Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год
Перевела с английского Л. Кузнецова
«Мы — Оромо!»
Автобус появился в этом краю Эфиопии как чудо из чудес: здесь и колёса не знали, и для транспорта дорог не было. «Явление автобуса» произошло несколько лет назад.
Отсутствие транспорта легче всего было бы объяснить технической отсталостью. Но для начала стоит напомнить о вполне реальных экономических, политических условиях, царивших веками в этом древнейшем африканском государстве до революции 1974 года. Официально рабство в Эфиопии было отменено в 1924 году. Но указ о его отмене, об условиях, при которых раб мог получить свободу, был столь запутан, что освобождение затягивалось не на одно десятилетие. Последних рабов освободила навсегда революция.
Но, помимо рабства, существовали десятки других форм зависимости. Народ оромо, второй по численности в стране после амхарцев, в литературе об Эфиопии называли «галла». А слово это носило на амхарском оскорбительный, недоброжелательный оттенок. Сами себя галла называли «оромо», что значит «люди».
Земли оромо присоединил к Эфиопии император Менелик II и разместил на них свои гарнизоны. Солдатам императора раздали во владение семьи крестьян-оромо; они обязаны были обеспечивать солдат жильем, топливом, питанием. Система эта называлась «геббар» — «зависимость». Сменилось не одно поколение солдат. А оромо так и оставались крепостными.
В 1942 году последний император издал указ об отмене геббара. Но до крепостных это указ так и не дошел.
Бырхан-Иесу, деревня в горном районе Бале, мало чем отличается от других селений оромо. Круглые жилища-тукули, крытые соломой, грудятся вокруг хижины побольше, окруженной верандой. Здесь жил местный помещик. Прадед последнего помещика Зырата Зейдиту получил землю с крепостными крестьянами от императора. Потомки помещика прикупили землицы и людей у соседей.
К шестидесятым годам нашего века у помещика были немалые угодья.
Один заезжий англичанин спросил у помещика:
— Отчего вы не купите трактор? Земли у вас обширные, затраты окупятся быстро.
Зырат Зейдиту ответил:
— Может быть, в вашей стране это недорого. Но чего ради мне покупать машинные плуги? Каждый мой крестьянин обязан являться с плугом и быками и пахать мои поля. Я накормлю людей и скот. Других затрат у меня нет. Тратить деньги на то, чтобы мои поля были вспаханы немного быстрее? К чему?
В тукули крепостных англичанин не заходил, об их жизни узнал от помещика. Тот ничего не таил: кого стесняться?
Оромо не отличаются от амхарцев ни одеждой, ни едой. И хлеб их насущный — ынджера, просяная лепешка. Только амхарцы окунают ее в огненный перечный соус, а оромо острую пищу не любят.
В деревне Бырхан-Иесу большинство крестьян даже ынджеру ели не каждый день. А чаще варили кашицу из семян диких злаков. Все мысли были об одном: будет ли пища сегодня или хотя бы завтра? Где уж тут размышлять о справедливости, о существующих в деревне отношениях. Так было от века — как солнце, как ветер, дождь.
Сразу после революции, в начале 1975 года, приехали в деревню студенты из Аддис-Абебы. Крестьяне отнеслись к ним с недоверием: большинство студентов были амхарцами, как и помещик Зырат Зейдиту. От амхарца не жди добра оромо. Тяжко было жить под властью помещика, а все-таки к нему привыкли. У него в долг берешь, ему отдаешь сколько скажет. Еще ни один оромо никогда с долгами не расплатился. Долги на детей перейдут, на внуков, как с дедов отцам переходили.
Помещик, прежде чем исчезнуть из деревни, отпустил по домам девушек, работавших у него за долги родителей. Дал им подарки, велел помнить, что скоро вернется. И тогда простит остальные долги, если не тронут его имущества... А что рука у помещика крепкая и память злая, в Бырхан-Иесу знала каждая семья.
Среди студентов оказался один оромо, но из другого района. Один крестьянин спросил его о чем-то, называя себя по привычке уничижительно «галла».
— Теперь надо называть себя оромо — человек,— ответил студент.
Эта первая капля уважения не растопила недоверия. Но вечером крестьяне обсуждали событие во всех тукулях.
В 1980 году впервые поля крестьян деревни Бырхан-Иесу обрабатывал трактор, присланный из уездного центра. Работали на нем в две смены амхарец и оромо.
На следующий год крестьяне объединились в кооператив. В одной половине помещичьего дома обосновалось правление, в другой открыли школу.
