Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год
Словом, Барроузу закрытие не грозит, и, по всей видимости, глазвиджийская (такое прилагательное производится от слова Глазго) барахолка будет процветать еще долгое время...
Больница для «тугих кошельков»
Рубеж между Англией и Шотландией просматривается довольно четко. Это так называемый Адрианов вал — стена длиной 120 километров, которая перегородила остров Великобританию в одном из самых узких мест. Как понятно из названия, стену построили римляне при императоре Адриане, в первой половине второго века новой эры, для защиты завоеванных ими земель от кельтов и пиктов. Вот этот Адрианов вал и считается издавна границей между Англией и Шотландией.
Как только пересечешь его — сразу же попадаешь в совсем другую страну. Достаточно сказать, что, назвав шотландца англичанином, вы рискуете здорово его обидеть и даже нарваться на неприятности. Здесь свой уклад жизни, свои правила, привычки и манеры, даже свои, шотландские, деньги. Тот же фунт стерлингов обеспечивается к северу от Адрианова вала не Английским, а Шотландским банком, да и на банкноте вместо профиля королевы — своя, национальная геральдика. В Лондоне к таким фунтам относятся скептически.
Шотландия — традиционный оплот лейбористской партии. Здесь всегда были сильны прогрессивные, демократические тенденции и настроения. Рабочая Шотландия не раз была инициатором крупных выступлений британского пролетариата, а докеры Клайда до сих пор свято чтут заветы покойного президента Коммунистической партии Великобритании Уильяма Галлахера, искреннего друга Советского Союза.
...Днем Глазго выглядел нарядным, праздничным, ухоженным. После вавилонского разноплеменья Лондона, где угнетающе действует чувство одиночества в толпе — чувство, которым охвачены миллионы жителей британской столицы,— именно Шотландия (парадокс!) показалась мне тем каноническим Альбионом, каким мы знаем его по классической литературе. Люди казались добродушными и приветливыми.
На центральную улицу вынесены колоссальные динамики, четверо парней с гитарами на помосте «заводят» публику, ревет популярная мелодия группы «Кэджагугу», и вот уже кое-кто пустился в пляс.
А чуть дальше — другая толпа. Здесь настроение иное, боевое. Рядом — новенькое здание больницы. А на лицах людей — протест. Ситуация необычная: что же дурного в новой больнице? Ведь не казино, не клуб для мультимиллионеров, не военная база, наконец!
— Верно, там, внутри, все по последнему слову медицинской техники. Да и само здание обошлось миллионов в двенадцать,— пояснила стоявшая рядом женщина.— Но мы-то туда не попадем! Подождите-ка, вот я всем скажу.
Она решительно протиснулась к еще не разобранному строителями аккуратному забору, окружавшему больницу. Там плотной стеной — плечо к плечу — стояли люди.
— Многим ли здесь нужна медицинская помощь? — обратилась женщина к толпе.— Многим. Если не сегодня, так завтра. Если не вам, то вашим детям, родителям. А правительство снова хочет передать медицинское обслуживание частному сектору. Вот стоит новая больница. Кому она будет принадлежать? Муниципалитету? Как бы не так! Ее уже прибрали к рукам «тугие кошельки». Лекарства подорожали в семь раз, а консультация врача-специалиста становится не по карману даже среднему классу. Нам не нужны такие больницы и клиники, плата за лечение большинству из нас не по карману. Это просто издевательство над теми, кому нужна медицинская помощь!
Больница на глазах превратилась в надгробный памятник надеждам пациентов. Вспомнилась рассказанная английским журналистом драматическая история. В одной из частных клиник больной покончил жизнь самоубийством, натянув пластиковый пакет на голову. Он подсчитал, что оплата счета за лечение выбросит его семью на улицу. А так, может быть, они получат страховку...
«Старик Дымила»
Сорок минут идет пригородный поезд из Глазго в Эдинбург сквозь прорубленный в скалах открытый тоннель. Изредка поезд выбирался наверх, и тогда открывались изумительные зеленые луга, как будто специально созданные для рыцарских турниров, замки, словно сошедшие со старинных гравюр, голубые озера и небольшие коттеджи, утопающие в стойких осенних цветах.
Издали виден поставленный в центре Эдинбурга памятник Вальтеру Скотту — нечто среднее между часовней и замковым шпилем. Шотландцам чужда гигантомания, но здесь уж они не поскупились: памятник великому романтику, пожалуй, один из самых высоких в мире, если говорить о монументах писателям.
