Питер Флеминг - Судьба адмирала Колчака. 1917-1920
Обзор книги Питер Флеминг - Судьба адмирала Колчака. 1917-1920
Питер Флеминг
Судьба адмирала Колчака. 1917–1920
Эта книга – история неудач и поражений, в которой войска под командованием адмирала Колчака выглядят весьма неприглядно, однако необходимо отметить, что в их рядах сражалось немало храбрецов.
Я посвящаю сей труд ПЕТРУ СЕРГЕЕВИЧУ БОРОДИШИНУ, бывшему сержанту одной из сибирских армий.
Этот смелый, стойкий и находчивый человек долгие годы прожил в изгнании и одиночестве на болотистой северо-восточной окраине Тибета. В 1935 году он оказал неоценимую помощь двум юношам, затеявшим опасное путешествие. В последний раз они видели его, когда он отправился в обратный путь верхом на верблюде, посасывая свою неизменную длинную китайскую курительную трубку и окидывая пустынные окрестности печальным взглядом. Два года спустя Бородишин был убит бандитами. Я вспоминаю его с благодарностью и глубочайшим уважением.
Предисловие
Интерес к событиям, описанным на этих страницах, зародился у меня осенью 1931 года, когда в возрасте двадцати четырех лет мне довелось впервые проехать по Транссибирской магистрали. Тогда я очень мало знал о Гражданской войне, закончившейся десятью годами ранее, однако, замечая остатки заграждений из колючей проволоки на подступах к большинству мостов и следы пуль на стенах станционных зданий, я начинал размышлять о сражениях, оставивших эти едва заметные следы в глухих уголках огромной безлюдной территории.
В последующие годы я подолгу жил в Маньчжурии и отдаленных районах Северного и Северо-Западного Китая, где слышал – зачастую от непосредственных участников – множество рассказов о Гражданской войне в Сибири. Мало-помалу в душе моей зарождался интерес к центральному действующему лицу тех печальных событий – адмиралу Колчаку. Не только русские белогвардейцы, но и жившие там европейцы почти неизменно говорили о нем с уважением и восхищением. Почему же тогда его миссия провалилась с таким треском? И что же в действительности привело его к бесславному концу? Предательство, как утверждало большинство? А если предательство, то чье? И каковы его причины? И при чем тут железнодорожный состав с золотыми слитками, фигурировавший во всех версиях этой истории?
В 1960 году что-то (я сейчас не могу вспомнить, что именно) оживило мое дремлющее любопытство. На мое объявление в «Таймс» откликнулся сын адмирала, который во время смерти отца был еще ребенком. Я – в четвертый раз – проехал по Транссибирской железной дороге до Иркутска, где погиб Колчак. В Англии и Франции я нашел людей, живших в Сибири во время Гражданской войны. Я взялся за изучение обширной литературы, разъяснявшей, дополнявшей или – как некоторые советские и белогвардейские источники – искажавшей реальную картину того, что случилось с человеком, чуть более года именовавшимся «верховным правителем России». Результаты моих трудов вы найдете в этой книге.
Политическая обстановка в тот период была сложной. Сибирь оказалась всего лишь одним из полудюжины российских театров военных действий, где Антанта осуществила интервенцию – но вовсе не в результате согласованной политики. Все страны Антанты и их союзники действовали исходя из собственных побуждений. Надежды, страхи и заблуждения, определявшие их мотивы, никогда подолгу не оставались постоянными, поскольку расстановка сил за пределами России то и дело стремительно менялась, нарушая связи и опрокидывая предположения – в большинстве своем необоснованные, – на которых строились планы стратегов Антанты.
Ход истории стал напоминать человека, завязшего в болоте. Выбираться необходимо, но стоит осторожно ступить вроде бы на твердую кочку, а в данном случае опереться на кажущийся неопровержимым факт, как факт превращается в иллюзию, словно почва, уходящая из-под ног. Трясина вздымается, выпуская отвлекающие внимание пузырьки. Так и историк тех событий, проворно перескакивающий на очередную «кочку» фактов, обнаруживает, что и она не в силах выдержать груза истины. В конце концов бедняга, совершавший все эти гимнастические упражнения в надежде объяснить происхождение пузырьков и значение колебаний, прибывает на сибирскую terrafirma (твердую землю) совершенно измученный. Как утверждает Джордж Ф. Кеннан, «любой, кто пытается вкратце изложить реальные причины сибирской интервенции, возлагает на себя почти невыполнимую задачу».
