Iris Black - Отрезок пути
Перед Кингсли я все-таки извиняюсь, и он заверяет, что ни в чем меня не винит. И сам, в свою очередь, приносит извинения за чрезмерно разбушевавшихся журналистов. Но с ними он ничего не может поделать. То есть, теоретически как министр он, конечно, способен их заткнуть. Но, коль скоро он делает упор на политику либеральности, нужно следовать ей во всем. Если он сейчас начнет контролировать средства массовой информации, долго на посту не продержится. И потом, как говорится, запретный плод сладок. Еще больше писать начнут, только нелегально.
Что интересно, никто из ребят не винит Кингсли в том, что он заговорил на суде о моих отношениях с Северусом. Кто-то (подозреваю, что сам Кингсли) пустил слух о том, что на него надавил один из членов Визенгамота. Естественно, все обвинения обваливаются на плешивую голову этого усатого таракана Мендуса. Я никого не разубеждаю – так ему и надо. О Дамблдоре догадываются только Аберфорт и Джинни, но это меня даже не удивляет. Еще догадывается Гермиона, но она рассуждает так же, как и Финеас, поэтому искренне убеждена, что наш бывший директор действовал исключительно из благородных побуждений. Хотелось бы верить, конечно, но как-то не получается.
Сейчас делать в школе практически нечего. Ремонт почти закончен, многие разъехались по домам. Поэтому я целыми днями отвечаю на письма. Не думал, что это настолько утомительное занятие! Признания в любви, которые теперь приходят, в основном, от представителей мужского пола, я, конечно, игнорирую, но с некоторыми адекватными личностями уже успел завязать переписку.
В «Пророке», кстати, помимо статей о нашей с Северусом личной жизни, теперь публикуют еще и письма читателей, которые, по примеру Чарли, решили выйти из тени. Что интересно, некоторые таким вот образом уведомляют родственников. Не самый хороший способ, по-моему. С другой стороны, я-то ведь тоже думал, что бабушка не в курсе, когда начал откровенничать. Правда, меня вынудили, но сути дела это не меняет.
Поскольку работы почти нет, я решаю навестить бабушку, предварительно убедившись, что она одна. Аппарировав домой, я несколько минут тупо стою, таращась перед собой. Мой дом никогда не был особенно уютным, а вскоре после смерти деда и вовсе начал напоминать гигантский заброшенный сарай. Только комнаты, где бабушка принимала гостей, всегда выглядели прилично. Но сейчас…
Нигде нет ни малейшего намека на пыль, стекла сверкают, мебель отполирована, все чисто и аккуратно. О пауках, бандиманах, докси и прочей нечисти вообще молчу – они исчезли без следа. Битый час я тупо брожу по дому, и в каждой комнате меня встречает чистота и порядок.
Выясняется, что через несколько дней после окончания войны Минси явилась домой в компании Кричера и нескольких эльфов из Хогвартса, и вместе они в рекордные сроки привели все в порядок – бабушка только глазами хлопала. А потом, судя по всему, отправились домой к Гарри, чтобы прибраться и там. Сейчас же и Минси, и Кричер живут у нас, поскольку Гарри в Хогвартсе, и Кричеру, по большому счету, дома делать нечего.
В общем, постарались эльфы на славу. В какой-то момент я даже ловлю себя на мысли, что мне совсем не хочется отсюда уходить. Но тут уж ничего не поделаешь. Бабушка любит гостей, поэтому к вечеру в доме появляется толпа ее приятелей, включая добрую половину Визенгамота и нескольких наиболее адекватных журналистов. Все они, естественно, тут же на меня набрасываются, поэтому мне приходится в панике сбегать в Хогвартс через камин.
Я валяюсь на кровати в своей комнатенке и разбираю очередную порцию писем, полученных за завтраком. Время идет, а от Райка известий все нет и нет. Первым связываться с ним я не решаюсь, но начинаю нервничать. А вдруг Северус придет в себя и решит сбежать, никому ничего не говоря? Райк ведь его друг, а не мой, если понадобится, – прикроет.
Конечно, я понимаю, что нет смысла надеяться на продолжение отношений, но при мысли о том, что я могу больше его не увидеть, становится жутко. Обнадеживает только то, что в Хогвартсе хранятся его вещи, причем, ценные. Колдография Лили Поттер, например. Может, попросить эльфов предупредить меня, если он вдруг появится?
Нет. Это его жизнь. Если не захочет меня видеть, так тому и быть. Навязываться я не стану. И так за ним по моей милости будут журналисты толпами бегать.
Я дописываю ответ на письмо очередного «товарища по несчастью». День только начался, а я уже не знаю, чем себя занять. Может, поболтать с Хелли и Рэмси? Точнее, поболтать с Хелли и посмотреть на вечно дрыхнущего Рэмси. Или по Запретному лесу прогуляться, раз уж мне теперь это позволено, кентавров навестить? Фиренце иногда заглядывает в школу, но Ронана я уже давно не видел. Вариант, конечно. Вот только ни эльфам, ни кентаврам память никто не стирал, начнут еще сочувствовать. Этого я точно не выдержу.
Так я и размышляю, когда в комнату с негромким хлопком аппарирует Лауди.
– Мистер Лонгботтом, вас ищет мадам Помфри. С ней связался целитель Лежен, он ждет вас в больнице.
Я тут же вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери, на бегу благодаря эльфа за сообщение.
– Если бы я не знала, что это невозможно, решила бы, что ты аппарировал, – заявляет мадам Помфри, окидывая меня взглядом, когда я врываюсь в ее кабинет. – Не волнуйся, хоть он и очнулся, но никуда не денется.
– Значит, Северус пришел в себя? – выпаливаю я и, смутившись, поправляюсь: – То есть, я хотел сказать, профессор Снейп…
– Да ладно, – отмахивается она, усмехнувшись. – Ты уже не студент, да и он теперь вряд ли будет преподавать. Называй, как нравится. Да, Райк сказал, что он почти здоров, беспокоиться не о чем. А моему племяннику можно верить.
– Ваш племянник – замечательный человек!
– Знаю. Ты иди давай, а то в полу дыры пробьешь своими прыжками, – она подталкивает меня к камину.
Я медлю. С одной стороны, мне хочется броситься к камину, чтобы быстрей увидеть Северуса. А с другой стороны, мне чертовски страшно. Потому что я не знаю, как он меня встретит. Если Северуса что-то злит, он обычно не церемонится, и не делает вид, что все в порядке. А в данной ситуации его должно злить абсолютно все.
В глазах мадам Помфри мелькает удивление, и мне ничего не остается, кроме как бросить в камин щепотку летучего пороха и шагнуть в шипящее пламя.
Райк восхищенно присвистывает, наблюдая, как я выбираюсь из камина.
– Быстро ты, однако! – с уважением произносит он. – Я думал, тебя еще час по всей школе будут разыскивать – говорят, тебя там невозможно найти.
– Так говорят? – удивленно спрашиваю я.
– Ходят слухи, – отмахивается Райк. – Ну что, пойдем?
Я рефлекторно трясу головой и отступаю на шаг назад.
– Боишься, что ли? – догадывается он.
Я киваю.
– Он меня убьет за то, что я на суде устроил! – мой голос звучит отвратительно жалобно.
– Ребенок, – хмыкает Райк. – Ты-то здесь при чем? Если бы отмалчивался, еще хуже бы вышло. И потом, может, так даже лучше? Я вот думаю…
Он и вправду задумывается – смотрит остекленевшим взглядом в потолок и потирает выступающий подбородок. Я ему не мешаю – у самого в голове каша. И страшнее, чем было на войне. Наверное, дело в том, что тогда мне некогда было думать. Я делал, что нужно, – и все. А сейчас думаю целыми днями, и вот результат – ноги подкашиваются, мысли путаются, к горлу подкатывает комок, а рот словно ватой забит. Иными словами, чувствую себя, как на зельеварении на младших курсах. Если сейчас начну представлять Северуса в платье бабушки, попрошу Райка устроить меня в соседней палате.
Дурацкая мысль слегка приводит меня в чувства, даже становится смешно. Райк, услышав мой смешок, тоже отвлекается от раздумий и кивком головы предлагает следовать за ним. Подавив идиотское малодушное желание нырнуть в камин, а потом аппарировать за Полярный круг, я подчиняюсь. От судьбы не убежишь. По крайней мере, я его хотя бы увижу. Пусть даже в последний раз.
Райк широкими шагами пересекает палату, а я замираю в дверях и изумленно таращусь по сторонам. Когда я был здесь в последний раз, палата выглядела вполне обычно: кровать, стулья, тумбочка, дверь в ванную комнату, еще две двери – в кабинет Райка и в коридор, в общем, ничего особенного. Сейчас же кровать отодвинута в самый дальний угол и загорожена ширмой, у окна стоят квадратный столик и два слегка потертых кожаных кресла, возле противоположной стены – диван и стеллаж с книгами. В целом, помещение похоже на небольшую, но довольно уютную гостиную небогатой семьи, но никак не на больничную палату.
Северус сидит в одном из кресел и смотрит на меня, чуть склонив голову. Я тоже разглядываю его. Вместо больничной одежды он облачен в привычную черную мантию, ботинки вычищены до блеска, – никак не скажешь, что человек находится в больнице. Повязки на шее уже нет, зато отчетливо видны темные рубцы – следы от ядовитых зубов Нагини. Выглядит он так же, как и раньше. Тонкие губы кривятся в усмешке, пряди черных волос безжизненно свисают, и на их фоне бледное лицо кажется почти бескровным, под глазами снова появились темные круги, и морщины на лбу опять отчетливо заметны. Проснулся, называется…