Жизнь в Бырхан-Иесу и сейчас зажиточной не назовешь. Но ынджеру здесь едят каждый день. А по праздникам и мясо.
И когда два года назад у правления повесили объявление, что два раза в неделю будет курсировать автобус, нашлось немало людей оромо, которые смогли его прочитать и растолковать остальным, еще неграмотным, соседям.
Зырат Зейдиту организовал банду. Бандиты укрылись в горах, а по ночам выходили на грязные свои дела. Банду выследили крестьяне-оромо. Вскоре ее ликвидировали.
Помещика судили на площади у здания правления. Он молчал, не отвечал на вопросы и только один раз, повернувшись к своим бывшим крепостным, бросил:
— Грязные галла!
Толпа зашумела:
— Молчи! Мы — оромо! Люди!
Л. Минченко. По материалам зарубежной печати
Глазго Грин — сердце Шотландии
В первые минуты, сойдя с поезда Лондон — Глазго, я никак не мог понять, что происходит. Суббота, шесть часов утра, а люди снуют по улицам, как в час «пик». Перед закрытыми наглухо дверями магазинов (они открываются лишь в десять часов)— очереди. Пожилой продавец газет, прервав привычные заклинания («Стэндарт», «Стэндарт», покупайте «Стэ-э-эндарт!»), охотно пояснил:
— «Одмент дей» — «День дешевой распродажи». Праздник!
...Заспанный портье в отеле «Баканан» с трудом сосредоточился, полистал книгу приезжих и пожал плечами:
— Номер действительно заказан, сэр. К полудню освободится. А сейчас только начало седьмого.
— Хорошо, тогда я прогуляюсь по городу.
— Как хотите, сэр. Сердце Шотландии всегда открыто тем, кто приезжает сюда с добрыми намерениями.
— Сердце Шотландии? Что вы имеете в виду?
— Глазго Грин, сэр.
«Будем биться — победим!»
Центральная площадь украшена гирляндами флажков: недавно закончился национальный фестиваль. Расходится по домам толпа охрипших от всенощного крика подростков в двухцветных шарфах — накануне футболисты «Селтика» опять у кого-то выиграли. Еще минут десять ходьбы, каменные коробки становятся все ниже и ниже, и вдруг открывается набережная Клайда, вся в туманной вате. А дальше, за мостом,— Глазго Грин.
Глазго Грин — средоточие истории Шотландии, микрокосм общественной жизни. Здесь, в этом старейшем и главном публичном парке города, была найдена римская амфора, пролежавшая со 150 года до новой эры. В средние века сюда сгоняли скот на общественное пастбище, тут же располагалась бойня. В Глазго Грин, по преданию, был дан первый толчок промышленной революции. Больше двухсот лет назад в такое же раннее субботнее утро по парку прогуливался Джеймс Уатт, и его осенила бессмертная идея о паровой машине с цилиндром двойного действия. «Я не успел дойти до гольф-клуба,— писал счастливый изобретатель приятелю,— как вся идея совершенно сложилась в моей голове».
Под кронами деревьев Глазго Грин проходили бурные митинги за парламентскую реформу в 30-х, 60-х, 80-х годах прошлого века; в начале нашего столетия Глазго Грин видел демонстрации в честь 1 Мая. В 1920 году здесь выступал выдающийся деятель шотландского рабочего движения Джон Маклин. В 1936-м—шли собрания в защиту республиканской Испании. И конечно, каждый шотландец расскажет, что именно сюда в 1875-м и в 1888 годах собрались погонять мяч бравые парни, в результате чего родились два новых футбольных клуба — «Рейнджере» и «Селтик».
Глазго Грин всегда был трепещущим нервом Страны Скоттов (так буквально переводится название этой административно-политической части Великобритании). Рядом со зданием суда и тюрьмы вставали ярмарочные балаганы, приют «Убежище молодых женщин» соседствовал с ковровой фабрикой, возведенной по образцу Дворца дожей в Венеции (29 работниц погибли на строительстве по вине подрядчиков). Здесь было место публичных казней и карнавалов, «шотландской стирки» и встреч с дьяволом.
Что касается «шотландской стирки» то представить ее несложно. Издавна женщины Шотландии, вместо того чтобы натирать на руках кровавые мозоли, забирались в огромные чаны и месили белье ногами — на манер грузинских давильщиков винограда. Изумленные путешественники, как свидетельствуют исторические хроники, не могли оторвать глаз от шотландских амазонок, лихо отплясывающих джигу в чанах с бельем.
