чуть затемнены. Я видела её в храме. Она что-то втолковывала перед службой девочкам из воскресной школы.
- Я с вами поеду. Батюшка благословил, дорога неблизкая, мало ли что. Мой муж вас повезёт, только заедем на десять минут домой переодеться.
Собирались они по-военному: быстро, чётко, без разговоров. Вера Фёдоровна и Василий Петрович -муж и жена. Вчера ещё чужие, а сегодня первыми пришедшие на помощь.
Мы ехали по вечернему притихшему городу. Астраханский красавец кремль на секунду предстал перед моими глазами и скрылся. Я покидала город, который не успела полюбить и не успела узнать, даже рассмотреть не успела. Сердце тревожно ныло - ведь впереди больше тысячи километров, а времени совсем в обрез.
Калмыцкие степи. Мокрый снег лепит не переставая. Мы останавливаемся, чтобы сбить наледь с подкрыльников. Ближе к ночи снег утих, но мороз усилился, едем по сплошному льду.
- Не волнуйтесь, успеем, дальше дорога будет лучше.
Справа вдали огни города. Элиста, столица Калмыкии. Опять степи. Часто фары выхватывают стремительную тень - лисы, перепуганные нечаянным «жигулёнком», прыгают в придорожную канаву. Одну, зазевавшуюся, мы чуть-чуть не придавили. Скрипнули тормоза — обошлось.
На пару часов сделали передышку. Я вышла в морозную ночь пропахшей травами калмыцкой степи. Ветер гулял по бескрайним просторам, прибивая к земле высокий сушняк. Звёзды. Они будто опрокидывались на наш автомобиль, будто хотели попугать своим нездешним, неземным присутствием. Опять подступили к горлу слёзы. Может быть, папина душа в этот ночной час напомнила о себе, просила молитв?
Я стала молиться, стоя на холодном степном ветру под звёздами, и, как всегда бывает после молитвы, отпустило, стало легче.
А ещё подумалось: как самонадеянны мы и как маловерны. Всё рассчитала: вернусь из командировки, отпишусь, поеду к отцу на традиционную встречу в конце ноября. Я всегда выбиралась к нему в конце ноября, перед Рождественским постом. Даже позвонила перед командировкой, сказала: «Жди!» А Господь по-другому рассудил. Господь в который раз вразумил: не надо надеяться на человеческие календари и мерки. Есть другие календари и другие мерки. И вот начало ноября, и до традиционной встречи ещё почти месяц, а вместо неё скоро другая, в которой я увижу отца, а он меня нет... Кто бы сказал мне, что будут в моей жизни эти звёзды, что буду стоять на ночном сквозняке и молиться, и плакать...
По Ставрополью ехали проворнее. Вера Фёдоровна заботливо подтыкала мне под бока плед, Василий Петрович изредка останавливался и вглядывался в дорожную карту. Утром мы остановились перекусить в маленьком кафе у дороги. Бойкий черноглазый паренёк ловко смёл снег с пластикового столика, принёс табуретки.
- Шашлык, хотите шашлык?
А мы достали собранный нам на приходе «тормозок». Попросили горячего чая. Паренёк, желая угодить, врубил музыку. Она гремела над безлюдным шоссе вызывающе, утверждая, несмотря ни на что, земную жизнь со всеми её достоинствами и недостатками. Здесь, в придорожном кафе без названия, с незнакомыми людьми, посланными мне Господом в помощь и утешение, мы помянули раба Божиего новопреставленного Евгения.
В Ростов въехали днём. Поплутали по его шумным улицам, выбрались на Таганрогское шоссе. Оставалось совсем немного...
Теперь, когда наше путешествие позади, понимаю, как деликатны и предупредительны были мои друзья. Они не терзали душу соболезнованиями, не пытались отвлечь меня разговорами от грустных мыслей. Мы иногда переговаривались о чём-то незначительном, но больше молчали. Каждый думал о своём. Немного говорили об отце Валерии, о том, что возрождение Казанского храма его большая заслуга. А мне всё думалось о прихожанах. Большая, дружная семья. Живут одними радостями, одними заботами. Создать такой приход ничуть не легче, чем возродить из руин храм. Настоящая христианская любовь к ближнему, не пример ли её - история со мной, человеком для прихода чужим, незнакомым, случайным? Ведь дела свои были, проблемы нерешённые. Всё оставили, отправились в опасный путь ради самой непонятной из всех существующих корысти - помочь человеку, попавшему в беду. Вера Фёдоровна сидела, закутавшись в плед, читала. Что? Оказывается, Псалтырь за моего отца.
Ровно через сутки мы подъехали к знакомому подъезду отцовского дома.
- Держитесь, - Василий Петрович крепко жмёт мне руку.
- Помоги вам, Господи, - обнимает Вера Фёдоровна.
А я... Даже поблагодарить не успела по-человечески. Боюсь, что и сейчас тоже не смогу найти подходящие к случаю слова. Привычные «спасибо, благодарю» говорить не хочется, потому что есть в этих словах некий налёт дежурной вежливости. А особые слова, где их найти? Только пусть знают: в душе моей есть отныне уголок, где живёт тёплое и удивительное чувство особого христианского родства. Оно есть, это родство, оно не в генах, не в метриках, не в схожести глаз и профилей. Оно в чём-то другом, что больше, прочнее и - основательней. Люди, которые своими поступками напоминают об этом родстве, уже угодили Богу.
Подарки отца всегда были для меня в радость. Уходя в другой мир, он остался верен себе и подарил мне знакомство с людьми, которых сам не знал, но которых, может быть, вымолил в первые часы своего предстояния - там. Чудны дела Твои, Господи! Прихожане Казанского храма, разделив со мной скорбь, тут же одарили радостью. Она в том, что мы не одиноки, что мы очень многое можем по законам нашего надёжного христианского родства. Помню, как владыка Иона говорил в праздничной речи на Казанскую:
