Зинур Зинатуллин - Избранные труды. Том I
Как видим, в одних случаях меры уголовно-процессуального принуждения предназначены для обеспечения надлежащего, соответствующего предписаниям процессуально-правовых норм поведения определенных субъектов уголовно-процессуальных отношений, в других – призваны обеспечить получение и исследование доказательственного материала. Вместе с тем конкретная форма проявления этих целей зависит в определенной мере и от того, допущено тем или иным участником процесса какое-либо правонарушение или нет. Одни меры принуждения применяются преимущественно в целях предупреждения и пресечения правонарушений и сфере уголовно-процессуальных отношений (меры пресечения, отстранение обвиняемого от должности, наложения ареста на имущество и др.); другие же используются в тех случаях, когда такое нарушение уже произошло. Среди последних, в свою очередь, следует выделять меры принудительного исполнения не выполненных добровольно обязанностей (к ним могут быть отнесены, например, привод не явившегося по вызову в следственно-судебные органы лица; производство выемки после отказа выдать предметы и документы, имеющие значение для дела) и меры воздействия к нарушителям процессуального закона (изменение меры пресечения на более строгую и удаление нарушителя из зала судебного заседания). Тот факт, что в названных мерах содержатся в определенной степени и элементы уголовно-процессуальной ответственности (особенно в мерах воздействия к нарушителям процессуального закона), не лишает их общего превентивно-принудительного свойства, характерного для всего уголовно-процессуального принуждения, в силу которого оно прежде всего и призвано способствовать устранению вредных для достижения задач советского уголовного судопроизводства явлений[77].
В силу специфики нашего исследования мы не можем подвергнуть глубокому анализу концепцию уголовно-процессуальной ответственности, требующую фундаментальной теоретической разработки. Отметим лишь, что в своем ретроспективном аспекте она предполагает такой способ воздействия на правонарушителя, благодаря которому на него возлагаются юридические обязанности претерпеть лишения штрафного, карательного характера (возложение дополнительных обязанностей, лишение соответствующих процессуальных прав и т. д.)[78].
Прослеживая же соотношение принуждения и ответственности в области уголовного судопроизводства, нетрудно заметить наличие элементов взаимопроникновения между ними.
В широком плане ответственность есть в то же время и принуждение. Объем выраженности (удельного веса) ответственности (речь идет не о перспективной, а о ретроспективной ответственности) в отдельных видах и мерах уголовно-процессуального принуждения, безусловно, различен. Если к примеру осуществления принудительного привода не являющегося по вызовам следственно-судебных органов при отсутствии для этого уважительных причин лица принуждение и ответственность по существу органически сливаются, то, видимо, этого нельзя усмотреть, например, в освидетельствовании лица с целью возможного обнаружения на его теле следов преступления, при производстве обыска и т. д., в том числе и при избрании мер пресечения. В последних случаях элемент процессуального принуждения с целью предупреждения нежелательных последствий все же довлеет над ответственностью. В то же время, к примеру, при удалении нарушителя из зала судебного заседания (ст. 263 УПК РСФСР) или наложении денежного взыскания на переводчика, личного поручителя, специалиста или иное лицо (ст. 57, 94, 1331, 263 УПК РСФСР) процессуальная ответственность носит преобладающий характер. Анализируя сущностные свойства уголовно-процессуального принуждения, важно, наконец, подчеркнуть, что законность и обоснованность его применения обеспечиваются системой экономических, политических и правовых, в том числе уголовно-процессуальных, гарантий. Изложенное позволяет сделать вывод о том, что уголовно-процессуальное принуждение есть метод государственного воздействия, проявляющийся в правовых ограничениях личностного, имущественного или организационного характера участников уголовно-процессуальной деятельности вследствие применения к ним при наличии определенных законом оснований следственно-прокурорскими и судебными органами процессуально-правовых средств (мер) пресечения, представляющих угрозу интересам правосудия деяний, а также в целях обеспечения условий успешного разрешения задач уголовного судопроизводства.
