Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1992 год
— Мама! О, моя мама! Мои лук и стрелы, все мои подарки украдены, — завопил я.
Она сразу же проснулась, а с нею и мой младший брат, который громко заплакал.
— Твои подарки исчезли? — переспросила она.
— Да! Украдены! Этой ночью, прямо вон с тех шестов!
— Подожди! Помолчите немного! Слышите? — спросила она.
Мы задержали дыхание и прислушались: из другого конца большого лагеря неслись низкие, глубокие звуки печальной и торжественной песни игроков.
— Случилось то, чего я боялась! — воскликнула мать. — Там, где поется эта песня, там и ваш отец, а с ним и твои подарки.
— Так больше продолжаться не может, — говорила она. — Он крал мои вещи, проигрывал их, и я молчала. Но теперь, когда он взял вещи моего сына, — о, я найду способ вернуть их обратно!
Говоря это, она торопливо оделась, закрывшись своим плащом. Я также оделся, мой младший брат накинул на себя плащ из телячьей кожи, и мы последовали за ней к вигваму Птичьего Треска.
— Брат, помоги мне! Мой муж играет сейчас на вещи, которые ты дал Апси, — крикнула она ему.
— Ха! Он это делает? Может статься, это будет его последняя игра! — взревел он.
Мгновенно он выскочил наружу. На нем была только набедренная повязка, волосы растрепаны, глаза дико расширены. Могучий мужчина, он был страшен в гневе.
Ему не нужно было спрашивать, где идет игра: из ближайшего вигвама раздавались звуки песни делавших ставки. Он побежал туда, мы последовали за ним. У входа моя мать и брат остановились, но я двинулся за дядей и сразу же увидел свои красивые подарки в груде других вещей слева от игроков. Справа сидел безучастно мой отец. По выражению его лица я понял, что он, как всегда, проиграл.
— Эй ты, Пятнистый Медведь! — прокричал дядя, указывая на него пальцем правой руки. — Где те вещи, которые я дал вчера Апси?
Прежде чем мой отец смог ему ответить, он увидел их среди выигрышей победителей, решительно пересек линию игроков, оттолкнул одного из них своим плечом и схватил лук и колчан.
— Слушай! Положи их обратно, они теперь мои, — воскликнул один из сидящих игроков.
— Нет, не твои! Они принадлежат моему племяннику, я их отдал ему. А это ничтожество украл их. Каждый может забрать свою собственность, где бы он ни нашел ее. Юноша еще слаб, и я это делаю за него.
Победитель повернулся к моему отцу и уставился на него.
— Что ты за человек? — рявкнул он. — Приходишь сюда и играешь на наше честно нажитое имущество ворованными вещами! Сейчас же убирайся из моей палатки и держись от нее подальше. Больше я с тобой никогда не буду играть!
— И я! И я! И я! — закричали остальные.
Мой отец поднялся и вышел с опущенной головой вон из вигвама. Дядя снова вручил мне мои вещи.
— Пойдем ко мне и поедим. Скоро мы, ты и я, должны выехать в прерии.
Пока его жены занялись подготовкой завтрака, я отыскал дядин табун (он пасся чуть ниже лагеря), сгонял его на водопой, а после привел к вигваму хозяина. Он вышел и отобрал двух быстрых лошадей. Из них большая черная, как я хорошо, знал любимейшая лошадь дяди, предназначалась мне. Мы привязали их к кустам и отправились к реке искупаться. Затем по возвращении в палатку дядя тщательно расчесал свои длинные волосы и уложил их, нанес на лицо, руки и мокасины священную бурую краску — он очень следил за своей внешностью.
Я думал, что в день охоты он мог бы одеться и побыстрее. Мне так хотелось отправиться на охоту, что, когда женщины поставили перед нами еду, я съел всего несколько кусочков мяса и пошел седлать своего черного скакуна.
Солнце было уже высоко, когда мы, пятьдесят или даже более мужчин, все на самых быстрых лошадях, отправились в путь. Нас сопровождало много женщин на более медлительных вьючных лошадях, запряженных в травуа. (Травуа — индейская волокуша, использовалась для перевозки грузов и людей .)
На короткое время мы сделали остановку на берегу Медвежьей реки (Медвежья река — река Марайас.), в ложбине, где находился Солнечный Камень. Когда мы приблизились к камню, каждый мужчина положил около него какое-нибудь подношение: кольцо, бусы или краску и помолился о даровании ему многих лет и благополучия. У меня не было таких даров, поэтому, прежде чем вознести свои молитвы, я оставил одну из своих великолепных стрел.
Мы поднялись из долины реки к холмам, за которыми начинались прерии. Там нас встретили два человека, всю ночь следившие за бизонами. Они сообщили, что большое стадо животных отдыхает на северном склоне невысокой гряды неподалеку от нас, и повели нас туда.
