Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1973 год
— Вы слышали? — крикнул Фридрих Готлиб Клопфер. — Ведь это... пять четвертых, ритм-то какой! Невероятно...
Звуки прекратились столь же внезапно, как и начались.
Ученые сидели, точно в столбняке, и, судорожно вцепившись в подлокотники, ждали, ждали — звуков не было, неведомый щеточник умолк. И приборы не фиксировали ничего — только обычные голоса вселенной ловила гигантская чаша радиотелескопа, голоса бессмысленные, как всегда...
И шесть сеансов в последующие сутки ничего не дали. Казалось, произошла какая-то сбивка.
Но едва приступили к восьмому сеансу...
...Даже когда солнце зашло, и на небе высыпали редкие звезды, и стало темно, так что в двух шагах уже ничего не различить, Тып все равно не двинулся с места. Он по-прежнему сидел и бил, бил, бил... Камень о камень. Нет, не годится. Новая пара. Опять не годится. И так сотни, тысячи раз. А впереди — пять восходов...
Под утро он взял последнюю пару камней из той кучи, которую заготовил себе еще вчера.
И вот... Первый же удар внезапно высек искру. Даже не одну — целый сноп ослепительных искр; Потом еще и еще... Тып засмеялся от радости и, зажимая в руках камни, повалился на спину. Ноги онемели, ныла поясница, руки сделались вдруг тяжелыми, будто сами были из камня... Но Тып ничего этого не замечал. Главное — сделано! Теперь — спать, спать. Он успеет развести костер еще до пятого восхода.
Он спал долго — весь день и еще ночь. Его никто не трогал, потому что никому он не был нужен, а срок, назначенный старым Луху, еще не миновал. Проснувшись, Тып напился родниковой воды и тотчас отправился на свое место возле пещеры.
Один на один с чудесной, удивительной силой, рождающей Языки Дракона, первый из всех людей...
Два восхода миновали, как в воду канули, а Тып все разжигал свой костер. В какой-то момент сухой мох начал было тлеть, пошел дымок, и на секунду взметнулось крошечное пламя, но порыв ветра все загасил. Тогда Тып перебрался в пещеру и продолжил работу.
— Один восход остался, — сказал старый Луху.
Тып не обратил внимания на эти слова. Его заботило другое — камни стесывались, их могло не хватить, а где найти другие, такие же точно, Тып не знал.
Только бы успеть!
И совсем незадолго до пятого, урочного, восхода, когда старый Луху угрожающе поднялся со своего ложа и все, кто оставался в пещере, мрачной толпой окружили Тыпа, снова вспыхнул мох, и по тонким прутикам пламя побежало дальше, перекидываясь на ветви потолще, наконец в очаге запылал небольшой, но настоящий, новый костер.
— В-вы-ы! — закричали люди племени, кидаясь к выходу из пещеры, а старый Луху сел перед костром и заплакал.
Сияли лампы, слышались громкие разговоры, операторы ходили радостные, а в дверях, галдя, толпились репортеры.
«Тук-тук-тук...» — неслось из динамиков, уже освобожденное от посторонних шумов, усиленнее и поражающее своей четкостью, ритмичностью и каким-то невероятным, всесокрушающим напором. Джон Тортолетт выключил магнитофон и повернулся к коллегам.
— Искусственная природа сигналов вне сомнений, — громко сказал он, счастливо улыбаясь. — Это — Разум, господа! — Он поднял голову к прозрачному потолку, где горели и трепетали далекие костры вселенной. — Впустите репортеров!
Первые лучи солнца проникли в пещеру, высветили дальний угол и в нем безмятежно спящего Тыпа. Рядом с ним на шкуре лежали два маленьких невзрачных обломка...
Перекресток ледовых дорог
Ранним утром 22 июля 1957 года от Красной пристани отошел теплоход «Немирович-Данченко», на борту которого находилась наша экспедиция. Не было торжественных церемоний, к которым привык довоенный Архангельск, провожая в Арктику корабли. Только маленькая заметка в «Правде Севера». Только два прощальных гудка и ответные — судов на двинском рейде: «Счастливого плавания». Теперь это стало обыденным эпизодом... Через четыре дня, когда позади остались Белое и Баренцево моря, «Немирович-Данченко» вошел в поле мелкобитого льда. Ледокол осторожно расталкивал льдины, оставляя на них следы бортовой краски. Было тихо, и плотный, непроглядный туман скрывал от нас южные острова Земли Франца-Иосифа. Когда же мы увидим их?..
30 августа 1873 года здесь, на 80-м градусе северной широты, на ледяной равнине, похожей на огромное кладбище, уставленное множеством белых обелисков-торосов, тоже стояла мертвая тишина. Седые клочья тумана цеплялись за облепленные инеем снасти «Тегетгофа», одинокого посланца далекой Австро-Венгрии.
