Зинур Зинатуллин - Избранные труды. Том I
Меры уголовно-процессуального принуждения имеют и большое воспитательное значение как в плане общей, так и специальной превенции. Сам факт существования и возможность практического применения таких мер являются серьезными сдерживающими средствами на пути ненадлежащего исполнения теми или иными лицами своих обязанностей, в том числе и процессуальных. Каждый же случай законного, обоснованного и справедливого использования таких мер является наглядным свидетельством неотвратимости ответственности за содеянное, свидетельством того, что государство обладает достаточным арсеналом средств для изобличения виновных в совершении преступления лиц. Все это оказывает благотворное воздействие на волю, сознание, эмоции и поведение людей, побуждает их к критической оценке своих действий, убеждает в нецелесообразности какого-либо противодействия установленным социалистическим государством и обществом правилам поведения.
Таким образом, именно в способности не только отражать объективные запросы социальной жизни в сфере уголовного судопроизводства, но главным образом служить делу успешного выполнения стоящих перед ним задач и заключается сущность социальной ценности уголовно-процессуального принуждения. Мера же такого служения, его конкретные результаты определяются посредством такой социальной категории, как эффективность.
Глава IIПОНЯТИЕ И УСЛОВИЯ ЭФФЕКТИВНОСТИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ§ 1. ПОНЯТИЕ, СОДЕРЖАНИЕ И ПОКАЗАТЕЛИ ЭФФЕКТИВНОСТИ МЕР УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯИсследуя аксиологический аспект института уголовно процессуального принуждения, мы пришли к выводу, что его социальная ценность состоит в способности заключенных в нем принудительных процессуально-правовых средств правильно отражать объективные запросы социальной жизни в сфере уголовного судопроизводства, служить выраженным в его задачах государственным и общественным интересам. И в этом плане, несмотря на многообразие и отчасти разноплановый характер мер уголовно-процессуального принуждения, включенных в данный институт, а также несмотря на различные вариации их проявления в тот или иной период развития нашего общества, в целом институт уголовно-процессуального принуждения был и остается прогрессивным, плодотворно содействующим успешному развитию советского общества на пути к коммунизму, обществу, в котором нет и не может быть места преступным проявлениям, а следовательно, и отпадает необходимость в каком бы то ни было уголовно-процессуальном принуждении.
Обладая в отмеченном отношении прогрессивным характером, меры уголовно-процессуального принуждения наполняются действенной силой, если, будучи социально ценными, они становятся еще и способными оказывать самое благотворное, социально полезное влияние на формирование и развитие общественных отношений в сфере уголовного судопроизводства. Степень такой способности и есть то, что обозначается как «эффективность». Причем эффективным может быть лишь социально ценное правовое установление. «Эффективный» значит «дающий эффект, действенный»[97]. Отсюда эффективность понимается в теории и практике как результативность. Если учесть, что «результативный» есть «дающий результат», «продуктивный по своим результатам», а «способный» означает «обладающий способностью к чему-нибудь, могущий что-нибудь сделать, обладающий каким-нибудь свойством»[98], то нетрудно заметить близость содержания двух этих качественных свойств явлений общественной жизни. Первая из них (результативность) имеет более житейское, практическое, а вторая (способность) – теоретико-философское звучание. Заметим сразу же, что истолкователи категории «эффективность» вкладывают в него достижение именно «социально полезного результата», ибо то, что носит вред общественным интересам, вряд ли можно рассматривать как ведущий к «нужному результату»[99].
Что же следует понимать под эффективностью мер уголовно-процессуального принуждения; каково ее содержание?
Тот факт, что институт мер уголовно-процессуального принуждения есть лишь одно из самостоятельных образований в системе советского социалистического права, заставляет нас совершить в известной мере экскурс в то, что понимается под эффективностью права вообще и правового явления в частности[100].
Учитывая, что право в целом состоит из совокупности различных по своему содержанию правовых норм, выявление его эффективности уже в силу того, что потребовало бы необозримое число эмпирических проверок, становится практически невыполнимой задачей. К тому же сами эмпирические данные потребовали бы теоретических обобщений некоторых общих положений, которые не могут быть выведены индуктивным путем из ограниченного поля эмпирических исследований и распространены на всю правовую систему. Представляется, что задачам нашего исследования вполне может удовлетворять определение эффективности правовой нормы как общей категории, как первоосновы права. Отправляясь от этой общей базы, можно будет сделать вывод о том, что понимается под эффективностью отдельных отраслевых (в том числе и уголовно-процессуальных) норм, отдельных совокупных их образований (правовых институтов). Методологической основой сказанного выступает указание В.И. Ленина о том, что «кто берется за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя “натыкаться” на эти общие вопросы»[101].
Представляется, что в интересах дела нет необходимости подвергать подробному анализу те взгляды, которые существуют в юридической литературе относительно понятия эффективности правовых установлений. Отметим лишь, что, по нашему мнению, несостоятельны трактовки эффективности правовых норм как отношения между фактически достигнутым, действительным результатом ее действия и той социальной целью, для достижения которой правовая норма была принята[102]. С точки зрения марксистской философии цель связана прежде всего с категорией возможности (правильно намеченная цель отражает реальную возможность), а результат же связан с категорией действительности. В качестве имманентных свойств какого-либо социального, в том числе и правового, явления они не выступают. Отсюда категории «цель» и «результат», как находящиеся вне собственного содержания правовой нормы, не могут включаться в понятие эффективности последней. Выступая как «явления», через которые проявляется, познается «сущность»[103] (в нашем случае – «эффективность»), эти категории становятся необходимыми для измерения, определения степени эффективности правовых образований, установления их действенности.
Что же касается самой эффективности правовой нормы, ее содержания, то она заключается, как нам представляется, в ее собственных, внутренних качественных свойствах, вне которых «вещь… есть ничто»[104]. Именно благодаря таким свойствам правовая норма и оказывается способной благотворно (положительно) воздействовать на регулируемые ею общественные отношения. Видимо, это и имелось в виду авторами, понимавшими эффективность как целесообразность, правильность, обоснованность правовых норм[105]. Но «сущность должна являться…»[106]. Отсюда «жизнь права не только в его существовании, но и в функционировании, реализации, лишь в движении права от возможности к действительности, в воплощении правовых установлений, в регулируемых отношениях обнаруживается его назначение, действенность, эффективность»[107]. Поэтому эффективность правовой нормы не может рассматриваться изолированно от конкретных социальных условий ее действия (жизни).
Будучи обусловленными объективными закономерностями и потребностями социального прогресса, социалистические правовые нормы по своему характеру должны соответствовать тому уровню правосознания, правовой культуры и правореализации, который реально существует в стране в период их функционирования. Следовательно, при определении эффективности правового установления необходимо учитывать как уровень регулирования соответствующих общественных отношений (регулятивная функция права), так и то, какое влияние оказали и оказывают эти установления на внутренний мир людей (воспитательная функция права). Регулятивное и воспитательное воздействие права в реальной жизни вызывает (не может не вызвать) определенные издержки морального, материального и иного порядка, которые также оказывают влияние на эффективность правового установления. Попытки отрывать подобные затраты от понимания эффективности, как это имеет место в суждениях отдельных авторов[108], представляются бесплодными уже в силу того, что жизнь закона предполагает не что иное, как его жизнедеятельность. Жизнедеятельность же любого организма всегда связана с известными тратами, расходами. Другое дело, что такие издержки должны быть как можно более минимальными, менее значимыми. Но вне зависимости от своего размера они не могут не рассматриваться как один из внутренних компонентов эффективности правовой нормы.
