Сильвия Симмонс - Даже для Зигги слишком дико
— Да ты, похоже, не узнал меня, Батток!
Спайк ясноглазо смотрит на него.
— Простите, мы разве знакомы?..
— Джон Дэйвс. Средняя школа в Финсбери-парк. Неужели не помнишь?
Спайк искренне старается вспомнить. В голове пулями проносятся десятки лиц и фамилий — и все мимо цели. Его прошлое до такой степени прошлое и до такой степени заслонено ретушированными фотографиями и многократно переправленной биографией, что Спайк не столько вспоминает, сколько машинально пролистывает в голове страницы книг о себе и прочесывает свои недавние интервью в поисках информации о Джоне Дэйвсе. И Джона Дэйвса нет ни в одном указателе фамилий.
— Ну, напрягись же! Задавака Дэйвс! Ты еще у меня гитару одолжил и не вернул. И лапал мою сестру. И, черт побери, трахал мою тогдашнюю невесту, а теперь жену!
Неопределенный смешок. Не понять, унижает он или унижается.
И тут Спайк вдруг вспоминает. Накатывает холодная волна нестерпимой вины. Вины вообще, вины за всё — начиная с того, что он не узнал старого приятеля, и кончая тем, что его, Спайка, не было рядом с матерью, когда та умирала. И последним, что она слышала, оказались телеоткровения восемнадцатилетней девицы, которая вдохновенно живописала член ее сына.
Немудрено, что в памяти такой сумбур, — Спайк перелетел через океан и, соответственно, сбил биоритмы. Вчера — или всё еще сегодня? — он был в лос-анджелесской студии звукозаписи, а сегодня вот в Англии, и завтра — похороны матери… Ну да, это ведь дружище Задавака Дэйвс! Как же мне его не помнить!
Спайк навешивает на лицо фотогеничнейшую улыбку.
— А у меня мелькала мысль, — говорит таможенник, — что мы можем встретиться. Пару недель назад тут проходил, к примеру, Майкл Кейн. Служба такая, кого только не видишь! Все профессии и все классы. Хотя с хорошим человеком особенно не разговоришься. Вошел-вышел — быстро, как в борделе. А сколько говна мимо меня проходит — ты и не поверишь. — При этом таможенник машинально открывает взятую из чемодана упаковку презервативов и рассеянно-проворным профессиональным жестом прощупывает наугад один из пакетиков. — Если бы мне платили хотя бы пятерку за каждого придурка, которого я ловлю с начиненным «Дьюрексом» в кишках, я был бы уже богатым человеком. Никогда не видел, что происходит с человеком, когда внутри него разрывается презерватив, набитый наркотиком? В худшем кошмаре такое не приснится. А я наблюдал сто раз. На днях мы остановили парнишку с шестью закрутками героина в кишках. В служебной комнате два специалиста битый час прилежно заливали в глотку этого героя касторовое масло и ждали, когда оно выйдет из другого конца…
Проходящие мимо люди узнают Спайка, таращатся на него и показывают пальцами. Спайку вдруг становится неловко от этого внимания — словно он сознательно рисуется перед своим старым школьным приятелем. А таможенник наблюдает за ним с иронически вскинутыми бровями.
— Все от тебя в восторге, да? Все хотели бы прикоснуться к тебе, припасть к твоим стопам… Погляди на ту бабенку. Она, сто процентов, описалась от радости, что тебя углядела. Замечаешь, как странно шагает? Можно сразу отличить англичан от американцев. Вот эти — англичане; прекрасно тебя узнали, однако нарочито отводят глаза — дескать, нам плевать! А которые остановились и рты открыли — это явно американцы.
Корпулентная женщина отделяется от группы туристов, подплывает к ним и бесцеремонно хватает Спайка за руку.
— Я вас узнала!
Ее лицо так близко, что Спайк чувствует перегар после самолетного шампанского, запах несвежей одежды и парфюмерии из «дьюти-фри», которую толстуха попробовала на себе одиннадцать часов назад. Спайк молча, с деревянным выражением лица смотрит ей в глаза.
Таможенник собирает в кулак всю власть британского правительства и начинает цедить:
— Мадам, если вы желаете предъявить что-нибудь для таможенного контроля…
— Только не надо грубостей! — говорит женщина и с достоинством удаляется, издалека крича своим друзьям: — Я была права. Он самый и есть!
У Спайка раскалывается голова. Он плохо переносит долгие перелеты. В самолете еще крепился, но потом, на земле, тело словно вспоминает, как ему было неловко под облаками и в замкнутом пространстве самолета, где и до первого класса доходят миазмы из «эконома».
Таможенник тем временем копается в аккуратно сложенной одежде. Явно ничего не ищет, просто перебирает вещи. Спайк, сунув руки в карманы штанов, молча наблюдает за ним.
— Миленькая сорочка, дорогущая… Когда поработаешь с мое, мгновенно отличаешь стоящую вещь от дешевой подделки. Фальшивого лакостовского аллигатора я угляжу за пятьдесят ярдов! Эти ребята уверены, что они копируют тютелька в тютельку. На самом деле всегда есть ничтожные погрешности. Глаз у меня до того наметанный, что мне не слабо угадать, из какой мастерской именно этот поддельный «Ролекс» и на какой торговой улице Гонконга он был куплен! Поэтому я сразу понимаю, кто передо мной, — человек, который пыжится выглядеть богатым, или настоящий миллионер. Вот эта вот сорочка стоит целое состояние. Интересно, сколько ты поимел за один такой хит, как «Непритворная любовь»? Полмиллиона? Миллион? У меня брат работает в фирме грамзаписи. Так он говорит, гонорары поп-звезд космические, однако большинство из них — жадные как не знаю кто. Если они суют руки в карманы, то не для того, чтоб деньжатами потрясти, а просто яйца почесать.
