Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1992 год
— Да мы же «Идитарод» перекрыли! — ахнул кто-то.
Кинулись считать снова. Да, отныне «Берингия» — самая длинная трасса в мире. Мы об этом оповестили всех собравшихся на площади в Маркове, а неистовый Самарский, пока шло награждение и чествование победителей, поднял в воздух свой МИ-8 и пронес над нашими головами громадное полотно флага с надписью «Берингия».
Обсуждая результаты гонки, мы говорили о ней, как о хорошем стимуле развития на Севере и туризма, и национальных промыслов, и конечно, ездового собаководства. Это — экологически чистый, традиционный, экзотический вид транспорта. И приносящий доход. Хорошая, обученная ездовая собака стоит свыше 10 тысяч долларов. Мы верим, что новая Великая Гонка — «Берингия» — станет ежегодной.
Дмитрий Ледовской Фото Александра Дьякова
Джеймс Шульц. Сатаки и я. Часть I
М ой отец был членом клана Короткие Шкуры, следовательно, я тоже принадлежал к нему. У меня было много друзей из нашего клана, юношей и девушек моего возраста. Но больше всего я был привязан к Маньяну (Новый Плащ) и его сестре Сатаки (Западная Женщина). Они были из клана Сучки на Верхушке Дерева, который на большом лагерном кругу располагался справа от нас. (Часто, различные кланы индейцев кочевали порознь. На большую лагерную стоянку они обычно собирались в июле, когда проводились священные церемонии в честь Солнца, а также иногда в холодное время для совместной зимовки. На большой общей стоянке (палатки при этом, как правило, ставились в круг) каждый клан занимал свое место, строго регламентированное традицией.)
Хотя их отец, Черная Выдра, был очень богат, а мой собственный — очень беден; хотя они имели все, что дети только могут пожелать, а я не имел ничего, в общении между нами не было различия: они любили меня так же, как я любил их. Мы были почти неразлучны.
Когда мне было девять зим, а Сатаки — восемь, ее мать сделала для нее маленький вигвам, в котором были все необходимые вещи и в котором Сатаки могла играть со своими друзьями. Мы навьючили вигвам и все его принадлежности на наших громадных собак, отвезли его за пределы лагери и установили там. Сатаки выполняла домашнюю работу, Маньян и я добывали мясо зверей и птиц, которых мы подстреливали из луков. При этом кролики в нашем воображении превращались в бизонов, а куропатки становились оленями и антилопами.
В нашей жизни-игре я всегда был хозяином вигвама, Сатаки — моей женой, а мой младший брат, который был моложе меня на пять зим, — нашим сыном. Временами другие мальчики выражали желание побыть хозяином вигвама, и если я даже соглашался, то Сатаки — никогда.
Мне уже шло шестнадцатое лето, когда однажды утром Сатаки прибежала ко мне, крича:
— У нас больше не будет нашего маленького вигвама! Моя мать его разбирает! Она говорит, что мы уже выросли и у людей могут возникнуть толки насчет нас, если нам будет позволено играть в вигваме вместе.
— Наш маленький вигвам разбирается? О, это плохо для нас, — сказал я.
— Нет! Это хорошо, — воскликнула моя мать. — Убрать его посоветовала я. Мой сын, для тебя пришло время делать работу взрослого мужчины. Взгляни вокруг себя! Посмотри, какой у нас истрепанный и старый вигвам! Жилище игрока! Ничего не стоящее покрытие и несколько старых шкур и парфлешей (Кожаные сумки индейцев.)! Если какая-нибудь женщина нуждается в помощнике — настоящем мужчине, то это я.
— Я буду твоим помощником! — закричал я. — Клянусь всевидящему Солнцу, с этого дня я буду помогать тебе. И первое, что я сделаю, — добуду хорошие тонкие шкуры самок бизона, из которых ты сможешь сделать кожу для вигвама.
— А я помогу твоей матери их выдубить, — сказала Сатаки.
— Добрая девушка! — произнесла моя мать, обнимая ее и целуя. — Но вряд ли так будет. Вчера между твоей матерью и мной был разговор. У нее насчет тебя есть определенные намерения. Ты о них скоро услышишь.
— Вот еще, ее намерения! — рассмеялась Сатаки. — Я знаю, что могу помогать вам дубить шкуры. Пойду скажу ей об этом и вернусь обратно.
Но обратно она не вернулась — с ее прежней девичьей свободой было покончено. Больше никогда не вышла она прогуляться или поиграть. С этого дня, куда бы Сатаки ни шла — даже если направлялась собирать сучья для костра или к реке за водой, — ее везде сопровождала мать или одна из «почти матерей» (ее отец имел семь жен).
