Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

Дождь за окном всё идёт и идёт не кончаясь.
Плачет зима от обиды, с весною встречаясь.
Всё изменилось, земные сместились ли оси?
Кто разобраться поможет мне в этом вопросе?

Радуюсь снегу я тёплой балтийской зимою.
Мне б хоть минуту побыть снова рядом с тобою.
Ночь, наступая, скрывает вдали силуэты,
Всё превращая в свои колдовские секреты.

Старый трамвай над Преголей в ночи громыхает.
Словно о прошлом своём, вспоминая, вздыхает.
Всё забывается: встречи и боль от разлуки.
Что ж так терзают меня расставания муки?

Закружил меня в вихре осеннем
Золотой листопад.
Этой осени танцем последним
Любоваться я рад.

Пусть спешат, обрученные с ветром,
Ноября холода.
Разлучить нас с тобой километрам
Не суметь никогда.

Вновь берез обнаженные ветки
Поджидают снега.
Наши встречи с тобой стали редки,
Но ты мне дорога.

От обиды в твоих откровеньях
Лишь упрёки звучат.
Пусть развеет все наши сомненья
Золотой листопад.

Хотел бы я с отцом поговорить,
Чтобы узнать, как страх свой победить,
Не испугаться, не покинуть строй,
Когда пойду с врагом на смертный бой.

Хотел бы я с отцом поговорить,
Спросить его: «Как мне на свете жить?»
Но только без него я с малых лет,
И не успел он дать мне свой совет.

Хоть не пришлось с отцом поговорить,
Незримая нас связывает нить.
Ушёл он слишком рано в мир иной,
Жестоко искалеченный войной.

У моря Ирмингера нет берегов,
Шторма там сменяют друг друга,
Да волны, вкусившие прочность бортов,
Бегут вдоль Полярного круга.

Циклон за циклоном, да ветер ревёт,
И нет передышки от качки.
Но мы, рыбаки, очень гордый народ,
Не ждём от Нептуна подачки.

Кого в этом море хоть раз испытал
Гренландии ветер ревущий,
Несущий навстречу девятый свой вал,
Познал там весь ад этот сущий!

В том море Нептун нас не раз проверял
На прочность, терпенье, удачу.
И щедро нам штиль иногда даровал
К рыбацкому счастью впридачу.

У моря Ирмингера нет берегов,
Но там, у Полярного круга,
Поверили в прочность мы судна бортов,
В надёжность и смелость друг друга!

Снег в апреле идёт, и не верится.
Мы так ждали прихода весны.
Уж давно отзвенели капелицы,
И надежды нам снова даны.

Каждый знает из прошлого опыта:
Возвращаются вновь холода
И ветрами студеного шёпота
Застают нас врасплох иногда.

В нашей жизни так часто случается:
В череде всех обыденных дней
Забываем порою покаяться,
Стать терпимее или добрей.

Снег позёмкою под ноги стелется,
Словно не было солнечных дней.
Обжигает порошей метелица
Молодую листву тополей.

Я конь степной, в упряжку не гожусь.
Живу на воле, этим и горжусь.
Средь трав родился, вырос в табуне,
Такая жизнь всего дороже мне.

Я в стойле не смогу прожить и дня,
А шоры на глазах убьют меня.
Кто голод росной утолял травой,
Я знаю, согласится тот со мной.

Кто на копытах не носил подков,
Тот за свободу жизнь отдать готов.
Пусть мимо пролетит меня аркан,
Когда несусь в пыли, как ураган.

Я по арене цирка не хожу.
Как ветер своей волей дорожу.
Не смог бы пережить я крепких пут.
Люблю свободу, а не хлёсткий кнут.

Блеснули кольца Гименея.
Ведома давнею мечтой,
Спешит на встречу с красотой
Хозяйка лунной галереи!
«Ля ви эн роз»[3] звучит во мне:
Такое в жизни лишь однажды —
С любимым, в сказочном вояже,
В Париже – счастлива втройне.

Заоблачные пасторали
Покинул воющий металл
И город-грёза нам предстал
В тумане автомагистрали.
Затем – прогулка под дождём:
Рю де Моску[4] и вдоль вокзала,
Что помнит имя Сент-Лазара[5],
Налево, к Опере[6] идём.

Блестят намокшие ступени,
Блестят бриллианты Рю де Пе[7],
На Пляс Малро[8], искрист и бел,
Фонтан укрылся влажной пеной.
Но цвета розового нет,
И будто вовсе нереально,
Что чёрно-белый и печальный
Откроет тайну город-свет.

Промокли малые бульвары.
Пробиты пиками дождя
Платанов ветви. Уходя
В туман, пустуют тротуары.
А за туманом, в вышине,
Лучами утра чуть подсвечен,
Великолепен и беспечен,
Чертог небесный явлен мне.

Но отступает тайна выси,
И виден лестницы изгиб,
Родник на месте, где погиб
От рук враждебных Дионисий[10].
Главу в источнике омыл —
Теперь здесь Сакре-Кёр белеет,
И прочь отправился скорее,
Исполнен благодатных сил.

Веками Франция хранила
Покой умерших королей
В святой обители своей,
Где Сен-Дени обрёл могилу.
Но разрастается Париж,
И нет покоя Каролингам,
Бурбонам или Капетингам
Меж подступивших близко крыш.

«Тоска и грязь по всей округе» [11],
Здесь королей простыл и след.
Араб штурмует турникет,
Спеша к скучающей подруге.
Бежит в метро рабочий люд:
Алжирцы или марокканцы —
Они уже не иностранцы —
Оставлен чёрным чёрный труд[12].

Кто виноват и кто ответит
За то, что ночью здесь творят?
Ряды автобусов горят —
Их снова поджигают дети[13].
Им ненавистен труд любой,
Им чужды древности Парижа.
Их день грядёт – он ближе, ближе:
Опять пожар, опять разбой.

Обуглены библиотеки,
Пылают школы в темноте.
Зияют мрачно, опустев,
Кофейни, брассери[14], аптеки.
Трещат и корчатся во мгле
Горящие тома Вийона,
Аполлинера, Арагона,
Гюго, Вольтера и Рабле.