Спайк машинально вынимает руки из карманов.
— Моя дочка на днях купила один из твоих старых альбомов. На блошином рынке. Спору нет, некоторые песни выше всех похвал, куда лучше твоих нынешних. Ты с годами стал переусложнять. Хочешь высоколобым критикам угодить? Ты когда-нибудь задумывался, где и как люди слушают песни? Починяя машину? Или на унитазе? Одеваясь на работу? Или трахаясь? Занятно получается: совершенно незнакомые тебе люди трахаются, а ты как бы стоишь рядышком… Моя дочь Линда говорит, что она под тебя тренируется и сбрасывает напряжение. Надеюсь, в этом нет ничего двусмысленного. Ей уже шестнадцать, моей старшей. Судя по тому, что про тебя пишут, она для тебя старуха. Но Линда, странное дело, благоговеет перед тобой. «Оснащен как жеребец». Ха! Видел я твоего «жеребца» в душевой после уроков. Скорее шотландский пони. Помню, раз застукал тебя с Джонеси. Он стоял возле тебя на коленках и явно не на кларнете играл… Ну-ну, не бойся, Батток, твои тайны умрут со мной. Мне всегда как-то везет заставать людей на горячем и видеть то, что норовят скрыть. Своего рода талант. Очень помогает в работе.
Таможенник возвращает в чемодан сорочку, которая стоит целое состояние, и лукаво напевает, неожиданно вполне терпимо подражая Элтону Джону: «Don’t let your son go down on me…»
— Я ведь тоже когда-то пел, причем неплохо, — говорит он. — Даже лучше тебя. Намного лучше. Поэтому я не понимаю, отчего повезло именно тебе. Ты, наверное, не знаешь, но я довольно долгое время пел в одной группе плюс руководил и сочинял песни. Конечно, ты не знаешь. Откуда тебе знать? Тебя такие вещи не интересуют. Мы несколько лет играли в пабах на севере Лондона. Имели своих фанатов. Разумеется, на местном уровне. Хотя шла речь о записи диска. Хотели назвать его «Привет из Финсбери-парк». Мол, сделаем сотни копий, разошлем по нужным местам и попробуем раскрутиться. Увы, на всё это требовались время и силы. А тут текучка: репетиции, выступления до утра, осложнения с женами и подружками… Когда Дон забеременела, я завязал с группой. Надо было стабильно зарабатывать и строить семью. Я, кстати, и по сей день пишу песни. Да. Вот возьму и пошлю тебе свои записи — вдруг чего с ними и сотворишь… Шучу. К тебе с этим, наверно, сто раз на дню подкатывают.
За соседним столом таможенник с триумфальным видом выуживает из чемодана батон салями и с насмешливым возмущением размахивает им, а его вот-вот бывший владелец, раскрасневшись, спорит с ним. Задавака Дэйвс одобрительно кивает в сторону коллеги.
— Не далее как сегодня в первом же чемодане, который я открыл, был кусок мяса, завернутый в тряпку. Он кишел червями. А его владелица мало-мало не выцарапала мне глаза, когда я его конфисковал. Порой диву даешься, до чего же глупа путешествующая публика! Ты не поверишь, какие идиотские вещи некоторые люди пытаются ввезти в страну. — Тут таможенник делает строгое лицо и лупит официальной скороговоркой: — «Извините, сэр, это серьезное нарушение британского закона об импорте — раздел сорок пять, параграф семь „а“. Я вынужден прибегнуть к конфискации и ставлю вас в известность о неизбежности дальнейших юридических последствий». Требуешь паспорт, с каменной рожей заполняешь бланк о нарушении — и видишь, как у дурачка пот выступает на лбу и глаза из орбит лезут. Откладываешь бланк в сторону и со вздохом роняешь: «Ладно, на этот раз прощаю. В суд передавать не стану. Но в следующий раз…» И благодарный олух хватает свой чемодан и трясущимися руками пытается утрамбовать обратно все вещи и застегнуть молнию — как мальчишка, которого мать застала с членом в руке. Британия спасена от контрабанды, а никак не учтенная конфискованная вещь идет в фонд помощи самому себе — побочный доходец, компенсация за тяжелую службу отечеству. Да, и у людей на нормальной работе есть свои маленькие радости. Сорок лет оттрубишь — и получай в награду тесный домик, просторную в талии супругу и капиталец в банке, который позволяет ежегодно пару недель нежиться на солнышке в Коста-Дель-Соль… А у тебя вилла что надо, видел снимки в женином журнале «Хеллоу»! Бассейнище. Джакузи. Дж-ж-жакузи, так его растак. Моя благоверная на меня наседает: хочу эту самую, джакузю. Вынь ей и положь. Жить не может без корыта с собачьими титьками по стенкам. Я ей говорю — на тебе пятерку, купи карри с горохом, нажрись, залезай в ванную и попердывай — чем тебе не джакузя?
