Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро
Графъ повелъ ее домой, закрывъ отъ сырости полой своего плаща и поддерживая одной рукою. Она едва передвигала ноги и улыбалась какъ больная. Тѣни отъ голыхъ деревьевъ смутнымъ рисункомъ бродили по лицу и фигурѣ идущихъ.
— Учитель, не оставляйте меня! — сказала Шарлотта.
Каліостро, помолчавъ, отвѣтилъ:
— Скорѣе вы меня оставите, дитя мое, чѣмъ я васъ покину.
— Я васъ оставлю? Это можеть случиться, если вы оставите сами себя! — съ жаромъ прошептала Шарлотта и снова склонилась на его плечо.
4
Старуха Медемъ видимо была разстроена и невнимательно слушала Шарлотту. Та сидѣла на низенькомъ табуретѣ и пѣла, аккомпанируя себѣ на арфѣ. Казалось, дѣвушка похудѣла, хотя лицо ея не было меланхолическимъ, а освѣщалось скрытой, чуть теплившейся надеждой. ГІослѣдніе дни Анна-Шарлотта была особенно неровна, то молча сидя часами, то вдругъ прорываясь какой-то буйной радостью. Сегодня былъ день тихой, элегической грусти. И романсъ, который она пѣла, подходилъ къ ея настроенію. Въ немъ говорилось о разлученныхъ влюбленныхъ, которые одиноко повѣряютъ свои жалобы, одна — лѣснымъ деревьямъ, другой — морскимъ волиамъ, и арфа передавала то влюбленные стоны, то шумъ дубравы, то морской тихій прибой. Окончивъ пѣсню, дѣвушка не поднималась, а разсѣянно перебирала струны, словпо не желая, чгобы звуки улетѣли безслѣдно.
— Чьи это слтова, Лотта? Я что-то позабыла.
— Чьи это слова? — задумчиво повторила Шарлотта и поправила волосы.
— Да. Ты сама вѣрно не знаешь.
— Нѣтъ, я знаю очень хорошо.
— Чьи же?
Шарлотта улыбнулась.
— Имени этого поэта я не могу произносить въ вашемъ домѣ.
— Что за странное выраженіе «въ вашемъ домѣ»? Развѣ домъ твоихъ родителей, вмѣстѣ съ тѣмъ, не твой домъ, дитя мое?
— Копечно, такъ, но не я устанавливаю въ немъ разныя правила и запрещенія, я подчиняюсь и нисколько не выражаю неудовольствія.
— Можно подумать, что ты въ тюрьмѣ.
— Никто этого не подумаетъ, милая мама, и я не думаю.
Мать подошла къ Шарлоттѣ, все продолжавшей сидѣть на табуреткѣ, и прижала голову къ своей груди.
— Любишь? — спросила она, помолчавъ.
Дѣвушка отвѣтила, слегка усмѣхаясь:
— Ты видишь, я благоразумна и скрываю довольно хорошо свои чувства. Я не настолько люблю того, кого нельзя здѣсь называть, чтобы изъ-за этой привязанности забыть все, но я ни за кого не пойду замужъ, кромѣ какъ за него Я думаю, что я этимъ никому не причиняю огорченія.
— Бѣдная Лотта! — проговорила г-жа Медемъ и задумалась.
— Но, мама, что съ тобою? Ты сама чѣмъ-то разстроена.
— Нѣтъ, ничего!
— Ну, какъ же ничего! Я вижу, чувствую. Ты не сможешь обмануть моего сердца. Скажи, дорогая, скажи, какъ я тебѣ сказада.
Г-жа Медемъ вздохнула и тихо отвѣтила.
— Очень горестно ошибаться въ людяхъ, встрѣчать вмѣсто дружескаго участія черствый педантизмъ. Особенно въ тѣхъ людяхъ, къ которымъ идешь съ открытымъ сердцемъ…
Не зная, къ чему ведетъ свою рѣчь старая дама, Шарлотта глядѣла вопросительно и молчала, ожидая продолженія.