Мы приближались к подножию гряды, нетерпеливо высматривая, где находятся бизоны. Наконец мы увидели их — пять или шесть сотен, ближайший был не дальше, чем на выстрел из лука. Одни из них лежали, другие стояли, некоторые паслись. Наши лошади тоже увидели их — должно быть, запах бизонов ударил им в ноздри еще раньше, — и теперь их было невозможно сдержать. Мы проскочили вершину почти так же быстро, как летают птицы, и очутились среди животных прежде, чем они пришли в себя от удивления, собрались вместе и обратились в бегство.
Я оказался рядом с большой самкой. Изо всех сил я натянул тетиву и выпустил стрелу ей в бок, как раз ниже горба. Она подпрыгнула и рванулась вперед. Кровь хлынула из ее ноздрей, она покачнулась и упала.
— Я ее убил! Одной стрелой я сразил ее!
Я кричал, как будто кто-то из охотников мог слышать меня в громе и стуке копыт громадного стада.
Моя лошадь доставила меня к другой самке. Я пустил в нее две стрелы, и только после этого она рухнула на землю. Я подскакал еще к одной, моя стрела ударила в ее хребет, и она неуклюже упала.
Я был так взволнован, что не замечал ни того, как далеко я ускакал, ни того, что моя лошадь устала бежать. Но теперь я обратил внимание на то, что она покрылась пеной, дышит порывисто и тяжело. Мне ничего не стоило ее остановить. Стадо умчалось дальше, преследуемое теперь только двумя или тремя охотниками.
Я посмотрел назад: равнина была усеяна мертвыми или ранеными бизонами. Охотники медленно разъезжали среди них, отыскивая свою добычу по стрелам в тушах животных. По дороге обратно я услышал, как один мужчина сказал: «Я убил одиннадцать жирных самок». Одиннадцать, а я убил всего трех! Мое сердце упало, мне уже не хотелось хвалиться своим успехом. А ведь я ускакал со стадом дальше, чем большинство охотников. Что же я делал все это время? Дремал?
Теперь по направлению к нам ехали женщины. Я встретил свою мать, она сидела на вьючной лошади; другую, запряженную в травуа, она вела за собой. Обе эти лошади принадлежали дяде.
— Убил ли ты кого-нибудь? — закричала она мне еще издали.
— Только троих, — ответил я с тяжелым сердцем.
— О, как я счастлива! — воскликнула она. — Три бизона, их мясо и шкуры, и все это принадлежит нам! Мой сын, я очень горжусь тобой. Я знаю, с этого дня мы не будем в нашем народе беднейшими среди бедных.
— Один охотник убил одиннадцать самок. А я только три, — сказал я печально.
— Сейчас ты об этом не беспокойся. Придет день, когда и ты убьешь одиннадцать за одну скачку, — заявила она, и я почувствовал облегчение.
Мы нигде не видели моего отца с самого раннего утра и решили, что его нет в лагере. Он пришел поздно вечером, по пути к своему ложу бросил взгляд на большой запас мяса и сложенные шкуры, но ничего не произнес. Моя мать приготовила еду и подала ему.
Он немного поел, отодвинул миску и воскликнул:
— Весь день я думал о себе! То, что случилось этим утром, заставило меня увидеть себя таким, каким я был уже долгое время — обезумевшим от игры. Теперь я собираюсь стать таким, каким я был в давние времена. Для начала я выступлю в поход, чтобы вернуть себе доброе имя и захватить у врага добычу. И я пойду не один. Мой сын пойдет вместе со мной.
— О, нет! Он слишком молод для этого!— закричала мать.
— Я уже достаточно взрослый! И я хочу встать на эту тропу, чтобы иметь право сказать отцу Сатаки: «Отдай мне свою дочь, мы хотим иметь собственный вигвам», — ответил я.
Известие о том, что мой отец и я собираемся на войну, быстро разнеслось по всему большому лагерю. Однако ни один мужчина не вызвался присоединиться к нам. Нас также не пригласили вступить в большой военный отряд Желтого Волка, который готовился выступить против Народа Носящих Пробор (Народ Носящих Пробор — племена сидакота. Прозваны так черноногими в связи с особенностью их прически — четким пробором посредине головы.), находившегося далеко вниз по течению Большой реки. (Большая река — так черноногие называли Миссури.)
И ни один мужчина не подошел к нашему вигваму пожелать нам удачи и дать нам свои советы. Все это показывало, как низко пал во мнении людей мой отец — он не имел ни одного друга.
Но Сатаки пришла вместе со своей матерью Патаки (Несущая Женщина), близкой подругой моей матери. Сатаки рассказала мне, как она рада, что я собираюсь идти на войну. Я должен верить, горячо убеждала меня она, что вернусь от врага с добычей, и захваченные лошади положат начало громадному табуну, который заставит ее отца обратить на меня свой благосклонный взгляд.
