Генрих Фольрат Шумахер - Береника
– Конечно, – ответил он. – Я благодарю за это богов. Тит не стоял бы у порога власти над всем миром, если бы Береника не уготовила ему этот путь.
Он нагнулся и поцеловал ее маленькую руку с выражением признательности и преданности.
Береника засмеялась Ей было приятно постоянно ощущать в себе презрение ко всем этим будто бы великим, а в сущности, весьма маленьким людям. Это презрение было ее единственным оправданием и единственной защитой против укоров совести. Считая неблагоразумным преждевременно раздражать своими требованиями честолюбие возвеличенных ею людей, она не могла, однако, удержаться от мелких уколов из самолюбия, она не думала о том, что их грубая сила ни за что не примирится с превосходством женщины. Уже то, что Тит торопился всегда отдать ей должное, признать ее власть над собой, показывало, что он начинает тяготиться ее влиянием, хотя любовь все еще заставляет его со всем мириться. Она не заметила, что в этот день, когда благодаря ей исполнились его самые заветные желания, он оставил ее слегка расстроенный. Она занята была только радостным сознанием своей силы. Перед именем Августы Береники исчезнут имена Мессалины, Агриппины и Поппеи Сабины Новая эпоха настанет для мира, когда Береника вступит на престол – быть может, благодатное время, но возможно что и пагубное. Она сама еще не знала, что доставляет большую отраду – созидание или разрушение. Она уже знала радость созидания: в Бет Эдене она создала в душе Регуэля сказочное здание любви – и оно погибло в пламенном дыхании жалкой стихии. В Цезарее Филиппийской она создала здание могущества для неведомого темного рода, и здание это, быть может, будет разрушено маленьким презренным племенем. Нет, Иерусалим должен исчезнуть с лица земли. Когда великий царственный город с его блистающими дворцами и величественным храмом, не имеющим ничего равного себе на свете, когда весь этот избранный Богом народ будет зависеть от ее воли, тогда Береника испытает радость разрушения и сможет определить, что выше – созидание или разрушение. Быть может, и то, и другое вместе: сначала созидание, потом разрушение…
Ее размышления были прерваны внезапным появлением человека, который подошел к ней с раболепными поклонами.
Береника вздрогнула, узнав его.
– Оний! – воскликнула она. – Каким образом лучший друг Иоанна из Гишалы появился у Береники? Скажи, что заставило тебя так неожиданно покинуть Иерусалим?
Он рассказал ей, что случилось. Оний не любил говорить о своих планах и этим предавать себя в чужие руки. Он сообщил только, что Иоанн каким-то образом узнал правду о письмах Береники.
– Теперь, – закончил пророк свое донесение, – я думаю, тебе следует позаботиться о моей безопасности. Если даже Иоанн будет молчать о случившемся, чтобы не возбудить в своих сторонниках суеверного ужаса перед небесной карой за убийство невинных, то все-таки в Иерусалиме я уже не могу действовать, да там уже и ничего нельзя сделать.
– А распря между зелотами и идумеянами? – спросила Береника. – Разве нельзя разжечь ее?
– Она совершенно улеглась, – ответил Оний. – Большая часть идумеян вернулась на родину и предоставила Иоанну полную власть над городом.
Береника вспыхнула.
– Да ведь это, – крикнула она в гневе, – совершенно уничтожает наш план. Вместо того чтобы устранить Иоанна, мы его возвеличили. Мне кажется, Оний, ты ведешь двойную игру. Ты виноват, если идумеяне…
Оний пожал плечами.
– Ты слишком быстро судишь, повелительница, – ответил он спокойно. – Я не виноват. Все уже было подготовлено, на улицах Иерусалима начались схватки. Иоанну ничего не оставалось, как или отказаться от роли предводителя, или выступить против своих друзей и начать новую смуту. Но тогда…
Он остановился на минуту, потом нагнувшись к Беренике, спросил ее:
– Слыхала ли ты что-нибудь о бар Гиоре?
Береника посмотрела ему в глаза.
– Ты говоришь о Симоне из Геразы? – спросила она. – О предводителе шайки разбойников и бродяг?
Оний улыбнулся и покачал головой.
– На этот раз у тебя неверные сведения. Этот "предводитель разбойников" близок к тому, чтобы стать на юге Иоанном из Гишалы. Он уже овладел крепостью Мазады, ему повинуется вся местность Акрабатены, он уже близок к воротам Иерусалима. Но он не грабитель; его считают другом угнетенных и пламенным приверженцем иудейского Бога. После смерти Акания он прежде всего объявил свободу всем рабам и затем, чтобы отомстить за опустошение Иерусалима и убийство знатных родов, напал на идумеянское племя и разгромил виновников убийства. Вот почему идумеянское войско оставило Иерусалим. Конечно, цель Симона та же, что у Иоанна из Гишалы. Он хочет возбудить весь народ: богатых и бедных, свободных и рабов знатных и низких к всеобщему восстанию против Рима.