Над городом чистое небо, прозрачный ветер налетает с залива Фёрт-оф-Форт. Не верится, что когда-то Эдинбург мог получить шутливо-саркастическое прозвище «Старик Дымила».
Пока поезд подходит к вокзалу, пробегаю странички путеводителя:
«Эдинбург, основанный в X—XI веках, в течение почти двух столетий был средневековой столицей независимого Шотландского королевства. Здесь же университет, один из старейших в Европе (1583 год)...»
На высоком холме парит над городом фантастически-прекрасный Касл, замок-крепость, главная достопримечательность Эдинбурга. Вообще говоря, есть значительность в именах нарицательных, ставших именами собственными. «Касл» переводится буквально: «замок», но никто не пытается дополнить это слово каким-либо определением. Касл — это Касл и есть. Так же как Королевский парк в Эдинбурге, его называют просто: «Парк». Вот так — Парк с большой буквы, и все.
Говорят, что тот, кто ни разу не побывал в шотландском пабе, не познакомился с Джоном Ячменное Зерно, никогда не постигнет духа этой страны. «Приют пилигрима» и «Герб Ланселота», «Слуги короля» и просто заведения без названия густой сетью разбросаны по всему Эдинбургу. История многих пабов насчитывает столетия — по крайней мере, так утверждает реклама.
Устав от прогулки, я заглядываю в один из пабов. Первое впечатление: столы здесь не скребли, по-видимому, со времен битвы при Гастингсе. Вековая копоть на сводах, заржавленные кандальные цепи у стены, истрескавшиеся колодки для головы и рук — все это сильно походило на средневековую камеру пыток. Что-то было здесь и от- Хей-сквер — места в Эдинбурге, где ранее происходили публичные казни. Но на дворе стояла последняя четверть XX века, и стены паба сотрясались от взрывов хохота.
Пробравшись в середину толпы, я увидел, что она увлечена созерцанием древней как мир забавы: два здоровяка при всеобщем поощрении мерились силой — каждый старался прижать руку соперника к столу. Чуть дальше играли в дартс — мужчины метали в мишени, с расстояния шагов в десять, маленькие оперенные стрелы. Кстати, это старинное развлечение, рожденное в пабах, недавно превратилось в профессиональный спорт: по дартс стали проводиться чемпионаты областей, графств и страны.
Я пристроился со своей полпинтой за небольшим столиком на улице, где расположился загорелый молодой человек в застиранной солдатской куртке. Не разговориться в пабе — все равно что разом нарушить все десять заповедей, и через минуту я уже знал, что парня зовут Ральф и что за свою двадцатисемилетнюю жизнь он немало постранствовал по свету.
Чем-то меня насторожила интонация, с которой Ральф произнес слово «странствовал». Я задал несколько вопросов — ответы уклончивые, будто атмосфера паба, располагающая к словоохотливости, внезапно развеялась. И все-таки разговор, что называется, пошел. После небольшой заминки собеседник поведал о сути своих «путешествий». Занимался он рискованным, жутким, но, как Ральф выразился, «весьма наваристым» делом — ремеслом наемника. Приводимый ниже его рассказ — это как бы суммарный ответ на мои вопросы.
— Пока хватает работы и в Африке, и на Ближнем Востоке. А я вот решил домой заглянуть — лет десять здесь не был. Как удрал в семьдесят четвертом в армию, так до сих пор и не могу сбросить эту шкуру,— Ральф небрежно щелкнул по своей куртке.— В Северной Ирландии я впервые в жизни убил человека. Вышло вот как: мы были в ночном патрулировании. Держались, конечно, настороже, но все же не уследили. Он выскочил из-за угла, швырнул в меня камень и побежал. Конечно, я выстрелил — дал очередь по ногам. Так нас учили. Автомат повело, и я прошил ему спину. Было темно, но я хорошо разглядел, как тот парень споткнулся и рухнул на мостовую.
Да, там, в Северной Ирландии, нас натаскивали — дай бог! Конечно, это была грязная война, но отличная тренировка. Приказ был простой: если подозреваемый пытается сделать лишнее движение, нужно немедленно стрелять. В Ольстере я чуть не сгорел: в бронетранспортер бросили бутылку с зажигательной смесью.— Он отвернул рукав и показал левую руку, изуродованную шрамами.— В Родезии я тоже горел, но туда отправился уже по своей воле, как наемник. Дальше у нас что было? Дальше был 1978 год, я тогда вместе с тридцатью ребятами — почти всех знал по Ольстеру — оказался на границе Мозамбика. Нас здорово ценили — британские парни всегда считались лучшими на рынке.