Я попытался как можно быстрее провести читателя через таинственное болото, с такой впечатляющей тщательностью нанесенное на карту истории другими авторами и, особенно, мистером Кеннаном. То, что говорилось, замышлялось и свершалось в столицах стран Антанты версальскими подстрекателями войны, а позже парижскими миротворцами, представляет завораживающий образчик международных отношений. Однако следует отметить, что стратегия союзников, хотя и играла важную роль в расстановке декораций и постановке драмы на сибирской сцене, весьма мало повлияла на манеру исполнения занятых в спектакле актеров.
В Сибири не гремели генеральные сражения, не сходились в смертельной схватке мощные кавалерийские корпуса, попеременно приносившие успех то белым, то красным в Южной России. Военные кампании Колчака не представляют особого интереса, и я не останавливаюсь на них подробно. Эта книга также не является попыткой рассказать о том, что происходило в лагере его врагов. Даже краткое изложение тягот и успехов советского правительства за тот период перегрузило бы книгу и нарушило хронологическое изложение событий, к коим деятельность Кремля имеет лишь косвенное отношение. Однако я не пренебрег описанием самых значимых военных действий 5-й армии красных и партизан.
Моя главная цель обозначена в заглавии этой книги. Я хотел с максимально возможной точностью выяснить обстоятельства поражения Колчака, предательства, с которым ему пришлось столкнуться, и его смерти. Думаю, я могу утверждать, что мне это удалось. Меньше уверен я в том, что сумел дать полное представление о загадочной и противоречивой натуре Колчака, на удивление не соответствующей сложившемуся представлению о «русском характере». Колчак-человек и Колчак-диктатор – словно Джекил и Хайд, добро и зло в одном и том же человеке. Колчак-человек был честен и благороден до донкихотства – диктатор стоял во главе коррупционной и варварской государственной системы. Человек был рожден командовать – диктатор оказался неспособным осуществлять единоличную власть. Человек вызывал доверие и уважение – диктатор – неповиновение и ненависть. Я сделал все возможное, дабы решить проблемы, вызванные этими противоречиями, но и сейчас, как тридцать лет назад, адмирал Колчак для меня загадка.
Питер Флеминг
Нетлбед, Оксфордшир,
Апрель, 1963
Глава 1
Челябинский инцидент
Ранним утром 14 мая 1918 года в Челябинск, небольшой тогда городок, расположенный там, где Транссибирская железная дорога вырывается из предгорий Урала на обширную Сибирскую равнину, прибыл поезд с востока. Его вагоны были битком набиты австрийскими и венгерскими военнопленными из Сибири, подлежащими репатриации по условиям Брестского мира, который двумя месяцами ранее советское правительство вынужденно заключило с Германией и ее союзниками. В эшелоне не было ни русской охраны, ни австрийских или венгерских офицеров.
Через тот же челябинский вокзал, но только в обратном направлении прошло несколько поездов с солдатами 3-го и большей части 6-го полков Чехословацкого корпуса. У этих людей, в последнее время перевозимых на восток, не было гражданства, поскольку их родная Богемия все еще являлась частью империи Габсбургов. Однако в феврале большевистская власть объявила их автономной частью чехословацкой армии во Франции[1] и отправила во Владивосток. Оттуда, по решению Верховного военного совета союзников, им предстояло отправиться вокруг света на укрепление Западного фронта, еле выдерживавшего давление Германии.
Чехословацкие эшелоны в Челябинске были одним из звеньев разорванной цепи, с большими интервалами протянувшейся на 8 тысяч километров от Волги до Тихого океана. На железнодорожных путях находилось шесть или семь десятков поездов (впоследствии это число удвоилось). Первые эшелоны уже достигли Владивостока, но движение замыкающих замедлилось и стало непредсказуемым, а в конце апреля фактически остановилось.
Пассажиры поездов, встретившихся в Челябинске, не питали взаимных дружеских чувств. Возвращавшиеся военнопленные считали чехов[2] предателями, поскольку многие из них были дезертирами или при первой же возможности сдались царским войскам, а чехи видели в австрийцах и венграх ненавистную расу господ, олицетворявшую тиранию, от которой они жаждали избавиться. Более же близким поводом к раздражению чехов являлось то, что эшелоны с военнопленными, и так, к их зависти, направлявшимися домой, пропускались железнодорожниками в первую очередь. Германия, обеспокоенная слухами о намерении Японии оккупировать Сибирь, настаивала на немедленной эвакуации военнопленных из этого региона. Перевозка пленных по железной дороге, перегруженной и до революции, а теперь совершенно дезорганизованной, и была одной из причин задержки эшелонов с чехами. Для обеих групп, озлобленных простоями, неопределенностью и лишениями, встреча на челябинском вокзале таила опасности.