— Она не возвращается, — сказал я матери некоторое время спустя.
— Придет время, и ты встретишься с ней, — печально ответила моя мать. — Это будет, когда Сатаки сменит свою девичью прическу на прическу замужней женщины.
— Но она сделает это для меня. Для меня она училась всему, что должна знать хорошая хозяйка вигвама, — закричал я.
Мать посмотрела на меня с жалостью.
— Черная Выдра — богатый, гордый человек. Может статься, что он никогда не выдаст свою дочь замуж за сына бедняка-игрока («Игра в косточку» — одна из азартных игр индейцев-черноногих, велась обычно до наступления дня. Она сопровождалась особой песней и заключалась в том, что играющий должен был отгадать, в какой руке его противника находится косточка с красной отметкой (выигрыш). Назвать руку с косточкой с черной метой означало проиграть.), — сказала она.
— Но Сатаки обещала! Она много раз говорила, что будет моей женой.
Моя мать рассмеялась. Рассмеялась горько-горько.
— Женские обещания! Женские надежды! Что они значат? Не более дуновения пролетающего ветерка. Как мужчины им приказывают, так они и вынуждены поступать, — произнесла она, обращаясь больше к себе, чем ко мне.
— Все равно, что бы ты ни говорила, она будет моей женой, — заявил я.
Но тут я посмотрел на наш вигвам, его прокопченную дырявую кожу, дрожащую на ветру, и почувствовал страх, что будущее может быть и не таким, каким оно мне представляется.
Потом три или четыре раза я ходил к вигвамам клана Сучки на Верхушке Деревьев и прогуливался там. Но ни разу мне не представился случай сказать Сатаки хотя бы несколько слов, вплоть до наступления вечера.
Вместе со своей матерью она стояла и смотрела танец Носителей Ворона. (Одно из военных братств пикуни, входивших в общество воинов Все Друзья. Обычно каждое братство имело свой танец, сопровождавшийся пением.)
Я подошел к ней и сказал, когда песня звучала громче всего:
— Мы больше не можем играть вместе, но ты меня жди.
Жди, пока я не разбогатею и ты будешь моей женой.
— Да. Ты не беспокойся. Будь мужественным, — ответила она и пожала мне руку.
И я собрал все свое мужество. Но мое сердце тревожно билось, когда я шел по лагерю к вигваму Птичьего Треска, брата моей матери. Он был богатым и великодушным человеком.
Я вошел внутрь вигвама, сел слева от него и произнес:
— Дядя, помоги мне!
— Что же теперь надо? Или твой ничтожный отец опять не обеспечил вас мясом?
— У нас есть мясо, его матери дали. Я хочу, чтобы ты помог, мне самому. Я хочу стать богатым, чтобы я мог взять Сатаки в жены.
— Ха, ха! — рассмеялся он, а вслед за ним и его жены. Затем он успокоил их и сказал мне очень серьезно:
— Я уже давно думаю о тебе. Я рад, что ты пришел ко мне. Что касается вашего собственного вигвама для тебя и Сатаки, возможно, что этого не будет и следующей зимой. Но ты уже подрос и достаточно силен, чтобы сделать то, о чем не заботится твой отец-игрок, — обеспечить свою мать хорошим вигвамом и другими нужными ей вещами. Уже давно, готовясь к тому времени, когда ты придешь ко мне, я кое-что отложил для тебя.
При этих словах его старшая жена — «жена, которая сидит рядом с ним», достала из кучи парфлешей продолговатый узел из кожи самки бизона. Дядя жестом показал ей, чтобы она передала его мне. С нетерпением я раскрыл его и сразу же увидел лук в сумке из шкуры выдры (Выдра была одним из самых священных животных, поэтому лук в сумке из кожи выдры должен был обеспечить владельцу удачу.) и колчан со многими стрелами.
Там был также пояс, расшитый иглами дикобраза, на нем был чехол с хорошим ножом. И наконец там же была маленькая сумочка с кремнем и кресалом.
— И все это вы даете мне?
— Да, все это тебе. Все эти вещи я забрал у кроу, которого убил пять зим тому назад. Лук очень добычливый, я им уже пользовался. Стрелы с хорошими наконечниками, не потеряй их. Пока же ты будешь охотиться вместе со мной и поедешь на каком-нибудь из моих скакунов, обученных охоте на бизонов.
— Вы очень добры ко мне, очень щедры. И когда мы поедем охотиться на бизонов?
— Завтра, рано утром. Теперь беги домой и хорошо выспись.
Когда я ложился спать, то повесил свои подарки прямо над ложем, на котором спали мы с братом. А утром при первых проблесках наступающего дня я с ужасом увидел, что на шестах моих вещей нет.