Ни одно известие из большого мира не достигает людей, отгороженных от враждебности льда лишь стенами кают; ничего не знают о судьбе «Тегетгофа» в большом мире. Здесь другая планета, холодная, ледяная, безжизненная. И нет пути назад — идет триста семьдесят пятый день с того времени, как корабль был пленен льдами. Плен оказался прочным.
И вдруг люди, потерявшие надежду, уставшие вглядываться в белый туман над белым льдом, увидели в разрыве тумана что-то темное. Невероятно! Не может быть... И тут, чтобы не было сомнений, туман рассеялся, и перед изумленными людьми развернулась панорама горной страны: скалы, долины, ледники...
«Мы стояли точно парализованные и не верили в реальность открывшегося», — записал Юлиус Пайер, лейтенант флота, начальник экспедиции...
Так была сто лет назад открыта Земля Франца-Иосифа. Так началась ее история, у которой, впрочем, есть и предыстория.
В день, когда произошло открытие новой земли близ полюса, в каземате Петропавловской крепости совершал свой обычный поход от окна к двери, от двери к окну узник... На столе, рядом с рукописью «Исследования о ледниковом периоде», вырастала горка из спичек. Десять шагов — одна спичка. Тысяча спичек — десять верст.
Князь Кропоткин, секретарь отделения физической географии Русского географического общества, был арестован вместе с другими участниками пропагандистского кружка чайковцев. Не скоро он узнает об открытии на Севере. Но много позже он напишет в своих «Записках революционера», что экспедицией Пайера была открыта «...земля, которую мы провидели сквозь полярную мглу».
За два с половиной года до первого дня истории Земли Франца-Иосифа, в марте 1871 года, в докладе о проекте экспедиции в полярные моря Петр Кропоткин поддержал расчеты офицера русского флота Н. Шиллинга, которые указывали на возможное существование на севере Баренцева моря еще не открытой земли.
Специальная экспедиция могла бы обнаружить эту землю... Но российское правительство отказало в средствах.
Ю. Пайер свое путешествие на «Тегетгофе» описал в книге, где, между прочим, были и такие его слова: «Годы пройдут, а эти негостеприимные берега останутся все теми же, и снова воцарится здесь нарушенное нами их великое одиночество».
Он ошибся в своем предсказании.
К середине дня туман начало прожигать солнце: светлое пятно постепенно желтело, а вокруг сквозь белесость тумана проступала небесная синева. И внезапно — как будто взвился занавес над театральной сценой — открылся архипелаг. Пустынный до сего времени океан оказался заполнен до самого горизонта десятками островов, близко стоящих друг к другу. Отчетливо рисовались скалы и ровные, как циркулем проведенные, полукружия знаменитых ледяных куполов. Такого множества ледников-куполов нет больше нигде на земле.
Входим в широкий Британский канал. Он прямой, как проспект. По обеим сторонам его — «здания» необычной архитектуры, с куполообразными крышами ледников, с зубчатыми башнями и острыми шпилями; вправо и влево уходят боковые «улицы»-проливы.
Вот остров Белл — он в самом деле похож на колокол. А вот пролив Найтингалъ (Соловьиный) — ничто в нем не напоминает о музыкальнейшей птице, но те, кто дал это название, ведь вспомнили здесь о ней! Мыс Флоры. Остров Мертвого тюленя. Острова Пайера, Нансена, Джексона...
В этих названиях запечатлены события прошлого. Для каждого, кто знает эту землю, стоящую ближе всех других к Северному полюсу, открывается и человеческая история закованного в ледяную броню архипелага.
Слово «человеческая» здесь звучит двояко. Исследование Земли Франца-Иосифа с самого начала было делам интернациональным.
Уже экспедиция Пайера была такой же пестрой по национальному составу, как и сама Австро-Венгрия. Потом сюда направлялись со всего света. Большей частью чтобы с этого трамплина достичь Северного полюса, до которого отсюда казалось так заманчиво близко.
Трудно найти на планете место с более разноязыкой топонимикой. Названия островов, мысов, ледников — как узлы, за которые можно бы схватиться, чтобы вытащить из глубин прошлого сеть воспоминаний. Правда, вот беда: события, достойные упоминания, обычно происходили не с теми, кто увековечен в этих названиях. Вперемежку с серьезными исследователями один за другим появлялись здесь и искатели лавров. Их финансировали богатейшие люди века — Вандербильд и Хармсуорт, Морган и Циглер. Ни один из этих конкурентов не достиг поставленной цели, но каждый оставил на карте архипелага имя своего благодетеля. Все перемешалось на архипелаге, с самого начала невпопад названном именем австро-венгерского монарха. И узлами для воспоминаний здесь чаще служат ничего не говорящие постороннему имена. Скажем, мыс Флоры.
