Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01
Я кивнул.
— Так мы и договаривались.
Три последующие недели она приходила дважды в день. Затем, в полдень двадцать девятого дня, после того, как она закончила утренние труды и вернулась домой, ко мне пожаловал Нджоро, ее отец.
— Джамбо, Кориба, — приветствовал он меня, на лице его читалась тревога.
— Джамбо, Нджоро, — ответил я, не поднимаясь ему навстречу. — Что привело тебя ко мне?
— Я — бедняк, Кориба, — Нджоро присел на корточки напротив меня. — У меня только одна жена, и она не родила мне сыновей, лишь двух дочек. Земли у меня не так много, как у соседей, и в прошлом году гиены задрали трех моих коров.
Я не мог понять, к чему он клонит, а потому просто смотрел на него, ожидая продолжения.
— При всей моей бедности меня утешало одно — мысль о выкупе, который я получу за каждую из дочерей-невест. — Он запнулся. — Я всегда следовал нашим традициям. И заслужил право на обеспеченную старость.
— И я того же мнения.
— Тогда почему ты готовишь Камари в мундумугу? — спросил он. — Всем известно, что мундумугу дает обет безбрачия.
— Камари сказала тебе, что станет мундумугу?
Он покачал головой.
— Нет. Она совсем перестала разговаривать со мной и с матерью после того, как стала ходить к тебе.
— Тогда ты ошибаешься. Женщина не может стать мундумугу. С чего ты взял, что я готовлю ее себе на смену?
Он порылся в складках набедренной повязки и вытащил кусочек выделанной шкуры. С записями, нацарапанными углем:
Я КАМАРИ
МНЕ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ
Я ДЕВОЧКА
— Это написанные предложения. — В голосе звучал укор. — Женщины не умеют писать. Писать могут только мундумугу и великие вожди, такие, как Коиннаги.
— Оставь это мне, Нджоро, — я взял у него кожаную полоску, — и пришли сюда Камари.
— Я хотел, чтобы она до вечера сегодня поработала на поле.
— Пусть немедленно идет сюда.
Вздохнув, он кивнул.
— Я пришлю ее, Кориба. — Он помолчал. — Ты уверен, что она не станет мундумугу?
— Даю тебе слово. — И я поплевал на ладони, чтобы доказать свою искренность.
Облегченно вздохнув, он отбыл, а несколько минут спустя прибежала Камари.
— Джамбо, Кориба.
— Джамбо, Камари. Я очень тобой недоволен.
— Разве я собрала сегодня мало хвороста? — спросила она.
— Хвороста ты собрала, сколько нужно.
— Разве бурдюки не наполнены водой?
— Бурдюки наполнены водой.
— Так в чем же я провинилась? — Она оттолкнула одну из коз, которая тыркнулась носом в ее ладонь.
— Ты нарушила данное мне обещание.
— Это неправда. Я прихожу сюда дважды в день, хотя птичка и умерла.
— Ты обещала больше не заглядывать в книгу.
— Я не заглядывала в книгу с того дня, как ты запретил мне это делать.
— Тогда объясни, что это такое? — Я протянул ей полоску кожи.
— Нечего тут объяснять. — Она пожала плечами. — Это писала я.
— Если ты не заглядывала в книги, то как ты могла научиться писать?
— С помощью твоего магического ящика. Ты не запрещал мне заглядывать в него.
— Моего магического ящика? — нахмурился я.
— Ящика, который оживает и светится многими цветами.
— Ты говоришь о моем компьютере? — удивился я.
— Это твой магический ящик, — повторила Камари.
— И он научил тебя читать и писать?
— Я научилась сама… но только чуть-чуть, — печально ответила Камари. — Я словно Сорокопут в твоей истории… Вовсе не так умна, как мне это казалось. Читать и писать очень трудно.
— Я говорил, что тебе нельзя учиться читать. — Я с трудом подавил желание похвалить ее за столь выдающееся достижение. Но как я мог хвалить ту, что нарушила закон?
Камари покачала головой.
— Ты сказал, что я не должна заглядывать в твои книги.
— Я говорил тебе, что женщинам не положено читать. Ты ослушалась меня. За это ты будешь наказана. — Я выдержал паузу. — Ты будешь прибираться у меня еще три месяца, и ты должна принести мне двух зайцев и двух мышей, которых ты поймаешь сама. Поняла?
— Да, поняла.
— А теперь пойдем в хижину и ты, возможно, поймешь кое-что еще.
Она последовала за мной в хижину.
— Компьютер, начать работу, — приказал я.
— К работе готов, — ответил механический голос компьютера.
— Компьютер, осмотри хижину и скажи, кто стоит рядом со мной.