— У меня случились маленькія денежныя затрудненія, которыя мнѣ не хотѣлось доводить до свѣдѣнія мужа и твоего дяди. Собственно говоря, это дѣло, подробности котораго тебѣ пѣтъ необходимости знать, мсня не очень огорчаетъ. Меня огорчило совсѣмъ другое обстоятельство, имѣющее впрочемъ касательство къ этому дѣлу… Я обратилась къ графу…
— Къ графу Каліостро? — спросила дочь, нахмуривиіись.
— Да, къ графу Каліостро, нашему учителю и другу.
— Простите, мама, что я васъ перебиваю… Но что вамъ нужно было, деньги?
— Если хочешь, деньги, притомъ такія, о которыхъ никто бы не зналъ. Я попросила графа придти мнѣ на помощь и употребить свои знанія въ алхиміи и свой опытъ въ увеличиваніибрильяитовъ.
— Но, мама! — воскликнула съ упрекомъ младшая Медемъ и даже слегка отстранилась отъ матери.
— Что «мама»? Онъ сдѣлалъ бы доброе дѣло и поступилъ бы дружески по отношенію къ нашему семейству. Докторъ Штаркъ, несомнѣнно, это бы сдѣлалъ.
Шарлотта молчала, крайне взволнованная; наконецъ, беззвучно спросила:
— И что же графъ?
— Отказалъ… наотрѣзъ отказалъ. Сказалъ, что это все временныя заботы (будто я не знаю, что это затрудненье временное! Но я не святая!), что знанье преслѣдуеть другія цѣли, цѣлую кучу вещей! Былъ надмененъ и непріятенъ. Боюсь, что наша дружба его портитъ.
Старуха хлопнула табакеркой и недовольно умолкла.
Молчала и Шарлотта, лицо ея сіяло, нзъ глазъ текли сдезы. Наконецъ, она сползла къ колѣнямъ матери и заговорила восторженнымъ голосомъ:
— Онъ отказался, благодаренье Небу! Онъ отказался, а ты такъ просила! Милый графъ, дорогой учитель, вы выдержали большое испытанье! Мама, мама, не огорчайтесь, вы были только орудіемь въ Божьихъ рукахъ. А затрудненія, они минуютъ! Богъ пошлетъ своего слугу, можетъ-быть, онъ уже на порогѣ, чтобы избавить насъ слабыхъ и отъ этихъ мелкихъ заботъ!
Она цѣловала и гладила старую даму, какъ вдругъ, взглянувъ въ зеркало, вскрикнула и вскочила;
— Графъ, и съ нимъ… и съ нимъ баронъ Петръ фонъ-Биренъ!
— Шарлотта! — строго начала г-жа Медемъ.
— Разъ онъ идетъ подъ руку съ графомъ Каліостро, значитъ можно произносить его имя: Петръ фонъ-Биренъ, Петръ фонъ-Биреиъ! Возлюбленный мой.
И дѣвушка спрятала свое пылающее лицо на груди г-жи Медемъ, которая, выпрямившись и насторожившись, смотрѣла на двери.
На порогѣ, улыбаясь, показался графъ подъ руку съ высокимъ молодымъ человѣкомъ съ маленькой головой, прямымъ носомъ и выдающимся подбородкомъ. Онъ то краснѣлъ, то блѣднѣлъ, вертѣлъ въ слишкомъ длинныхъ рукахъ треуголку, вообще казалось, что Каліостро насильно тащитъ упирающагося юношу.
