Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро
13 мая было назначено послѣднее собраніе. Лоренца уже уложила сундуки и баулы, потому что на раннее утро были заказаны лошади.
Всѣ были печальны и нервны, какъ передъ отъѣздомъ. По обыкновенію, въ комнату, гдѣ стоялъ столъ съ графиномъ чистой воды, заперли «голубя» (на этотъ разъ маленькаго Оскара Ховена, какъ и въ день пріѣзда Каліостро) и, прочитавъ молитвы, сначала спрашивали у него, видитъ ли онъ, что дѣлается въ залѣ, чтобы знать, готовъ ли онъ принять видѣнія. По знаку Каліостро Шарлотта опустилась передъ нимъ на колѣни, держа въ рукахъ карманные часики. Самъ графъ стоялъ у двери въ маленькую комнату, чтобы лучше слышать отвѣты голубя.
— Видишь ли ты насъ? — спрашиваетъ графъ.
— Вижу! — раздается изъ-за двери.
— Что дѣлаетъ Анна-Шарлотта?
— Стоитъ передъ тобой на колѣняхь, въ рукахъ у нея часы, на часахъ десять часовъ.
Все это вполнѣ соотвѣтствовало происходившему.
— Что ты еще видишь?
За дверями было тихо.
— Что ты еще видишь?
Опять не было отвѣта. Всѣ молчали и напряженно ждали. Шарлотта такъ и осталась, не вставая съ колѣнъ. Вдругъ въ голубиной комнатѣ нѣжно и внятно прозвучалъ поцѣлуй.
— О, небо! — прошептала Шарлотта.
Повременивъ, Каліостро снова спросилъ:
— Что ты видишь?
— Духа, онъ въ бѣлой одеждѣ, на ней кровавый крестъ.
— Какое у него лицо, милостивое или гнѣвное?
— Я не вижу, онъ закрылъ лицо руками.
— Опроси объ имени?
— Онъ молчитъ.
— Спроси еще разъ.
— Онъ продолжаетъ молчать.
— Спроси, какъ слѣдуетъ.
— Онъ говоритъ… онъ говоритъ, что позабылъ свое имя.
Каліостро поблѣднѢлъ и произнесъ дрожащимъ голосомъ:
— Что ты еще видишь?
Молчаніе. И снова нѣжно и внятно прозвучалъ поцѣлуй.
— Среди насъ Іуда! — закричалъ на весь залъ графъ, смотря пылающимъ взглядомъ на Анну-Шарлотту.
Та закрыла лицо руками, поднялась среди общаго смятенія, но когда, отведя руки, взглянула на неподвижнаго Каліостро, съ крикомъ: «онъ самъ» упала на полъ какъ бездыханная.
6
Лоренца долго не могла привыкнуть къ петербургскимъ бѣлымъ ночамъ, она занавѣшивала тремя занавѣсками небольшія окна ихъ квартиры близъ Лѣтнлго сада, закрывалась съ головою одѣяломъ, даже прятала голову подъ подушку, напрасно: болѣзненная бѣлизна, словно тонкій воздухъ или запахъ, проникала черезъ всѣ препятствія и томила душу, заставляла ныть сердце и кровь останавливаться.
— Ахъ, Александръ, я не могу! — говорила графиня, — мы живемъ слишкомъ близко къ полюсу!
На Каліостро цѣлодневное свѣтло не производило такого болѣзненнаго впечатлѣнія; наоборотъ, эти ночи нравились ему и удивляли его, какъ и все въ этомъ странномъ городѣ. Ему даже казалось, что призрачный свѣтъ самое подходящее освѣщеніе для призрачнаго плоскаго города, гдѣ полныя воды Невы и каналовъ, широкія перспективы улицъ, какъ рѣки, ровная зелень стриженныхъ садовъ, низкое стеклянное небо и всегда чувствуемая близость болотнаго неподвижнаго моря, все заставляетъ бояться, что вотъ пробьютъ часы, пѣтухъ закричитъ, — и все: и городъ, и рѣка, и бѣлоглазые люди исчезнутъ и обратятся въ ровное водяное пространство, отражая желтизну ночного стекляннаго неба. Все будетъ ровно, свѣтло и сумрачно, какъ до сотворенія міра, когда еще Духъ не леталъ надъ бездной.
Дни были ясные, холодные и очень вѣтренные, пыль столбами носилась по улицамъ, крутилась около площадей и рынковъ, флаги бились кверху, нѣкоторые офицеры ѣздили съ муфтами, и сарафаны торговокъ задирались выше головы.
Первые шаги Каліостро въ новомь городѣ были не совсѣмъ удачны. Свиданье съ майоромъ Гейкингъ, молодымъ кирасиромъ, повело къ обоюдному неудовольствію, почти ссорѣ. Графъ въ первый свой визитъ не засталъ барона Гейкипга, который на слѣдующее утро почтительно пріѣхалъ къ Каліостро. Но новый учитель не понравился молодому офицеру. Разстегнутый воротъ домашняго платья, красное толстое лицо, сверкающіе глаза, перстни съ огромными (барону показались фальшивыми) камнями, быстрыя движенія, ломанный, полу-французскій, полу-итальянскій языкъ, напыщенные обороты рѣчи, властное обращеніе — все заставляло его думать, что онъ видитъ передъ собою зазнавшагося шарлатана. Это впечатлѣніе не ускользнуло отъ вниманія Каліостро. Онъ пересталъ бѣгать по комнатѣ и, круто обернувшись, прокричалъ
— Вы сомнѣваетесь? Но я васъ заставлю трепетать!
Баронъ усмѣхнулся и замѣтилъ сквозь зубы:
— Имѣйте въ виду, что я способенъ дрожать только отъ лихорадки.