На мгновение сверкнули линзы сканнера.
— Девочка, Камари ва Нджоро, стоит рядом с тобой, — ответил компьютер.
— Ты узнаешь ее, если увидишь вновь?
— Да.
— Теперь слушай Безусловный приказ. Никогда более не говори с Камари ва Нджоро ни на одном известном тебе языке.
— Приказ понят и занесен в память, — ответил компьютер.
— Выключайся. — И я повернулся к Камари. — Ты понимаешь, что я сделал, Камари?
— Да, но это несправедливо. Я не нарушала данного тебе обещания.
— Закон гласит, что женщины не должны читать, и ты его нарушила. Больше тебе это не удастся. Возвращайся домой.
Она ушла с гордо поднятой головой, а я занялся своими делами, объяснил мальчикам, готовящимся к церемонии обрезания, как разрисовывать тела, прочитал заклинание, отгоняющее злых духов во дворе старого Сибаки (он нашел там кучку дерьма, оставленного гиеной, верный признак присутствия таху[23]), дал команду СТО вновь скорректировать орбиту, чтобы принести прохладу на западную равнину. К тому времени, когда я вернулся для полуденного сна, Камари уже побывала у меня, прибрав и дом, и двор.
Следующие два месяца жизнь в деревне шла своим чередом. Крестьяне собрали урожай, Коиннаги взял себе еще одну жену, и два дня деревня гуляла, отмечая свадьбу танцами и обильными возлияниями. Прошли дожди, родилось трое детей. Даже Совет по делам Утопий, которому не нравился наш обычай оставлять старых и увечных гиенам, не докучал нам. Каждое полнолуние я приносил в жертву корову — не просто козу, а большую, толстую корову, благодаря Нгайи за Его щедрость, ибо Его заботами Кириньяга превращалась в рай.
В эти дни я редко видел Камари. Она приходила по утрам, когда я спускался в деревню, разбрасывая кости, дабы определить, какая будет погода, и после полудня, когда я обходил больных и беседовал со старейшинами, но я всегда знал, что она приходила, ибо мои дом и двор содержались в идеальном порядке, у костра лежала куча хвороста, а бурдюки были наполнены водой.
Но однажды, после второго полнолуния, вернувшись к себе после беседы с Коиннаги (мы обсуждали, как лучше решить вопрос о спорном участке земли), войдя в хижину, я нашел компьютер включенным. Экран покрывали странные символы. В университетах Англии и Америки я выучил английский, французский и испанский, разумеется, я знал язык кикуйу и суахили, но эти символы представляли собой неизвестный мне язык и не являлись математическими формулами, хотя среди символов встречались и цифры.
— Компьютер, помнится, я выключил тебя утром.~ Я нахмурился. — Почему у тебя светится экран?
— Меня включила Камари.
— И забыла выключить, когда уходила?
— Совершенно верно.
— Так я и подумал, — мрачно кивнул я. — Она включает тебя каждый день?
— Да.
Разве ты не получил от меня Безусловный приказ не общаться с ней ни на одном известном тебе языке? — удивился я.
— Получил, Кориба.
— Как ты можешь объяснить неповиновение моему приказу?
— Я не мог не повиноваться тебе, Кориба, — ответил компьютер, — В соответствии с моей программой Безусловный приказ обязателен для исполнения.
— А что тогда я вижу на экране?
— Это язык Камари, — ответил компьютер. — Он отличен от одной тысячи семисот тридцати двух языков и диалектов, хранящихся в банке данных, а потому не подпадает под отданный тобой приказ.
— Ты создал этот язык?
— Нет, Кориба. Его создала Камари.
— Это настоящий язык? Ты способен понять его?
— Это настоящий язык. Я могу его понять.
— Если она задает тебе вопрос на языке Камари, ты можешь ответить на него?
— Да, если вопрос достаточно прост. У этого языка очень ограниченные возможности.
— А если для ответа требуется перевести какую-то фразу с любого известного тебе языка на язык Камари, будет ли это нарушением моего приказа?
— Нет, Кориба, не будет.
— Ты отвечал на вопросы, которые задавала Камари?
— Да, Кориба, отвечал.
— Понятно… Слушай новый приказ… А впрочем, подожди…
Я склонил голову, глубоко задумавшись. Камари не просто умна, она, похоже, гениальна. Она не только сама научилась читать и писать, но создала связный и логичный язык, который понимал компьютер. И не просто понимал, но и мог формулировать на нем ответы. Я отдавал приказы, но она каждый раз находила способ обойти их, не выказывая прямого неповиновения. Причем делала это не со злобы, а из стремления к знаниям, что само по себе заслуживало похвалы. Это была, как говорится, одна сторона медали.
