Линн Виссон - Русские проблемы в английской речи
В России семантика иная. Здесь слова «ты меня обидишь» могут употребляться как легкий нажим, чтобы тот, к кому они обращены, непременно что-то сделал, принял в чем-то участие. Например: «Если ты ко мне не придешь / Если не примешь мой подарок, ты очень меня обидишь». И в подавляющем большинстве случаев эти волшебные слова срабатывают. Переводить их буквально как: You’ll insult / offend me категорически нельзя, чтобы вас не приняли за глубоко обиженного невротика. Лучше всего в таких случаях сказать: This (present / gift) is for you — I really want you to have this; This is just for / especially for you; I’d be really upset if you don’t take this или We’ll be so upset if you can’t come.
Имеющую переносное значение фразу, довольно устаревшую в настоящее время, «Я вас не обижу» в смысле «Я вам за это заплачу / компенсирую», тоже нельзя переводить буквально. Правильный перевод: I’ll be very grateful; I’ll take that into account; I won’t forget this. Если вы отведали все блюда на шведском столе, русские могут добродушно пошутить: «Он никакого пирожного не обидел». Американец по - другому выразит эту мысль: Не made it his business to try every single cookie / He didn’t skip over / fail to try a single dish.
По-английски настоящая обида или злость выражаются куда более мягко, чем upset by that (ср. русское: «я вне себя»). Русские разговорные фразы «Ну, ты меня подвел! / Да как же он мог!» передаются по-английски: I’m very disappointed in you или How could he have said something like that? [75]
Сочувствие и соболезнование, сожаление и жалость
Слова sympathy, sympathetic — ложные друзья переводчика, часто являются причиной недоразумений в их употреблении русскоговорящими. Дело в том, что русские однокоренные слова «симпатия, симпатичный» соответствуют им только по созвучию. То express sympathy значит «выразить сочувствие». Не is in a difficult situation / He has my sympathy / I am sympathetic to his plight / situation означает «Я ему сочувствую».
Эквивалентами русскому слову «симпатия» в отношении к кому-либо в английском языке являются a liking, fondness. I’m sympathetic to your cause, что переводится как «я отношусь с пониманием к вашему делу». А «он очень симпатичный человек» по-английски будет: He’s a very nice / sweet / pleasant person.
Слова sympathy, deepest sympathy требуют большой осторожности. Они употребляются в письмах с соболезнованиями по случаю чьей-то смерти. Однажды моя знакомая, русская иммигрантка, очень хотела поблагодарить человека, который помог ей найти работу, и послала ему открытку с надписью: Thank you for your sympathy. Американец был изумлен, а потом объяснил своей приятельнице, что такие открытки посылаются членами семьи лично тем, кто высказал им соболезнования по случаю кончины близкого человека.
Устное соболезнование высказывается словами: I’m so sorry (about your sister) / I was so sorry to hear about your sister. Выражение I would like to express my deepest sympathy on the death / passing / loss of your sister, употребляющееся главным образом в письменной речи, в устной звучит напыщенно.
«Жалеть / жалко» — еще одно ключевое понятие русской культуры и языка, с трудом поддающееся переводу из-за разницы между жизненными позициями русских и американцев [76]. В русском языке слово «жалеть» употребляется гораздо чаще, чем его эквивалент по-английски. Поскольку для американцев самое важное — действовать, направлять жизнь в «положительное» русло, в США не принято слишком эмоционально выражать сочувствие или сострадание человеку, который не в духе, потерпел неудачу или которому не везет (down on his luck); американцы не любят, чтобы их кто-то жалел (to feel sorry for someone).
«Мне его жалко» (больная жена, трое маленьких детей) переводится как — I’m sorry for him / he has my sympathy / I sympathize with him или I feel for him («я ему сочувствую»). Глагол to pity — например, I pity him — очень сильное слово; к тому же, оно часто приобретает покровительственный оттенок, как бы подчеркивая разницу между жалеющим и тем, кого жалеют, с кем стряслась беда. Однако It’s a pity — грамотный перевод русского «очень жаль». Фразу «Очень жаль / Жалко, что так все вышло! Как же это могло с тобой случиться!» можно передать как It’s a pity that…: It’s а pity / too bad we didn’t know you were in New York — we could have all gone out together.
И еще одно английское выражение, трудное для русскоговорящих и эквивалентное словосочетанию «очень жаль». Это — It’s a shame that… В нем нет даже оттенка значения «стыдно» или «постыдно». Оно значит It’s too bad that / I regret that… Например: It’s a shame I didn’t know he was looking for a job — there was an opening in our firm which would have been perfect for him.
