Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1973 год
Дело Свярда было куда необычнее; Мартин Бек не помнил ничего похожего в своей практике. Казалось бы, это должно его подхлестнуть, но он равнодушно относился к загадкам и не испытывал ни малейшего азарта. К тому же исследование, которое он провел в среду, сидя в своем кабинете, почти ничего не дало. Данные о покойном, почерпнутые из обычных источников, оказались слишком скудными.
В уголовной картотеке Карл Эдвин Свярд не значился, но из этого вытекало только то, что он никогда не привлекался к суду, а мало ли преступников благополучно уходят от карающей руки правосудия? Не говоря уже о том, что закон сам по себе призван охранять сомнительные интересы определенных классов, и пробелов в нем больше, чем смысла.
Судя по тому, что карточка Свярда в ведомстве контроля была чиста, он не был алкоголиком, ибо власти пристально следят за тем, сколько спиртного покупают такие люди, как Свярд. В Швеции, когда пьет буржуазия, это называется «умеренным потреблением спиртных напитков», а простой люд сразу зачисляют в разряд алкоголиков, нуждающихся в лечении. И оставляют без лечения.
Свярд всю жизнь был складским рабочим; в последнее время работал в экспедиционной фирме.
Он жаловался на боли в спине — обычный для его профессии недуг — и в пятьдесят шесть лет получил инвалидность. После чего, судя по всему, перебивался, как мог, на пенсию, пополнив собой ряды тех членов общества, для блага которых на прилавках продуктовых магазинов отводится так много места банкам с собачьим и кошачьим кормом.
Кстати, в кухонном шкафу Свярда только и нашли съестного что наполовину опустошенную банку с надписью «Мяу».
Вот и все, что Мартину Беку удалось выяснить в среду. Если не считать еще кое-каких малозначительных фактов.
Свярд родился в Стокгольме, его родители скончались в сороковых годах, он никогда не был женат и не имел детей.
За помощью в органы социального обеспечения не обращался. В фирме, где он работал до ухода на пенсию, его никто не помнил. Врач, который подписал заключение об инвалидности, отыскал в своих бумагах записи о том, что пациент не способен к физическому труду и слишком стар, чтобы освоить новую профессию. К тому же сам Свярд заявил врачу, что его не тянет больше работать, он не видит в этом никакого смысла.
Может быть, и выяснять, кто его убил и зачем, тоже нет никакого смысла. К тому же способ убийства настолько непонятен, что, похоже, надо сперва отыскать убийцу и спросить его, как было дело...
Но это все было в среду, а в четверг, примерно через час после беседы с водителем фургона, Мартин Бек снова подошел к дому на Тюлегатан.
Рабочий день кончился, но ему не хотелось идти домой. Он опять поднялся на третий этаж и остановился перевести дух. Еще раз прочел надпись на овальной табличке. На белой эмали зеленые буквы: «Рея Нильсен».
Электрического звонка не было, но на притолоке висел шнур. Мартин Бек дернул его и стал ждать. Колокольчик послушно звякнул. Но никто не реагировал на его зов.
Дом был старый, и через вставленные в створки ребристые стекла Мартин Бек видел свет в прихожей. Значит, дома кто-то есть. Выждав немного, он снова дернул шнур. На этот раз после звонка послышались торопливые шаги, и за стеклом возник чей-то силуэт.
У Мартина Бека давно выработалась привычка первым делом составлять себе общее представление о людях, с которыми его сталкивала служба. Или, выражаясь профессиональной прозой, регистрировать приметы.
Женщине, которая открыла дверь, на вид было не больше тридцати пяти, но что-то подсказывало ему, что на самом деле ей около сорока. Рост невысокий, что-нибудь около метра пятидесяти восьми. Плотное телосложение, но не коренастая, а скорее стройная и подтянутая.
Лицо энергичное, не совсем пропорциональное; строгие голубые глаза смотрели на него в упор, обличая человека решительного, с боевым характером. Волосы светлые, прямые, коротко остриженные; в данную минуту — мокрые и не расчесанные. Он уловил приятный запах какого-то шампуня.
Одета она была в белую блузку и поношенные джинсы, цвет которых свидетельствовал, что они не один десяток раз побывали в стиральной машине. Блузка на плечах влажная.
Так... Плечи сравнительно широкие, бедра узкие, загорелые руки покрыты светлым пушком. Босая. Ступня маленькая, пальцы прямые, как у людей, предпочитающих носить свободную обувь, а то и вовсе обходиться без обуви.
