Генрих Фольрат Шумахер - Береника
Иоанн вздрогнул и подошел ближе.
– Базилид? – спросил он.
– Да это так, – подтвердил карлик. – Я – Габба, бывший шут Агриппы. Я знаю все гнусные поступки Базилида лучше, чем кто-либо. Я ненавижу его, хотя эта ненависть и величайший грех. Базилид мой отец, а эту девушку, Мероэ, он мучил, пользуясь ею для своих дьявольских жертвоприношений. Теперь он снова встретился нам там, за дверьми, где мы ждали возвращения Регуэля. Он вышел отсюда, из этого покоя…
Недоверчивая улыбка показалась на устах Иоанна.
– Ты ошибся Габба, – сказал он, – хотя намерения твои хороши. У меня был один из самых близких друзей моих – беглец из Птолемаида.
– Да ведь Птолемаида лежит у подошвы Кармеля, – сказал карлик, дрожа от волнения. – Спроси же Хлодомара, спроси Регуэля, сына твоего…
Иоанн снова вздрогнул, и взгляд его обратился на присутствующих; все они были смертельно бледны.
– Говори же, Хлодомар, – сказал он беззвучно.
– Я тоже некогда служил Агриппе, – сказал германец, – и тогда, по его поручению, я провел Базилида, Кармельского пророка, в Гишалу. Он должен был вкрасться в доверие Иоанна из Гишалы и передать царю и Беренике намерения их опасного противника. Это было в тот день, когда наместник Иосиф бен Матия объявил Иоанна вне закона и когда его галилейские союзники отпали от него. Базилид назвал себя последним из колонии…
– Хлодомар, молю тебя, остановись, – крикнул Регуэль. Он подбежал к отцу, чтобы поддержать его, но Иоанн собрал последние силы и медленно направился к двери. Глаза его сверкали.
– Благодарю вас, друзья, вы спасли Иерусалим, – проговорил он глухо, – от больших невзгод. Пойдемте же теперь к изменнику…
Иоанн не мог продолжать, глухой стон вырвался из его груди, но все-таки вышел из комнаты, держась прямо, и направился мимо стоявших на страже воинов к той части дворца, где жил Оний. Каждый раз, когда по пути ему встречался галилейский воин, Иоанн давал ему знак, и воин присоединялся к шествию, которое двигалось вперед медленно и тихо, как похоронная процессия.
Дверь в комнату Ония была широко раскрыта На столе посреди комнаты горела свеча, пламя ее беспокойно колебалось и бросало дрожащие отсветы на свиток, положенный под подсвечник. Комната была пуста, только на пол валялась брошенная впопыхах одежда.
Иоанн остановился на минуту на пороге, потом покачал головой, как будто ожидал случившегося, потом он вошел и вынул свиток из-под светильника. Он прочел спокойным беззвучным голосом:
"Ты слишком поздно прозрел, Иоанн из Гишалы. Базилид ушел, закончив свое дело. Сила сопротивления Иерусалима сломана, и в этом виноват ты – защитник Иерусалима, умертвивший двенадцать тысяч граждан. Если нам суждено когда-нибудь увидеться, то ты сможешь подтвердить Беренике, что я поступал согласно ее приказаниям. Большего не смог бы сделать и сам Нерон: двенадцать тысяч благородных голов были снесены при помощи нескольких жалких слов, в которых не было даже намека на правду. Прости, Иоанн, что я растравляю твои раны, но я не мог уйти, не внушив тебе некоторое уважение перед заслугами твоего друга Ония, последнего из колонии Клавдиевой". Наступила душная тишина, все молчали. Казалось, что вина одного сразу легла бесконечной тяжестью на всех. Иоанн повернулся и пошел к выходу. Он все еще держал свиток в руке; все замерло в его душе. Воины отступили перед ним, образуя проход; он шел вперед и никто не осмелился взглянуть ему в лицо. Регуэль преградил ему путь.
– Отец! – сказал он, протягивая руку к злополучному свитку. Иоанн остановился и взглянул на сына остановившимся потухшим взглядом. Регуэль отшатнулся, как будто его остановила рука Господня или величие вины, сиявшее на лице его отца, – безвинной вины.
Иоанн из Гишалы затворился в своем покое; напрасно Регуэль стучался в дверь до поздней ночи – она оставалась закрытой.
Вождь Иерусалима стоял у открытого окна, не двигаясь и не произнося ни звука. В его руке на ночном ветре трепетал свиток Базилида, глаза Иоанна прикованы были к светилу, сиявшему на ночном небе. Двенадцать тысяч человеческих душ взывали к Всевышнему об отмщении, вот почему Иерусалим под мечом Господним.