Как «мыть руки»
Одна из самых больших лингвистических трудностей для иностранца в чужой стране — это правильная постановка вопроса о том, где находится туалет. Поскольку почти во всех американских домах и квартирах санузел совмещенный, то есть в одной комнате умывальник, унитаз и ванна, то под словом bathroom здесь обычно подразумевается и «туалет». В общественных местах туалеты называются rest rooms / ladies’room / men’s room. Американец, который говорит I have to go to the bathroom или спрашивает: Where is the bathroom?, вовсе не собирается принимать ванну! В США не совсем принято называть уборную словом toilet, но вполне принято спрашивать: Where are the rest rooms? и вполне прилично задавать его людям даже противоположного пола, не говоря уже об официантах, портье, работниках заправочных станций. На женском туалете часто висит указатель: Ladies’ Lounge или Powder Room. В квартирах или частных домах вполне вежливо спросить: Where could I wash my hands? или May I use your facilities? (От мужчины можно порой услышать: I have to go to the John, но это звучит вульгарно, и воспитанные люди так не говорят.)
Я прав, а ты нет
Одна из самых больших трудностей для русских, говорящих по-английски, — то, что я бы условно назвала «проблемой догматизма». Не имея ни малейшего намерения восстановить против себя иностранца, они, однако, легко наживают себе врагов, высказываясь в тоне, который воспринимается в Западной Европе и особенно в Штатах как слишком самоуверенный и категоричный. Хотя и среди американцев есть немало ограниченных и твердолобых людей, их способ изложения своего мнения, особенно если оно отличается от взглядов собеседника, диаметрально противоположен тому, как носители русского языка оперируют понятиями «правильно» и «неправильно».
Предположим, что кто-то из американцев говорит: Russians and Americans are exactly alike. They’re open, honest, friendly, live in huge nations, love their countries(«Русские и американцы очень похожи. Они люди открытые, честные, дружелюбные, принадлежат к великим нациям, любят свою родину»). Другой носитель английского категорически возражает: по его мнению, русские и американцы сильно отличаются друг от друга (Russians and Americans are very different). Каким образом каждый из них выразит свое несогласие с оппонентом? Стиль их возражений друг другу едва ли не всегда оказывается отличным от того, что принято в русском споре. Если русский бросит своему соотечественнику свое короткое и категоричное мнение: «Вы не правы», тот и бровью не поведет. Американец даже в споре, защищая свою точку зрения, вряд ли когда-либо скажет: You are wrong. Такая фраза в США воспринимается как непростительная грубость. В советском тоталитарном обществе полемическая этика была совсем иной. Здесь догматическая идеология так долго господствовала над умами людей, что даже ее оппоненты привыкли думать в рамках антитезы «хорошо — плохо», не видя в промежутке всевозможных оттенков.
Концепция «правильно» — «неправильно» принесла много бед представителям СССР на международной арене. Употребление этих слов советскими дипломатами чуть ли не на каждом шагу было постоянным источником раздражения среди западных дипломатов и помехой для достижения многих соглашений. Американский лингвист Эдуард Гленн дал прекрасное философское объяснение этому явлению:
«Советские дипломаты часто характеризуют позицию своего собеседника как “incorrect” — неправильную. При этом они не обвиняют своих оппонентов в фальсификации фактов, а просто имеют в виду неправильное истолкование этих фактов. Такой подход понятен только в контексте марксистско-гегелевского мышления, которое предполагает, что исторические события развиваются определенным и заранее известным образом. Поэтому любой подход, который не соответствует истории, в равной степени и не соответствует истине; он столь же неверен, сколь неверно решение математической задачи. А наши представления, напротив, обычно поддерживают компромиссы… мысль, что у каждого вопроса есть две стороны, трудно воспринимается теми, кто не знаком с этой концепцией и ее влиянием» [77].
Если не считать религиозных фундаменталистов, а также осатанелых поборников тех или иных мистических теорий, то в среде образованных американцев не пользуются популярностью взгляды, согласно которым философские системы могут объяснить все, что на все вопросы есть «правильные» или «неправильные» ответы. В своем большинстве люди в Штатах склонны считать, что каждый из них должен сам взвешивать разные идеи и выбирать для себя самую приемлемую. Со школьной скамьи они приучены предварять свое мнение словами: It’s possible you may be right, but… («Вполне возможно, что вы правы, но…»). Или: This сап be viewed another way, too («На это можно посмотреть и под другим углом зрения»).