Не давъ времени заговорить г-жѣ Медемъ, графъ быстро и громко началъ:
— Анна-Шарлотта права: имя этого молодого человѣка можетъ звучать въ этомъ домѣ какъ имя всякаго благороднаго и честнаго человѣка. Г-жа Медемъ, баронъ Петръ фонъ-Биренъ является какъ отвѣтъ на ваше желаніе. Онъ помирился со своимъ отцомъ, со своею совѣстью и возстановляется во всѣхъ своихъ правахъ. Только черствыя сердца могутъ помнить прошлое, заглаженнос раскаяньемъ и добродѣтелью, зло. Примите юношу изъ моихъ рукъ. Еще прибавлю: Петръ Биренъ любитъ вашу дочь и она — его. Не слѣдуетъ тушить чистаго пламени ихъ сердецъ, чтобы ихъ души, ожесточившись, не загорѣлись тусклымъ огнемъ страсти. Г-жа Медемъ, я обращаюсь къ вамъ, какъ къ матери, какъ къ благородиой и великодушной женщинѣ, какъ къ ученицѣ — взгляните на ііихъ! У васъ доброе сердце. Благословите ихъ. Убѣдить вашего супруга берусь я.
Г-жа Медемъ долго молчала, смотря то на пришедшихъ, то на застывшую
на ея груди Шарлотту, наконецъ, сказала:
— Добро пожаловать, молодой другъ.
Каліостро зааплодировалъ, проворчавъ: «браво свату», и толкалъ барона, чтобы тотъ скорѣе цѣловалъ руку у будущей тещи, какъ вдругъ Шарлотта, поднявъ свое заплаканное и смѣющееся лмцо, бросилась черезъ всю комнату не къ Бирепу, а къ арфѣ, быстро опустилась на табуретъ, рванула струны и, закинувъ голову, запѣла полнымъ голосомъ, на этотъ разъ не казавшимся даже сухимъ:
Творца прославимъ: Онъ Великъ!
Любовь — Онъ и благоволенье.
Святимъ въ сердцахъ Господень ликъ,
Любви небесной отраженье.
Г-жа Медемъ стояла растроганная, прижавъ платокъ къ глазамъ, опираясь, съ одной стороны, на во весь ротъ улыбавшагося графа, съ другой — на барона фонъ-Бирена, не отводившаго воспаленныхъ и восторженныхъ глазъ съ закинутой головы пѣвицы. На порогѣ показался г. Медемъ, увидя группу, остановился, приложивъ палецъ къ губамъ, будто ирося не прерывать музыки, такъ какъ онъ все понялъ и на все согласился.
5
Деревья уже покрылись зеленымъ пухомъ, дороги просохли, запѣли птицы, пастухи уже недѣли двѣ выгоняли стада въ поле; графъ устроилъ особенную ложу, посвятивъ все семейство Медемъ, ихъ родственниковъ, семейство Ховенъ, совѣтника Швандера, нотаріуса Гинца, доктора Либе и даже кенигсбергскаго майора Корфа, бывшаго гонителя Каліостро, теперь пріѣхавшаго въ Митаву и сдѣлавшагося однимъ изъ самыхъ ревностныхъ учениковъ новаго учителя. Графъ дѣлалъ послѣднія наставленія и проводилъ послѣдніе дни въ кругу друзей, собираясь вскорѣ отправиться въ Петербургъ. Предстоящее путешествіе не очень нравилось митавцамъ, разсчитывавшимъ, что Каліостро надолго, если не навсегда, останется въ ихъ городѣ, но наставникъ понималъ, что его дѣятельность не можетъ ограничиться Курляндіей, и что, несмотря на крѣпкія сердечныя привязанности, путь его дежитъ все дальше и дальше. Семейство Медемъ счигало его вполнѣ за своего человѣка, особенно Анна-Шарлотта и ея женихъ, видѣвшіе въ Каліостро благодѣтеля и виновника ихъ счастья. Они мечтали, что онъ отложитъ свой отъѣздь до дня ихъ свадьбы, но Шарлотта не просила объ этомъ, зная, чго дѣла болѣе важныя, чѣмъ ея личная судьба, занимаютъ графа, и втайнѣ надѣясь, что къ концу мая онъ вернется въ Митаву. Самъ Каліостро бьлъ озабоченъ инѣ-сколько разсѣянъ; часто во время бесѣдъ онъ умолкалъ, всѣ молча ждали его слова, черезъ минуту онъ проводилъ рукою по глазамъ, извинялся и продолжалъ свою рѣчь усталымъ, разбитымъ голосомь.