В реальной жизни этот метод проявляется в применении предусмотренных уголовно-процессуальным законом конкретных мер принуждения. Образуя в целом единый институт мер уголовно-процессуального принуждения, вместе с тем сами такие меры не теряют своего качественного своеобразия и различаются по: характеру принуждения; степени наличия в них элементов уголовно-процессуальной ответственности; своей целенаправленности; субъектам, к которым возможно их применение; органам и должностным лицам, наделенным правом их применения и т. д. В зависимости от этого в процессуально-правовой литературе даются различные классификации мер уголовно-процессуального принуждения.
Понимая, что любая классификация носит оттенок условности, в плане поставленной нами проблемы все меры уголовно-процессуального принуждения необходимо классифицировать по характеру их назначения: а) на направленные главным образом на предотвращение ненадлежащего поведения участников уголовно-процессуальной деятельности и б) на связанные преимущественно с собиранием и исследованием средств уголовно-процессуального доказывания. При этом ненадлежащим считается такое поведение, которое выражается в нарушении участником уголовно-процессуальной деятельности возложенных на него законом обязанностей, имеющих целью противодействие достижению задач советского уголовного судопроизводства.
При такой классификации первую группу составляют все меры пресечения: подписка о невыезде (ст. 93 УПК РСФСР); личное поручительство и поручительство общественной организации (ст. 94 и 95 УПК РСФСР); заключение под стражу (ст. 96 УПК РСФСР); залог (ст. 99 УПК РСФСР); наблюдение командования воинской части (ст. 100 УПК РСФСР); отдача несовершеннолетних под присмотр родителей, опекунов, попечителей или администрации закрытых детских учреждений (ст. 394 УПК РСФСР); задержание лица, подозреваемого в совершении преступления (ст. 122 УПК РСФСР); отстранение обвиняемого от должности (ст. 153 УПК РСФСР)[79]; наложение ареста на имущество (ст. 175 УПК РСФСР). К этой группе примыкают и случаи изменения избранной меры пресечения на другую (ст. 101 УПК РСФСР).
Во вторую группу входят такие меры процессуального принуждения, как обыск и выемка (ст. 167, 168, 174 УПК РСФСР); освидетельствование (ст. 181 УПК РСФСР); получение образцов для сравнительного исследования (ст. 186 УПК РСФСР); помещение обвиняемого в медицинское учреждение для производства стационарного наблюдения (ст. 188 УПК РСФСР); привод в следственные «судебные органы свидетеля, потерпевшего, эксперта, подозреваемого, обвиняемого для допроса или выполнения иных процессуальных обязанностей (ст. 73, 75, 82, 123, 147 УПК РСФСР).
Особую группу составляют, как нам представляется, удаление нарушителей из зала судебного заседания и наложение на него, переводчика, личного поручителя или специалиста денежного взыскания. В них, как мы отмечали, уголовно-процессуальное принуждение органически сочетается с уголовно-процессуальной ответственностью; по своему же назначению они призваны как обеспечить надлежащее поведение соответствующих лиц, так и способствовать собиранию и исследованию средств уголовно-процессуального доказывания[80].
Познание сущности уголовно-процессуального принуждения как разновидности общественного явления предполагает выяснение, наряду с другими свойствами, и его социальной ценности. Если в недалеком прошлом возможность аксиологического (теоретикоценностного) отношения[81] к исследованию явлений общественной жизни либо полностью отрицалась[82], либо проявлялась определенная осторожность с тем, чтобы не «нанести ущерб как науке права, так и практике социалистического правосудия»[83], то ныне такие исследования стали значительными. Их истоки мы находим в высказывании философов древности (Сократ) и периода становления развития капиталистических отношений (Гегель), произведениях русских просветителей прошлого столетия (А.И. Герцен, Ф.М. Достоевский, Н.Г. Чернышевский), в трудах классиков марксизма-ленинизма.
Применительно к правовым явлениям ценностная характеристика дополняет сущностно-содержательную характеристику права обоснованием его значимости, полезности и пригодности в регулировании (быть регулятором) соответствующих общественных отношений, способствует тому, «чтобы важный инструмент нашего общества – право – функционировал с максимальной эффективностью в интересах коммунистического строительства»[84].