Береника задумалась.
– В интересах Рима, – сказала она, – следовало бы заставить этих двух вождей столкнуться. Не находя себе места рядом, они должны будут ополчиться один на другого.
– Конечно, это единственная возможность сделать их бессильными. До сих пор Симон бар Гиора еще не занял определенного положения относительно иерусалимских событий, но я надеюсь, что при некоторой поддержке…
Он остановился и с улыбкой взглянул на Беренику. Она презрительно сжала губы и бросила ему кошелек с золотом. Оний ловко подхватил его и спрятал в складках верхнего платья.
– Значит, ты советуешь, – сказала она медленно, – натравить Симона бар Гиора на Иоанна, но как это сделать? Ты говоришь, что он не доступен соблазнам честолюбия и корысти. К тому же он верующий иудей…
– Разве ты забыла, царица, свои советы Веспасиану? Иерусалимская знать погибла, потому что зелоты затронули святость первосвященника. Почему бы Иоанну не погибнуть по той же причине? Ведь он виновен в гибели знатных родов.
– Я тебя не понимаю. Объясни яснее.
– Симон бар Гиор должен узнать, что обвинение знатных в измене было клеветой.
Глаза Береники загорелись.
– Ты думаешь, что Симон возмутится и направит свои войска на Иерусалим.
– Несомненно.
– Кто же ему откроет правду?
Оний поклонился и сказал:
– Твой раб Оний к твоим услугам.
– Ты? – с удивлением спросила Береника. – Какая смелость! Ты ведь ушел из Иерусалима уличенный в предательстве.
– Ты забываешь, что Иоанн совершил неосторожность. Он не объявил о невинности погибших жертв; и поэтому я могу явиться в Мазаду, к Симону бар Гиора послом от оставшихся приверженцев знатных родов, призвать его для защиты храма. Я уже все приготовил на тот случай, если ты одобришь мой план.
Оний вынул небольшой сверток. В нем оказались смятые свитки; по внешнему их виду можно было подумать, что они доставлены тайно и что принесший их подвергался множеству опасностей. На одном из них были даже следы крови.
– Это несколько капель крови знатного Анания, – сказал Оний с усмешкой. – Я сам его заколол в толпе, чтобы знать наверное, что партия знатных лишилась самого деятельного из своих вождей.
В глазах Береники мелькнул луч беспощадного злорадства. Она выхватила свиток из рук Ония и стала жадно разглядывать бурое пятно.
– Так вот как выглядит кровь первосвященника, – сказала она резким голосом и засмеялась. – Да, в сущности, я не вижу никакой разницы между ней и всякой другой обыкновенной кровью. И это, – продолжала она, указывая на бумаги, – все, что ты придумал, чтобы погубить Иерусалим?
– Напрасно ты так презрительно говоришь, – сказал Оний. – Вот письмо к Ананию, перехваченное Иоанном; вот признание вестника, полученное Матией бен Теофилем. Там говорится, что ты поручила ему вручить письмо Иоанну. Вот твое послание к некоему Базилиду, приверженцу знатных, погибшему вместе с ними во время резни. Ты требуешь в этом письме, чтобы Базилид содействовал вестнику. Очень подробное письмо, доказывающее невинность Анания. Вот наконец письмо Матии бен Теофиля: он рекомендует своего друга Ония Симону бар Гиора и изъявляет согласие на все планы Ония для освобождения святого города от ига Иоанна из Гишалы. Это письмо, – закончил Оний, самодовольно глядя в лицо Береники, – настоящее.
Береника встала и посмотрела на него с восхищением.
– Право же, Оний, – сказала она, – из тебя вышел бы могущественный государственный человек.
Он опустил глаза, чтобы скрыть загоревшийся в них огонь.
– Я не стремлюсь, – сказал он, – к тем опасным высотам, вблизи которых пропасти кажутся еще более глубокими. Я мечтаю только о том, чтобы спокойно и приятно провести старость. К тому же эта игра за целый народ меня прельщает. Есть какая-то дьявольская радость в мысли, что моя презренная рука управляет судьбой всего мира…
Он замолчал и с жестокой улыбкой посмотрел на нее. На губах Береники была та же улыбка, та же радость разрушения.
Береника овладела собой и глухим, неуверенным голосом сказала:
