Юрий Пуздрач - История российского конституционализма IX–XX веков
В июле 1611 г., после захвата Новгорода шведами, завоеватели стали настойчиво предлагать на русский престол своего принца Карла-Филиппа, который был согласен принять православие. В марте 1612 г., когда в Ярославле был сформирован «Совет всей земли» во главе с Д. М. Пожарским и К. Мининым, начались переговоры с новгородским посольством об условиях избрания Карла-Филиппа и помощи шведов в борьбе с поляками. Встреча новгородцев и ополченцев закончилась утверждением мнения об ущербности самой идеи выборов иностранных претендентов и невозможности брать на себя какие-либо обязательства перед шведами.[512] Никто не хотел чужеродного царя,[513] и верховная власть снова оказалась в руках народа, который опять не ощутил себя ее носителем и передал в полном объеме на Соборе 1613 г. в руки Михаилу Федоровичу Романову.[514] Однако известно, что бояре привели молодого царя к присяге и взяли с него обязательство никого из них не казнить, а в случае вины посылать в заточение.[515]
В то же время необходимо сказать, что Михаил интуитивно понял, что морально и материально разоренной Смутой стране необходимы покой и доброта, и поэтому старался не обострять противоречий в боярской среде, а напротив, примирить всех, объединить русский народ. Он стремился к стабильности как в политике, так и в жизни. Во времена Михаила значение Соборов усиливается,[516] в первой половине XVII в Соборная деятельность является постоянной.[517]
После Смуты серьезной задачей стало укрепление государственного аппарата, в связи с чем произошло увеличение количества приказов, возросло число дьяков и их значение. Кроме того, Смута смела аристократические пережитки и выдвинула вперед простого дворянина и «лучшего» посадского человека. Они стали реальной силой в обществе и успешно конкурировали с боярством. Словом, постепенно происходила смена господствующего класса, исчезали остатки старого социального режима.[518]
Н. И. Костомаров, ссылаясь на мнение Беляева, пишет, что Собор, избравший Михаила Романова, оставался при царе до конца 1615 г. или даже до начала 1616 г. Это утверждение основано на том, что, во-первых, известна практика перерывов в работе Земских соборов, и, во-вторых, царские грамоты этого периода издавались от имени Земского собора.[519] Действительно, Земский собор нужен был царю как фактор сдерживания боярского влияния.[520] Костомаров также указывает на Псковскую летопись, где зафиксировано, что бояре, пользуясь молодостью Михаила, взяли у него под присягой грамоту, в которой царь обязывался никого из людей знатного происхождения не казнить смертью, а в случае преступлений ссылать виновных в заточение. В ней предусматривалась процедура и сроки ходатайства за сановных преступников.[521] Летописец также пишет, что бояре высокомерно обращались с молодым царем, не слушались, не покорялись ему и не боялись его.[522]
В подтверждение особой роли Земского собора в период начала царствования Михаила Романова есть достаточное количество источников. Во всяком случае, до нас дошли известия о том, что после избрания Михаила Земский собор направил во все города-государства грамоты о том, чтобы все принесли присягу новому царю об отказе Владиславу в московском престоле. Грамоты эти были соответствующим образом оформлены, что свидетельствовало о том, что данное собрание земцев считало себя правильным государственным учреждением. Кроме того, в 1613–1614 гг. акты по таким серьезным государственным делам, как налоги и сборы денег, издавались не только от имени царя, но и от имени и «по приговору духовных и мирских всяких чинов людей».[523]
Во время царствования Михаила Федоровича (1613–1645) деятельность Земских соборов была наиболее интенсивной за всю их историю. Созывались Земские соборы, в которых или преобладали выборные люди с мест («дети боярские всех городов», «из городов всякие выборные люди», «торговые люди всех городов» и т. д.), или предпочтение было отдано исключительно представителям находившихся в Москве служилых людей (дворянам-воинам) и московским посадским верхам.[524] В это время Соборы, по крайней мере по многим внешним признакам, продолжали традиции народных собраний, возобновившихся в годы Смуты и польской интервенции. Действительно, в общественном сознании постепенно сложилось представление о Земских соборах как о государственных органах, деятельность которых основана на соучастии в управлении дворянства и верхов посадского населения. И некая доля справедливости в этом суждении есть, особенно когда речь идет о правлении Михаила Романова, при котором правительством использовалась популярная в народе форма правления, сочетающая в себе как элементы царского абсолютизма, так и определенный демократизм Собора. Этот демократизм основывался на традициях, неизвестных в XVI в.: подаче коллективных челобитных, что воспринималось в обществе как инициатива созыва Собора; постепенно складывающейся практике выборов на местах представителей для участия в работе Земских соборов; расширении представительства и обязательности участия в работе Соборов третьего сословия и т. д. О силе и значении института Земского собора во времена Михаила Романова говорит и тот факт, что по восшествии на престол Алексея Михайловича, законного наследника Михаила Федоровича, созывался Земский собор, который и избрал на царство сына умершего государя.[525]
Рассуждая о Земских соборах, все время находишь определенные аналогии с западноевропейскими представительными учреждениями. Известно, что в XVI в. в западноевропейских странах развитие парламентаризма сопутствовало развитию абсолютистских начал в государственном правлении и что путь этот был неровным, с зигзагами и отступлениями. Это же наблюдается и в России, где в середине XVI в. первые сословные учреждения и в центре, и в провинции оформляются тогда же, когда становятся заметными первые признаки российского абсолютизма.[526]
В своей борьбе с боярством московские государи опирались на содействие земли.[527] Инструментом этой опоры были Соборы. Отсюда обширные избирательные права местных общин, и возложение на них определенных финансовых и полицейских обязанностей.[528] И в дальнейшем, уже в XVII в., правительство укрепляло абсолютизм посредством Земских соборов.[529]
История Соборов говорит о том, что они развивались как инструмент царской власти: слаба она, не уверена в своих силах – Соборы признавались нужными и полезными институтами, у них появлялось влияние; крепчает власть, сама может справиться с внутренними врагами и соперниками и взять на себя ответственность за последствия тех или иных решений – Соборы представлялись неким пережитком старины. Во всяком случае, последние Соборы (например, Азовский или Собор кануна царствования Михаила Федоровича) показательны с точки зрения упадка соборного устройства. Своей совещательной формой, разрозненностью податных мнений, они напоминают времена, предшествующие междуцарствию, отсутствием политической мысли, наивно высказанными эгоистическими стремлениями сословий не делают чести тогдашнему обществу.[530] Или, скажем, Собор по поводу присоединения Малороссии показал, что явление соборности вымерло, осталась одна форма, которую сочли нужным исполнить из уважения к обычаю предшествующего царствования.[531]
Появление пренебрежения к Соборам и степень усиления абсолютизма можно проследить на примере обряда освящения власти, совершенствование которого свидетельствовало об изменении самого принципа взаимоотношений власти и народа. Если раньше в процедуре акта получения власти принимал участие народ, который вместе с вновь избранным князем приносил присягу (целовал крест), то теперь присягать стали только подданные. При этом формулировка присяги была различной для случаев законного преемства (наследия) и избрания. Поскольку сам факт избрания еще не давал полноты власти, представлявшейся ненадежной и шаткой, в тексте присяги подробно перечислялись возможные действия подданных, коих мог опасаться вновь избранный государь.[532]
Таким образом, В. О. Ключевский совершенно прав, когда говорит, что различие между российской и западноевропейской формами сословных представительств состоит в том, что сословные собрания в Западной Европе возникали в результате политической борьбы, в то время как в России они явились следствием чисто административных нужд центральной власти. Действительно, на Западе государство постоянно сталкивалось с организованными «самородными» силами, подчиняя их себе, оно вынуждено было входить с ними в сделки, позволять участие в общих делах. Общество в России не играло в управлении государством столь важной роли, как это было, скажем, в Англии или других странах Западной Европы. Российское общество, его жизнь и развитие было полностью обусловлено настроем государства. Более того, в России все общественное здание должно было воздвигаться рукою власти; недостаток самодеятельности в народе восполнялся избытком деятельности правительства.[533]
