Галина Строева - Гуманитарно-образовательная система самоисправления осужденных
Для того чтобы ослабить негативные последствия одиночного заключения, в 1820 г. была предложена новая тюремная система – Осборнская[122]. В ее основе лежала идея, что причинами преступности являются «…лень, безделие, стремление человека уклониться от работы» [80, с. 59].
Но ни Филадельфийская, ни Осборнская системы не были удовлетворительны с точки зрения исправления заключенных.
При этом в теории подход внешней детерминации был дополнен зависимостью преступности:
• от строения черепа (френология);
• от психических отклонений. В 1838 г. И. Рей[123] опубликовал работу «Медицинская юриспруденция душевных расстройств». Именно под влия-нием этого исследователя произошел сдвиг к психиатрии, и это влияние ощущается до настоящего времени (В. Фокс) [315, с. 56].
Интересно, что (как и в Европе) отдельные реформаторы исправительной системы реализовывали подход, который сочетал в себе не только внешнее дисциплинирование заключенного, но и побуждение его самого к собственному исправлению. Например, А. Пиллсбери[124] в возглавляемых им учреждениях стремился обращаться к лучшему в каждом заключенном, демонстрировал уважение и человеческое отношение даже к нарушителям режима содержания. Одним из первых А. Пиллсбери создал полноценные рабочие места.
В 1870 г. стал применяться подход неопределенного наказания[125], при котором срок лишения свободы определялся успехами в исправлении [80, с. 63]. Сутью подхода были религиозное перевоспитание и моральное обновление, целью – не сломить заключенного, а приспособить к жизни в обществе [80, с. 60]. Один из сторонников подхода – З. Броквей[126] – полагал, что как в больницу надо отдавать человека до полного выздоровления, так и заключенных следует помещать в «…исправительные заведения до исправления, иначе наказание не может достигать целей исправления» [80, с. 60].
В 1876 г. был открыт Эльмирский исправительно-трудовой институт, который возглавил З. Броквей (в учреждение поступали мужчины в возрасте от 16 до 30 лет, осужденные впервые). Пенитенциарист придерживался мнения о том, что в исправительном учреждении заключенного необходимо восстановить, а не просто наказать. Поэтому среди задач института были названы развитие «…человеческого достоинства, привычки к честной и трудовой жизни и искоренение преступных наклонностей» [53, с. 250]. Заключенный наделялся определенной ответственностью и причинностью – «Возможность получить свободу всецело зависела от заключенного: от его деятельности, степени исправления… Таким образом, заключенный становился союзником администрации в плане решения задач, ради которых функционировал Эльмирский институт» [53, с. 252].
«Поддерживая и развивая в заключенных стремление к исправлению, администрация создавала благоприятные условия для реализации этого стремления» [53, с. 252]. Заключенные также принимали активное участие в проведении литературно-музыкальных вечеров [53, с. 255].
В Эльмирском исправительно-трудовом институте осуществлялась целостная система исправления, которая включала заботу о физическом здоровье, приучение к труду, развитие интеллектуальных способностей, повышение нравственности, выработку профессиональных навыков, необходимых на свободе. Существовала и программа стимулирования исправления: предлагался набор правил, соблюдение которых вознаграждалось, нарушение – наказывалось[127].
Особое внимание уделялось обучению, было много учебных предметов, но они давались в базовой форме, чтобы заключенные получили практические знания.
С целью создания программ для заключенных, имеющих низкий уровень подготовки или трудности в обучении, З. Броквей привлек педагогов-новаторов. Более образованным заключенным было разрешено участвовать в обучении менее образованных [348, с. 14].
Значимой частью системы была библиотека, включавшая «…3970 томов, 650 журналов, 240 иллюстрированных еженедельных изданий… Каждый заключенный прочитывал в среднем 25 книг в год» [53, с. 254].
Результаты деятельности учреждения «…были высокими, кругозор заключенных широким, у них вырабатывались культурные и нравственные привычки. Их интеллект был намного выше, чем до поступления в это заведение» [53, с. 254]. По данным самого З. Броквея, исправление достигало 82 % [53, с. 255][128].
По образцу Эльмирского исправительно-трудового института в США открылись исправительно-воспитательный институт в г. Конкорде (1886), Гундингдонский исправительно-воспитательный институт (1888), Миннесотский исправительно-воспитательный институт (1889) и др. Так, целями Миннесотского исправительно-воспитательного института (в него поступали и мужчины, и женщины в возрасте от 16 до 30 лет) ставилось: «…искоренить у заключенных дурные привычки, построить воспитание таким образом, чтобы они в состоянии были владеть своими страстями и стали полезными членами общества [выделено нами. – С. Г.]» [53, с. 256].
Итак, в XVIII–XIX вв. в американской пенитенциарной науке и практике исполнения наказаний были представлены два похода к самоисправлению заключенных. Равно как и в Европе, подход внешней детерминации, первоначально основывавшийся на средневековой идее самоисправления, был расширен френологией и психиатрией. Подход двойной детерминации в основном реализовывался непосредственно в деятельности исправительных учреждений (с конца 20‑х годов XIX в. осуществлялось стремление повысить собственное стремление заключенных исправиться). Подход самоисправления на основе самодетерминизма нами не выявлен.
В конце XIX – начале XX вв. в философии, общей педагогике, психологии расширился подход к человеку как субъекту социализации (Ч. Х. Кули[129], У. И. Томас[130]) [47, с. 74]. Индивид начал рассматриваться как саморазвивающаяся система и продукт самовоспитания (Г. Олпорт[131], А. Маслоу[132], К. Роджерс[133]). Предполагалось, что в процессе социализации субъект должен осуществлять самоактуализацию[134] «Я-концепции»[135] [47, с. 81]. Разрабатывалась «субъект-субъектная» основа взаимодействия между участниками образовательного процесса.
Относительно же самоисправления заключенных расширился подход внешней детерминации. В рамках этого подхода распространились идеи З. Фрейда[136]. Начался новый этап пенитенциарной политики. Заключенных стали рассматривать в качестве больных людей. Считалось, что если правильно разделить их на категории и соответствующим образом лечить, то они избавятся от своих преступных наклонностей [247].
Подход внешней детерминации был также дополнен теориями Д. Дьюи[137], Э. Торндайка[138], Дж. Рассела[139]. Эти теории являлись развитием психологии В. Вундта. Индивид представал объектом внешнего воздействия, работа с которым заключалась в нахождении соответствующих стимулов (в русле «стимул – реакция»).
Идеи вышеназванных авторов глубоко проникли в американскую науку, повлияли на образование (в том числе на снижение уровня грамотности населения), вызвали повышение уровня преступности. И хотя эти авторы считаются непререкаемыми авторитетами, на самом деле произошла подмена тысячелетиями складывавшегося педагогического взгляда на обучение человека и исправление преступников. Благодаря значительному финансированию (Дж. Рокфеллер[140]) в научных и педагогических кругах широко распространились идеи названных авторов: о формировании личности, об обучении человека адаптации и приспособлению к окружению (в противовес традиционной точке зрения на человека как причинное существо, которое способно изменять себя и влиять на свое окружение); требования уменьшения теоретической и неприкладной[141] части образования и пр.
С 1909 г. начало развиваться движение душевной гигиены (основано психологом Уильямом Джеймсом – учеником В. Вундта; идеолог движения – Кл. Бирс – бывший пациент У. Джеймса). Участники движения считали, что преступность – это душевная болезнь, причиной которой является неправильное развитие личности. Правонарушения и преступления выводились из-под ответственности человека в область неосознанных мотивов и побуждений, что подготовило последовавшую затем теорию невменяемости преступников. В соответствии с последней преступники не отвечают за свои действия и более нуждаются в психиатрическом лечении, чем в исправлении. Подобный взгляд распространился по всему миру и вызвал значительное расширение медикаментозных средств «исправления» заключенных.
Идеи такого движения затормозили научные разработки в области самоисправления преступников, во-первых, определенным образом декларируя его невозможным (если преступность – душевная болезнь, то ее надо лечить медикаментозно, но никак не исправлять педагогическими методами); во-вторых, если заключенный – следствие своего окружения, то он не способен что-либо изменить, равно как и исправиться.
