Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки
- Герр капитан, – помня недавнюю выволочку, сержант Йозеф был тих несообразно своему росту. – Ужин готов. Вы с нами?
- Нет. Я решил помереть от голоду!
Получившееся блюдо Збых называл кулешом. Мол, самая степная еда! Миску наваливай, жри да нахваливай! Жрать получалось, нахваливать – не особо. Один Литвин наворачивал свою стряпню, чуть ли не с урчанием. То ли оголодал, то ли показать хотел, что не пересолил. Сам дурак, никто испорченное варево в глотку не пихал.
- Так, мои любезные, – совсем не любезным тоном произнес капитан. И, дождавшись, пока все наёмники посмотрят на него, а не на соседскую миску, где кулеш определенно вкуснее, продолжил:
- Часовым не дремать, кого поймаю спящим – хрен обкорнаю. Мы не посреди Дечина. Тут могут и сожрать. Никто, думаю, не хочет, чтобы его сапог встал поперек горла какой-нибудь гадины?
Магнусс прочистил горло кхеканьем и сказал:
- Того несчастного съела змея, капитан. А змеи же, они дневные твари. Им ночью холодно.
Мирослав тяжело вздохнул:
- Люди тоже твари дневные. Но спроси-ка у нашего лейтенанта, дрогнет ли рука, если он будет резать чью-то глотку не под солнцем, а в темноте и на ощупь? Его соплеменники во Фландрии плевали на подобные условности, когда драли с голландцев шкуры.
Усы испанца волшебным образом растопырились. Да и сам лейтенант приосанился.
- Дневная или ночная, – раздражённо продолжил Мирослав, – даже упырь выскочит на солнечный свет, если почует добычу. А мы сейчас говорим о мерзкой и пакостной твари, что шагов тридцать в длину и толщиной с винную бочку. Думаешь, она нажралась каким-то тощим татарином?!
- Шагов тридцать в длину, – задумчиво протянул Угальде, перемигнувшись с Мирославом. – Эту тварь вообще возможно убить?
- И не таких бобров любили, – непонятно, зато убедительно произнес капитан. Но, глянув на моментально покислевшие лица молодых бойцов, усмехнулся и продолжил: - Лет сто назад, правда, чуть поближе к Азову...
- Азов - это где? – тут же встрял неугомонный Збых.
- Лиг двести на восток, – пояснил Котодрал, оглянувшись на командира. – Это тот, где местные степные разбойники пять лет оборонялись от султанского войска[20]? Правильно?
- Правильно. Тот самый городок, – кивнул Мирослав, выпустил клуб дыма, помолчал немного. – Ну так вот, где-то в степях, подальше от нас, ближе к Азову, завелась подобная сволочь. Жрала овец, коров, лошадей. Людьми тоже не брезговала. Многих съела...
Пауза затянулась.
- И?
- А потом приехали два десятка янычаров из самого Стамбула. И они, помолившись всем Богам, которых помнили, взяли свои ятаганы да изрубили ту змеюку на куски. Стамбульские янычары – ребята хваткие, привычные ко многим страстям.
-... Но редкие сволочи! – глубокомысленно добавил лейтенант. И, поддернув рукав рубахи, коснулся шрама, безобразно протянувшегося по левой руке от кисти до локтя. Словно некий повар-шутник хотел срезать одним движением всю мякоть с костей…
Кто-то из молодых судорожно сглотнул.
- Змею проще угробить, чем дракона! – испанец подкрутил длинный ус. – Мой славный прадед собственными руками убил сразу троих драконов в горах Сьерра-де-Гредос! Правда, у них у всех в брюхе оказалось не мясо невинных девственниц, а обычнейшая трава.
- Ну это понятно, что беднягам пришлось харчиться травой! Откуда в Толедо девственницы?
- Збых, заткнись! Диего, спрячь оружие! – рявкнул Мирослав, остановив грядущее смертоубийство.
Литвин с испанцем обменялись недобрыми взглядами.
«Боже, если ты все же есть на небе, – взмолился капитан, – помоги мне саморучно их всех не поубивать!»
- Хорошо, если нашего неведомого дружка действительно сожрала змея, а не кто-либо иной, – вернулся к разговору Мирослав. – Ночные тут тоже водятся. Всякие. Степь – она древняя. Помнит многое…
- Расскажи, – сквозь зубы бросил Угальде. Лейтенант вернул клинок на место, но на Збыха таращился кровожадно. Литвин не отставал…
- Да тут и рассказывать особо нечего. Я-то не учёный. Но если не растекаться словесным поносом, то жил здесь задолго до всех библейских времен народ, что привносил в жизнь народов, живших по соседству, много доброты, тепла и всяческих чудес. Волосы врагам отрезал вместе с кожею и возил, прикрепив к седлу. Поговаривают ещё, что любимым напитком у тех степняков была жаркая кровь врага, которую они пили прямо из горла, до конца его, в смысле врага, не прирезав. Опять же, якобы могли живому вражине печенку выгрызть. Но это вряд ли, – капитан почесал подбородок. – Я как-то пробовал. Очень неудобно – ребра в рожу колют. Послушать ученых про этих самых скифов, и выйдет, что они куда хуже турок с маврами. Но так, думаю, и не бывает – агарян переплюнуть трудновато. Да и рассказы о том, что творили местные, скорее всего, враньё. В людском обычае приписывать соседям всякие мерзости. Хотя, та же шляхта свой род от этих злодеев выводит…
- Может и не врали, – пожал плечами Угальде. – Один мой товарищ из Бразилии, тот самый, что из бывших вояк, нечто подобное рассказывал и о тамошних аборигенах.