Мартин Бек поймал себя на том, что рассматривает ее ноги с таким же профессиональным вниманием, с каким привык штудировать следы крови и трупные пятна, и перевел взгляд на ее лицо.
Глаза пытливые, брови чуть нахмурены...
— Я мыла голову, — сказала она.
Голос был несколько хриплый то ли от простуды, то ли от курения, то ли просто от природы.
Он кивнул.
— Я кричала: «Войдите!» Два раза кричала. Дверь не заперта. Когда я дома, обычно не запираю. Разве что отдохнуть захочется. Вы не слышали, как я кричала?
— Нет. Вы — Рея Нильсен?
— Да. А вы из полиции?
Мартин Бек не жаловался на смекалку, но сейчас он, похоже, встретил человека, способного дать ему несколько очков вперед. В один миг она верно классифицировала его и к тому же, судя по выражению глаз, уже составила себе общее представление о нем. Какое именно?
Разумеется, это легко объяснить тем, что она ждала гостей из полиции... Нет, не похоже.
Мартин Бек полез в бумажник за удостоверением. Она остановила его:
— С меня достаточно, если вы представитесь. Да входите, ради бога. Насколько я понимаю, вы хотите о чем-то спросить. И предпочитаете разговаривать не на лестнице. Я тоже.
Мартин Бек опешил, самую малость, что с ним бывало крайне редко.
Хозяйка круто повернулась и пошла, ему оставалось только следовать за ней.
С одного взгляда трудно было разобраться в планировке квартиры, но он обратил внимание на то, что комнаты обставлены со вкусом старой, хотя и разномастной мебелью.
Приколотые кнопками детские рисунки свидетельствовали, что хозяйка живет не одна. Кроме этих рисунков, стены украшали живопись, графика, старые фотографии в овальных рамках, а также вырезки из газет и плакаты, в том числе два с портретами видных коммунистических деятелей. Много книг — и не только на полках, внушительная коллекция пластинок, стереопроигрыватель, две старые, хорошо послужившие пишущие машинки, стопки газет и соединенных скрепками бумаг, смахивающих на полицейские донесения. Скорее всего курсовые задания; следовательно, хозяйка учится заочно.
Они миновали детскую; судя по царившему в ней порядку, обитатели этой комнаты находились в отлучке.
Что же, лето есть лето, дети более или менее обеспеченных родителей отдыхают в деревне, подальше от зачумленного города.
Она оглянулась на него через плечо — без особой приязни — и сказала:
— Ничего, если потолкуем на кухне? Или вас это не устраивает? — Голос не ласковый, но и не враждебный.
— Сойдет.
Они вошли на кухню.
— Тогда присаживайтесь.
Шесть стульев — все разные и все ярко окрашенные — окружали большой круглый стол. Мартин Бек сел на один из них.
— Одну минуточку,— сказала хозяйка.
В ее поведении сквозила какая-то нервозность, но Мартин Бек чувствовал, что он тут ни при чем, просто такой у нее характер. Возле плиты на полу стояли красные деревянные башмаки. Она сунула в них ноги и, громко топая, вышла из кухни.
Раздался какой-то стук, загудел электромотор.
— Вы еще не представились, — услышал он ее голос.
— Бек. Мартин Бек.
— Значит, в полиции служите?
— Да.
— Где именно?
— Уголовная полиция.
— Жалованье по двадцать пятому классу?
— По двадцать седьмому.
— Ишь ты. Недурно.
— Еще бы.
— А чин какой?
— Комиссар.
Мотор продолжал жужжать; знакомый звук... Он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы.
— Рея, — представилась она.— Да вы и так знаете. И на двери написано.
Кухня, как во многих старых домах, была просторная, кроме обеденного стола, в ней разместились газовая плита, рабочий столик, холодильник, двухкамерная мойка да еще осталось вдоволь свободного места. На полке, над рабочим столиком, стояли горшки и кастрюли; ниже полки на гвоздях висели пучки полыни и чабреца, гроздья рябины, сушеные опята и сморчки и три длинные плети чеснока. Этот набор был не так уж необходим в хозяйстве, но распространял приятный аромат и вызывал ощущение домовитости. Правда, полынь и рябина хороши для настоек, а чабрец — недурная приправа к гороховому супу. Грибы тоже неплохо, если знаешь, как их приготовить. А вот чеснок явно висел для красоты, ибо такого количества хватило бы на целую жизнь.
Хозяйка вышла на кухню, расчесывая волосы, и перехватила его взгляд:
