Гинс Г.К. - Сибирь, союзники и Колчак т.2
«Всероссийское» заглушило «сибирское». Это было одной из главных причин, почему восторжествовала военная и гражданская бюрократия. Царские генералы, дипломаты, чиновники приносили с собой тень прошлого величия; казалось, с ними приходило сияние национальной мечты, и его ярким светом они затмевали скромных деятелей Сибири.
А в действительности большинство из них приносило с собою неисправимые привычки произвола и дух реставрации. Чуждый ему адмирал Колчак оказался невольным виновником его торжества. Этот дух пришел вместе с идеей диктатуры во имя объединения России. Светлая национальная мечта облеклась в рубище прошлого.
И если бы министры Омского Правительства оказались даже более подготовленными к власти, то не наступил ли бы все равно тот же конец?
Народ не понимал отвлеченной цели гражданской войны, и тяжесть борьбы озлобляла его против чуждой ему по духу власти.
Гражданская война в Сибири началась несвоевременно. Это первородный грех всего движения. Случайность чешского выступления вовлекла в борьбу только интеллигенцию, и отказ чехов участвовать в этой борьбе до конца гибельно отразился на ходе освободительного движения.
Но сколько других причин влияло на роковой исход событий!
Интервенция, все время подававшая надежды, приносила существенную поддержку, но так бессистемно и непланомерно, что всегда порождала излишнюю самонадеянность командования и переучет сил. Разобщенность союзников, поддержка ими различных противоправительственных сил: одними — левых социалистических групп, другими — атаманов, которые превращались в царьков, осложняла и без того трудную обстановку и подрывала престиж власти. Непризнание правительства тем тяжелее отзывалось на положении власти, что о признании все время говорилось. Лучше бы этот вопрос не был совсем поднят.
Не прекращавшаяся подпольная борьба со стороны эсеров, не скрывавших своих намерений и отказавших правительству не только в сотрудничестве, но и в лояльности, разлагала тыл и вызывала репрессии.
Начало единоличной верховной власти вовсе не отрицает ни ответственного кабинета, ни народного представительства. Омская диктатура, благодаря личным свойствам адмирала, могла бы легко приспособиться к духу времени и настроениям общества и населения, но вместо этого она приобрела жестокий и суровый характер, сверху донизу проникнувшись духом недоверия и злобы.
Местные военные сатрапы, своевольные атаманы, бесчисленные коменданты, цензура, бездарные администраторы, милиция из жандармов — все это извратило природу омской власти.
Оскорбительные порки, жестокие усмирения, вымогательства оттолкнули население от правительства адмирала Колчака.
Никто не приходил к нему на помощь. Чиновники, казалось, превратились в паралитиков. Никакой инициативы, творчества, даже распорядительности; как какие-то манекены, они выполняли механически свою текущую канцелярскую работу.
Чем это объяснить?
Нищенское вознаграждение за труд, отсутствие поощрений в виде тех наград и повышений, которые существовали в дореволюционное время, неуверенность в положении и нежелание слишком связываться с временной властью — все это влияло на психологию служивого класса, порождая апатию и безразличие в одних, искание нелегального источника дохода — в других. Низкая оплата труда, уравнение низших и высших, у одних подрезала крылья, других толкала на скользкий путь.
А общественность? Она занималась своими делами и критиковала издали. Одни вели торговые дела, другие жили профессиональным заработком; время от времени они критиковали власть, но сами они не шли работать.
Но худшим врагом оказалась экономика. Вот враг, который добивал лежачего. Щепетильное, идеалистическое правительство бережно хранило золотой запас. Адмирал Колчак, этот рыцарь общероссийской идеи, так же неуклонно берег российское достояние, как упорно и твердо держался за целость российской территории.
Это помешало укрепить сибирский рубль. Злосчастные обязательства катились в пропасть. Экономическая жизнь расстроилась, Сибирь почувствовала кризис. Опять бестоварье, опять плохие деньги — крестьяне это сразу почувствовали, и это решило судьбу правительства.
Вот каково было положение власти в период внешних успехов адмирала Колчака: высокие идеалы и будничные неудачи, великие порывы и грязь обыденщины. Народ не понимал идеалов и порывов, он чувствовал только неудачи и видел грязь. Катастрофа была подготовлена.
Нелегко было ликвидировать Омское Правительство. Оно имело под собой прочный фундамент, в нем было слишком много здорового. Агония продолжалась довольно долго.
Колебалось счастье на фронте, воскресали надежды. Правительство сознало весь вред своей нерешительности и уступчивости, оно наметило путь реформ и твердо пошло по этому пути.
Но... оно уже ничего не могло сделать. Третий период был временем горьких разочарований, безумных авантюр слева и предательства друзей.
Что же дала эта эпоха будущему?
Волнообразное движение революционной стихии. Большевизм снес Временное Правительство, Колчак и Деникин занесли меч над головой большевизма. Большевизм победил.
Но волны контрреволюции опять забушуют.
Было бы ошибкой видеть в этой борьбе простую смену социалистических и буржуазных течений. Омское Правительство отличалось от Временного Правительства кн. Львова и Керенского: оно было реальнее в своих задачах и методах, но оно было по-прежнему неопытно и слабовольно в осуществлении.
Побеждавший в конце 1919 г. большевизм был не тем, который господствовал в предыдущем году. Он сдал много позиций и подготовил возвращение к капитализму. Строгая дисциплина в предприятиях, управляющие из прежних владельцев, советские имения из бывших помещичьих земель с заведующими из помещиков, единоличное управление целыми областями — вот новые формы, в которых дореформенное прошлое нашло себе новое революционное выражение.
Изменилась и контрреволюция. Ошибки Деникина и Колчака учтены.
Но самое главное изменение в том, что в борьбу вступает новая сила — народ. От него зависит определить содержание будущей русской истории.
Все неудачи русской революции объясняются, главным образом, безучастным отношением народа к судьбе правительств и к их деятельности.
Временное Правительство издавало глубоко демократические в интеллигентском смысле постановления. Каких только свобод не привили они на Руси! Но все эти свободы были нужны только городской интеллигенции.
Народные комиссары стали издавать социалистические декреты. Какое эффектное зрелище! В России осуществляются социалистические идеалы, она превращается в «Дворец» коммуны. Но чьи это были идеалы! Русского народа? О нет!
Только одной, еще более беспочвенной и чуждой народу, левой части интеллигенции. И если свободы Временного Правительства рассеивались, как легкий пар, то советский социализм обрушивался на русское крестьянство, как жестокий град, при громовых раскатах и смертоносной молнии, перед которыми трепещет все живое. Но что до этого комиссарам?
Русский народ пережил много испытаний, и в русской истории можно проследить, как сверху обрушивались на него насильственные реформы для улучшения его быта. Ему всегда что-нибудь навязывали, то изгоняя староверство, то навязывая опричнину, то заставляя украситься европейским лоском.
Теперь, в дни Великой русской революции, одни заставляли его наслаждаться соловьиной трелью демократических свобод, другие — перестраивать свою жизнь на социалистический лад.
Всегда насиловали, всегда навязывали. Этот «несчастный неграмотный народ» должен ценить благодеяния. И в то время как народ искал Бога, перед ним высмеивали доступную ему форму религии, оскверняли святыни, заражали его душу сомнением и неверием, разрушали устои его бытовой нравственности и... рекомендовали социализм.
Народ жил своими обычаями. Они выросли вместе с ним и были ему понятны и близки. Но они были непонятны русской интеллигенции. Как можно жить варварскими обычаями, когда существует римское право, вечно живое, неувядающее.
И, не подумав о том; что разрушение обычаев, игнорирование их вносит опустение в народную этику, что только обычаями старины, укоренившимися, освященными веками и дедовскими преданиями, держится уклад жизни малокультурных народов Востока, наносились удары вековым столбам народного правосознания, пока они, подрубленные в основании, не повалились на головы самих рубивших.
Народ жил общиной. Много было отрицательного в этой форме земельного коллективизма, связывавшего хозяйственную инициативу, но она вросла в жизнь. Пришел Столыпин, второй Петр по широте и смелости замысла. Его реформы были глубоко государственными. Но выполнение? Почему оно опять было так типично для преступно-самонадеянной и гордо-самоуверенной интеллигенции? Хутора насаждались насильственно. Народ гнали почти кнутом к благам единоличного владения землей.
