Андрей Макаркин - Состязательность на предварительном следствии
Решение о необходимости уголовного преследования принимается заинтересованными в этом лицами с учетом совокупности всех обстоятельств, установленных на определенный момент. Лишь затем суд рассматривает его обоснованность и решает вопрос об открытии производства по уголовному делу. Вместе с тем указанные обстоятельства могут свидетельствовать о том, что деяние либо лицо, его совершившее, не является общественно опасным. Допустимо ли в таком случае считать целесообразным уголовное преследование? Ответ представляется очевидным. Современное общество не может себе позволить оплачивать сомнительные амбиции государства, заключающиеся в борьбе с социально не опасными явлениями, поскольку, как мы уже отмечали, это общество частных собственников и к тому же налогоплательщиков.
Можно привести множество примеров из практики, свидетельствующих в пользу принципа целесообразности. Один из таких примеров стал известен автору.
Сотрудниками милиции были задержаны супруги К. и Л. после совершения кражи 28 кг капусты с поля. В ходе следствия оба дали признательные показания. Было установлено, что они в течение долгого времени являются безработными, перебиваются случайными заработками, при этом имеют на содержании малолетних детей и престарелых родителей, испытывают крайнюю нужду. А через несколько дней после их задержания ударил мороз, выпал снег, и значительную часть урожая капусты, оставшуюся на полях, перепахали тракторами. Уголовное дело было прекращено по формальным основаниям. Следователь «вынужден был усмотреть» недоказанность их вины129.
В данном случае следователь действовал скорее как защитник и судья в одном лице, нежели «уголовный преследователь». Но это лишь частный случай. Уголовных дел подобного рода немало, они тщательно расследуются, направляются в суд, а тот уже «штампует» по ним обвинительные приговоры. Такие уголовные дела стали позором для нашего правосудия. Нередко в кабинетах руководителей следственных подразделений и прокуроров, отчитывающих следователя за «излишний либерализм», приходится слышать фразу: «Ты что, адвокат?!» и ставшие хрестоматийными, ужасающими своей жестокостью слова: «Всех в суд!» Постепенный отход от подобной практики станет возможен лишь в случае признания законодателем принципа целесообразности.
Принцип целесообразности есть проявление гуманизма, он несет в себе черты милостивого отношения. К сожалению, принцип целесообразности не нашел своего прямого закрепления в новом УПК. Однако в нем предусматриваются некоторые дискреционные полномочия участников, а в некоторых случаях даже расширена сфера применения дискреционных полномочий по сравнению с прежним законодательством.
Немалую роль здесь играет и наличие практического смысла осуществления уголовного преследования. Западная культура выработала общеправовой принцип запрета бессмысленного применения нормы, который стал основой взаимоотношений личности и государства. Примечательно, что в русской дореволюционной уголовнопроцессуальной науке институт целесообразности именовался началом практического удобства и увязывался с судебным усмотрением130. М. А. Чельцов-Бебутов замечал: «… по поводу прошлого (преступления) надо глядеть в будущее… в принципе социальной целесообразности – все основание карательных мер. В материальном праве идея индивидуализации отражается институтом условного осуждения, досрочного освобождения… в сфере уголовнопроцессуальной расшатывается принцип легальности обвинения… Целесообразность становится на место справедливости»131. Справедливость, понимаемая прежде всего как соответствие жесткому требованию закона, уступает место справедливости индивидуальной132, т. е. целесообразности, или общественной целесообразности. Так, согласно А. В. Смирнову, публичный орган в силу принципа целесообразности не обязан возбуждать преследование правонарушителя, если считает, что это противоречит общественным интересам, благодаря чему проявляется публичная природа этого принципа133. Как представляется, суд присяжных также является воплощением индивидуальной справедливости. И. Л. Петрухин, оценивая данную форму судопроизводства, отмечает следующее: «Присяжные несут в суд народную мудрость, жизненный опыт, чувство права и справедливости… Присяжные не руководствуются стандартами…»134 Таким образом, целесообразность в уголовном судопроизводстве не исчерпывается целесообразностью уголовного преследования, а должна пониматься шире. Целесообразность – это еще и процессуальная экономия, гуманность, справедливость. Пункт 5.1 Токийских правил ООН прямо указывает на необходимость расширения действия принципа целесообразности при осуществлении производства по уголовным делам135.