Каліостро все больше и больше вскипалъ. Опустивъ одну руку въ карманъ, гдѣ бренчали монеты, и выставивъ другую въ перстняхъ, онъ произнесъ:
— Видите эти брильянты, слышите золото? Это добыто моими знаніями, высокой наукой.
Гейкингъ молча опустилъ глаза, будто стыдясь за своего собесѣдника. Графъ внѣ себя заоралъ:
— У васъ есть умершій дядя!
— Есть. Это ни для кого не секретъ.
— Сейчасъ я вызову его тѣнь, дерзкій мальчикъ.
— Вызывайте, но съ однимъ условіемъ. Я выстрѣлю въ него изъ пистолета. Для тѣни это безопасно.
Каліостро секунду смотрѣлъ на барона, потомъ бомбой вылетѣлъ изъ комнаты. Гейкингъ пожалъ плечами и сталъ тихо ходить по ковру, позвякивая шпорами. Лоренца, слышавшая всю эту сцену, ломала руки, не зная, что сдѣлаетъ графъ, но минутъ черезъ пять Каліостро появился переодѣтымъ въ парадный кафтанъ и вѣжливо произнесъ:
— Можетъ-быть, г. баронъ не откажется откушать кофе?
Гейкннгъ отказался, они поговорили нѣсколько мииутъ объ общихъ митавскихъ знакомыхъ и разстались, но офицеръ не могъ позабыть смѣшного и подозрительнаго впечатлѣнія, которое произвелъ на него Каліостро, и разсказы Гейкинга о его свиданіи съ графомъ не мало повредили послѣднему.
Баронъ Карберонъ (впрочемъ, онъ получилъ баронскій титулъ только въ 1781 г.), наоборотъ, отнесся очень привѣтливо и радушно къ нашему герою. Онъ былъ убѣжденный духовидецъ, петербургскій масонъ и большой другъ Мелиссино, съ которымъ вскорѣ и познакомился Каліостро. Выходку барона Гейкинга они объясняли тѣмъ, что тотъ имѣетъ надменный характеръ и, кромѣ того, очень гордъ своею принадлежностью къ берлинской Ландложѣ, которая вообще нѣсколько пренебрежительно относится къ шведскимъ и англійскимъ масонамъ.
Карберонъ устроилъ графу и пріемъ ко двору. Императрица приняла Каліостро съ улыбкой, но милостиво. Она уже охладѣла къ масонамъ и хотя не преслѣдовала ихъ, но далеко не такъ покровительствовала, какъ лѣтъ пятнадцать тому назадъ. Къ тому же она убѣдилась, что они не такъ ей полезны, какъ она предполагала, а мечтательность и прекраснодушное фантазерство казалось ей смѣшнымъ и опаснымъ.
Каліостро показалъ нѣсколько опытовъ во дворцѣ. Екатерина внимательно слѣдила, но потомъ произнесла:
— Браво, графъ! Но что сказалъ 6ы мой другъ, покойный Вольтеръ?
Узнавъ, что Каліостро занимается медициной и лечитъ, она совѣтовала ему обратить особенное вниманіе именно на эту отрасль знанія, потому что — облегченіе человѣческихъ страданій — достойное эанятіе мудреца.
Докторъ Роджерсонъ самодовольно закашлядся, принявъ замѣчаніе на свой счетъ, но посмотрѣдъ на Кадіостро косо.
7
Первыя пробы леченія Каліостро производилъ дома на своей женѣ, когда у нея болѣла голова или зубы. Понемногу онъ сталъ исцѣлять нѣкоторыя болѣзни, то пользуясь извѣстными лекарствами, то составляя снадобья самъ, то наложеніемх рукъ безъ всякихъ медикаментовъ, то приказывая нездоровью, какъ слугѣ, покинуть болящаго. Онъ вылечилъ барона Строганова отъ нервнаго разстройства, Елагина, Бутурлину и многихъ другихъ. Наконецъ, онъ избавилъ отъ неизлечимаго рака асессора Ивана Исленева, чѣмъ особенно прославился въ русской столицѣ, потому что Исленевъ послѣ выздоровленіл впаль въ какое-то восторженное слабоуміе, запилъ и цѣлыми днями бродилъ по улицамъ, прославляя пріѣзжаго чудотворца, а за нимъ слѣдомъ бѣгала жена его, ища повсюду своего пьянаго мужа.
Слава Каліостро распространялась по разнымъ слоямъ общества; послѣ господъ къ нему повалила челядь: лакеи, повара, кучера, форейторы и горничныя. Съ бѣдныхъ онъ ничего не бралъ и даже снабжалъ ихъ деньгами и платьемъ. Однажды онъ исцѣлилъ даже на разстояніи, сидя у Потемкина во дворцѣ и не вставая съ кресла. Со свѣтлѣйшимъ его связывала крѣпкая духовная связь, такъ какъ Григорій Александровичъ съ первой встрѣчи полюбилъ графа и увѣровалъ въ его силу и знаніе. Впрочемъ, было еще одно обстоятельство, которое привлекало къ Каліостро русскаго баловня и даже приводило его часто въ небольшія темноватыя комнаты у Лѣт-няго сада. Потемкинь полюбилъ не только графа, но и графиню, и сдѣлалъ это, какъ и все, что онъ дѣлалъ, безъ удержа и безъ оглядки. Каліостро, можеть-быть, и замѣчалъ это, но смотрѣлъ сквозь пальцы, не придавая большого значенія любовнымъ исторіямъ, зная Лоренцу въ сущности вѣрной подругой н отлично понимая, что, во всякомъ случаѣ, шума поднимать не слѣдуетъ.