* * *Давно ожидаемые события в Риме наступили. Нерон пал жертвой своих врагов, и оставленный всеми своими сторонниками, покончил жизнь самоубийством. За ним последовал Гальба, убитый на площади. Вокруг Оттона, выбранного в цезари, начались нескончаемые раздоры и смуты, тем более опустошительные, что Береника, действовавшая вместе с Титом, употребляла все, чтобы усилить их. Она думала, что наступил надлежащий момент для вступления Флавиев на цезарский престол. Потоки золота текли в Рим, в Египет и Азию, чтобы повсюду иметь сторонников Флавиям. В войске Береника и Тит сумели возбудить симпатию к Веспасиану и возмущение против Вителия, полководца Оттона. Либийские легионы первые провозгласили имя Веспасиана. К ним присоединились полководцы Египта и Сирии. Солдаты окружили палатку Веспасиана, требуя, чтобы он освободил Рим от гибельных смут, низверг порочного Вителия и восстановил в империи спокойствие и справедливость. Когда же полководец стал колебаться, они обнажили мечи, угрожая Веспасиану смертью за сопротивление воле легионов. Он вынужден был согласиться, и его тотчас же окружили солдаты, выражая ему свое повиновение и преклонение. Впереди всех шел Тит – римский легат. Как бы повинуясь божественному вдохновению, Береника громко воскликнула в то время, как Тит наклонился и поцеловал руку отца:
– Да здравствуют цезари Веспасиан и Тит!
Веспасиан снова вспомнил день, когда на Кармеле два орла мирно делили добычу. Знамение иудейского Бога исполнилось. Он услышал приветствие, которое наполняло его душу восторгом, обещая ему власть над всем миром.
Да здравствует цезарь!
Нужно повиноваться велению Бога, тогда осуществится предзнаменование счастья и торжества. Веспасиан нагнулся к сыну, с улыбкой взглянул на Беренику, притянул Тита к себе и поцеловал его. Таким образом Рим получил в этот день двух властителей, и оба они подчинены были влиянию Береники.
Это доказал первый поступок Веспасиана. Прежде всего он велел освободить от оков изменника Иосифа бен Матию, бывшего галилейского наместника, и сделал его своим приближенным. Он помнил, что Иосиф предсказал ему торжество. Кроме того, он считал его содействие необходимым для продолжения войны с иудеями. Береника настаивала на необходимости завоевания Иудеи: оно возвеличит Флавиев над всеми другими цезарями, которых они сменили на римском престоле. Нерон, Клавдий, Калигула довольствовались дешевой славой, добываемой чужими руками. На памяти живущих не было ни одной победы, в которой празднующий ее был бы вместе с тем и победителем. Такое желанное зрелище должны дать Риму Веспасиан и Тит; своими подвигами они заставят забыть свое низкое происхождение, и только тогда могущество их будет прочным и неоспоримым. Вот почему Иудея и Иерусалим должны быть уничтожены.
Агриппа глубоко вздохнул и опустил голову на грудь. Это решение Веспасиана разбивало все его тайные намерения и надежды; разорванное когтями римского орла израильское царство никогда уже не воскреснет; имя Агриппы, правителя Иудеи, не станет великим в истории народов. И кто в этом виноват? Только одна Береника. Он готовил ее для содействия своим планам; она же отплатила неблагодарностью. Агриппа забыл, что он первый изменил всему, что свято для людей – чести, отечеству и Богу, и сам толкнул Беренику на путь преступления. Все ее благородные порывы были им подавлены и превратились теперь в неутолимую жажду отомстить ему. Ненависть Береники чувствовалась во всех ее поступках и будила и в нем такое же чувство. Отрешившись ото всех прежних стремлений к собственному величию и могуществу, он всецело отдался злобе и страстно мечтал о том дне, когда сможет наказать Беренику. Конечно, Веспасиан цезарь, Тит его соправитель, а Береника – жена цезаря Тита. Но этот союз пока тайный, и Береника еще не имеет титула Августы. Единственное стремление Агриппы с этого дня – это чтобы она никогда не стала Августой.
* * *Береника казалась в этот день чрезвычайно мягкой и нежной.
– Когда же, о милый, – спросила она на прощанье, положив себе голову Тита на грудь, и глядя ему в глаза, – когда цезарь Тит представит цезарю Веспасиану свою супругу?
Аромат ее волос опьянил его и возбуждал его страсть.
– Когда Береника прикажет, – сказал он, обнимая ее. – Завтра или еще сегодня.
Она улыбнулась и откинула его спутавшиеся волосы с пылающего лба.
– Как ты нетерпелив! – сказала она. – Нет, Береника не настолько любит почести, чтобы забывать благоразумие. Я хотела только испытать твою любовь, а не торопить тебя. Веспасиан не может возвести иудейку на престол Августы, пока не будет покорена Иудея. Береника только тогда появится рядом с тобой, когда война будет закончена и Риму нечего будет опасаться Иерусалима. А до тех пор пусть я кажусь бессильной, – закончила она в шутливом тоне, в котором однако слышалась угроза, хотя, конечно, на самом деле эта маленькая рука управляет вами всеми, не правда ли?