Анкетированием практических работников установлено, что необходимость усвоения системой судопроизводства начал целесообразности поддерживается подавляющим большинством. К примеру, эту идею одобрили более 87 % опрошенных судей, 92 % адвокатов, 74 % работников прокуратуры и 88 % следователей, что свидетельствует о широком понимании респондентами огромного значения данного вопроса и о практически единодушном отношении к нему.
Необходимость введения в уголовный процесс принципа целесообразности основывается на диспозитивных началах состязательного судопроизводства. Это усматривалось еще советской юридической наукой, принципиально отрицавшей целесообразность и даже противопоставлявшей ее законности. В этом плане справедливо утверждение А. А. Мишина, которое, будучи очищенным от идеологического налета, звучит так: теория дискреционной власти в судебном праве основана на концепции целесообразности136. Потерпевший, являясь полноправным участником уголовного преследования, вправе самостоятельно решить этот вопрос по определенному кругу дел (дела частного обвинения) по своему усмотрению. Вряд ли здесь будет справедливым поставить государство в неравное с ним положение. Предвидя вполне обоснованные опасения, предположим, что правоохранительные органы не станут злоупотреблять этим правом. У них есть для этого серьезные основания, заключающиеся в системе оценки их работы, где главным показателем является количество уголовных дел, направленных в суд137. Обязать сторону уголовного преследования осуществлять само преследование, невзирая на целесообразность, означает заставить ее заниматься поиском только обвинительных доказательств, игнорируя оправдательные. Требовать достоверного установления фактической стороны дела в таких условиях от стороны уголовного преследования бессмысленно.
§ 4. Проблемы истины, права на защиту, дифференциации и законности в публичносостязательном уголовном процессе
Стремление к истине не юридической, но материальной (объективной) характерно именно для публичного процесса. Не исключение здесь и розыскные разновидности, где стремление к истине также декларировалось, хотя фактически не выдерживалось и было лишь предлогом для осуществления тотального вмешательства в общественную и частную сферы, оправданием нарушений прав участников процесса. Девиз инквизиции «Цель оправдывает средства» можно считать визитной карточкой розыскного процесса во всех его разновидностях. Чего только стоит знаменитый тезис А. Я. Вышинского: «Признание обвиняемым своей вины – царица доказательств»?! Здесь мы фактически имеем дело с презумпцией истинности признания, что роднит розыск с частно-исковым процессом138. И только публичная состязательность заявляет объективную истину не целью, а средством осуществления судопроизводства.
Стремление к объективной истине традиционно признавалось в российской и советской теории уголовного процесса. Однако в последние годы проблема истины в литературе обсуждается особенно активно, что напрямую связано с постановкой проблем состязательности139. Как правило, спор ведется между сторонниками двух основных точек зрения. Первая заключается в том, что состязательному процессу претит стремление к объективной истине, свойственной розыскному процессу. Сторонники второй позиции утверждают, что стремление к объективной истине, обеспечивающее справедливое разрешение дела, является характерной чертой российской системы уголовного судопроизводства. Указанные разногласия подпитываются старым теоретическим штампом, выражаемым фразой, кочующей в разных вариациях из одного учебного пособия в другое: «Англо-американский уголовный процесс является чисто состязательным»140. Так данный морфологический тип судопроизводства, отрицающий объективную истину, полностью отождествляется с состязательным идеальным типом и автоматически воспринимается как готовая модель для построения состязательного процесса. Ущербность такого подхода отчетливо просматривается с позиции теории типов процесса. Во-первых, искусственное смешение идеальной и морфологической типологий принципиально недопустимо, а во-вторых, здесь не учитываются исторические особенности формирования морфологических англо-американского и французского типов процесса141. Французский тип сформировался на основе следственной разновидности розыскного публичного процесса, а англоамериканский – на частно-исковой основе. В розыскной период развития процесса необходимость поиска объективной истины признается, но она труднодостижима. Это обусловлено отсутствием должного инструментария, процедуры исследования решения вопросов с различных позиций. В таких условиях судопроизводство осуществляется однобоко. «…Следственный процесс, как и всякий другой, допускает условность судебной истины, зная правила о сроках и т. п.»142. Частно-исковому процессу истина вообще не нужна, поскольку главная его цель – установление общественного спокойствия, а поэтому спор, как правило, разрешается формально.