- Признаюсь, я не верю, что скифы ближе к Ночным, чем прочие люди.
- Шкифы? – не сумел справиться с трудным словом Збых. – Герр капитан, а что эти твои «шкифы» знали о змеях?
- О змеях? – задумался Мирослав. – Не считая того, что Апи – змееногая женщина, то, можно сказать и ничего не знали.
- Апи?
- Их божественная мать, – выпустил капитан в бархатное небо колечко дыма.
- Знаешь, эль команданте, – тихо сказал испанец, – я начинаю верить в те россказни...
- Эй, мои любезные, выходим до рассвета! – неожиданно сказал Мирослав. – Кто будет зевать в седле – разобью морду!
Банда, ворча и оглядываясь на окружающий мрак, начала готовиться к сну. Вытаптывали траву, расстилали одеяла с плащами – что у кого было…
Капитан, дождавшись того момента, когда заснули все бойцы, кроме тех, чей черед охранять сон товарищей, сам лёг у стены и, глядя в небо, слушал, как потрескивают угольки в костре. И не заметил, как провалился в сон.
***
...Каменные стены возносились до самых туч, упираясь зубцами в серые подбрюшья. Откуда-то сверху слышалась ругань, летели камни, изредка доносились хлопки выстрелов – враги сидели в осаде не первую неделю и порох берегли, стреляя лишь наверняка. Ну или когда страх до последних костей пробирал.
Хлюпала под ногами болотная жижа, так и норовила перелиться в сапоги. Вода и грязь были повсюду, тяжелый бердыш ощутимо колотил обухом по загривку, пищаль оттягивала руки. Ударило в плечо, будто тараном, опрокинуло на спину...
Светлые, будто тот, кто писал образ, без меры развел краску, глаза смотрели прямо в душу. А губы, яркие, чуть припухшие – будто искусанные-зацелованные, шептали:
- Я тут...
Над ухом точно бомбарда разорвалась. А после такая канонада разразилась, что хоть святых выноси. Мирослав сбросил попону, которой прикрывал мёрзнущие ноги, выдернул из кобуры-напузника “утиную лапу”. Трехствольный пистолет плевался пулями куда меньшими, чем могли изрыгнуть старшие рейтарские братья, но был удобнее в тесноте свалки.
Капитан с вывертом ущипнул себя за плечо, взвыл от боли, зато проснулся окончательно. Ему доводилось бывать в борделях. Один раз даже в борделе горящем. Но то, что творилось здесь – было хуже. Полковые фрау разбегались с визгом, но хоть без стрельбы.
Мирослав прочистил глотку, набрал полную грудь воздуху и взревел так, что, наверное, в самом Стамбуле султан икнул. Вроде подействовало – мельтешения стало поменьше.
Первым на командирский рык явился лейтенант. Испанец был без своего роскошного пояса, зато с двумя пистолетами в руках.
- Что случилось?
- Густав, что был дозорным, что-то увидел, начал стрелять. Остальные спросонок поддержали. Ну и я сдуру, – повинился Угальде и смахнул кровь с рассеченного лба – видать, со стеной встретился. Древний саман выдержал, а старая голова – не особо.
Капитан выругался затейливо и длинно. Помянул пап – лейтенантова и Римского, всех «посланных» с их «благими вестями», и всех виновных в том, что он не сидит в кабаке с пивом и девками, а мучается посреди степи с дюжиной кретинов!
- Всё сказал? – Угальде дождался, пока у командира кончится дыхание.
Мирослав добавил еще пару витков к узлу ругани, глотнул из протянутой лейтенантом фляги.
- Никого не пристрелили с перепугу?
- Да вроде нет, но ещё не проверяли, – признался заместитель и умчался собирать бойцов.
- Там, там, баба была! Лохматая! – трясся дозорный, поднявший тревогу. Все свои четыре пистолета он разрядил в куст, что рос в десятке шагов от границы, очерченной пламенем костра. – Она за кустом стояла! И на вас всех смотрела, будто сожрать собиралась!
- С сиськами? – хмуро спросил Мирослав.
- Что? – не понял Густав. – Кто с сиськами?
- Баба была с сиськами?
- Нет…
- И в руках у неё ничего не было?
