В. Пономаренко - Психология духовности профессионала
Летчик спасал свою жизнь: убрал газ и выключил двигатели, организованно покинул кабину, сгруппировался и не потерял сознание от удара. А вместо биологического страха – социальный: неужели обвинят?… Трудный это вопрос. Может этот социальный стимул к восстановлению своего ИМЕНИ и придает духовные силы. По крайней мере нет однозначного ответа на этот вопрос.
В конкретном случае ситуация была предельно сжата во времени, требовала не столько решений, сколько ответных действий на слишком выраженную угрозу жизни. Сознание выступало как фактор оценки и организации строгой последовательности действий. Но в отличие от рефлекторных навыков сознание осуществляло прогноз последующих действий с учетом неэффективности управляющих воздействий. Требовались решения другого уровня – уровня спасения. Вот пример, когда автоматизм в действиях был недостаточен, ибо требовалось нечто высшее – заставить себя думать, как выкрутиться. Сознание удержало эмоции «в узде» и определило тот уровень ясности ситуации, который обеспечивал своевременное покидание самолета.
Пример третий.
После взлета ночью на самолете-истребителе, пилотируемом летчиком Жиряковым Б. В., слетел фонарь кабины самолета.[18]
Рассмотрим как эта ситуация была представлена сознанию.
«Вдруг услышал резкий шум, завихрение и заметил, что подвижная часть фонаря отошла назад. Как только увидел щель, мгновенно левую руку пытался перенести на рукоятку закрытия фонаря с целью его удержания, но не успел руку донести до рукоятки, как фонарь слетел. Ощутил обдувание ветром затылка, теребление волос и как бы мелкую вибрацию всего тела. Завихрения сразу же мешали смотреть. Как только мелькнула мысль, что фонарь улетел, нагнулся вперед, завихрения почтипрекратились, открыл глаза. Первое, что сделал – перенес левую руку на сектор газа и посмотрел на скорость, затем на другие приборы. Прибрал сектор газа, обороты уменьшил до 10800 и продолжал набор высоты по прямой. Нужно было делать разворот, но я не торопился, ибо хотел прийти в себя, осмотреться, оценить обстановку и принять решение. Самолет в наборе высоты 200 метров».
Хочу обратить внимание на следующее обстоятельство. В наших экспериментах при моделировании отказов техники в полете был установлен факт линейной зависимости своевременности действий от силы проявления ориентировочной реакции. Именно продолжительность ориентировочного рефлекса задерживала переход к осознанию и построению последующих упреждающих действий. В данном случае ориентировочная реакция способствовала мгновенному безусловнорефлекторному движению туловища и головы вперед и вниз от воздействия воздушного потока. Но тут же мысль: «фонарь слетел», и за ней ряд целесообразных для данного случая действий. Напомню, в опыте данного летчика такого случая не было, навыки отсутствовали. Однако осознание ситуации через понимание смысла случившегося способствует построению плана и структуры действий. Бытийный строй сознания как интеллектуальная составляющая резерва надежности, оттесняя инстинкт ухода от опасности, соответственно включал аппарат умственных действий по преобразованию аварийной ситуации в обычный усложнившийся полет. Так «обесточивается» стрессогенность обстановки. И лишь после самостоятельно принятого решения идет радиодоклад руководителю полета.
«Доложил руководителю полетов: «Фонарь слетел, буду заходить на посадку». (Раньше некогда было докладывать и не думал об этом). После доклада руководителю полетов одел очки-светофильтры, которые ухудшили видимость, пришлось их снять, начал выполнять разворот. Голова моя находилась в 5 см от прицела, положение неудобное и завихрения затрудняли пилотирование по приборам, очень отвлекал шум. Чувствовал себя хорошо. В этот период впервые возникла мысль: «Кто виноват?»! И сразу же пробежал в мыслях от момента закрытия фонаря, проверки техником, до срыва. Я проанализировал и пришел к выводу, что моей вины нет, а что-то неладное с аварийным сбросом, и я подумал, когда произведу посадку, никого не подпущу и буду сам проверять. Заход на посадку строил обычным методом, все мысли были направлены на благополучный исход. Отвлекал и мешал пилотировать по приборам сильный шум. Проверяя скорость и высоту, я убедился, что скорость колебалась от заданной на 50 км, а высота 50–100 метров. Этого в обычном полете у меня не было. Причиной считаю то, что отвлекался мыслями о виновности, шум и неудобство рабочей позы.»
Для справки: Б. Жиряков – это тот летчик, который в 1952–53 гг. пресекал действия американских «летающих крепостей» с ядерными бомбами над о. Сахалин и Курильской грядой. Он был достаточно именит, профессионален, но чувство вины и его не обошло…
Как видим, психологически ситуация схожа с описанной выше: бытийный слой сознания вытесняет рефлексивный. С моей точки зрения, мы обнаруживаем новый факт. Суть его в том, что второе «Я» больше, чем первое социологизировано, ибо, образно говоря, рефлексирующее «кто виноват?» из «подвалов» сознания, напоминает субъекту о возможном реальном подвале.
С научной точки зрения подобный факт подталкивает к поиску объективизации нервной и психической организации такой субстанции как ЗЛО. Видимо, не такое уж «темное» подсознание, если «злой» социальный опыт так быстро преобразует информацию в смысл последствий для профессионального престижа. а порой и судьбы. «Кто виноват?» – это не вопрос, а явление бесправия, это угроза Духу, стало быть это и есть ЗЛО, зло не мистическое, а реальное, рожденное социальной практикой подавления духа свободы.
Пример четвертый.
При пилотировании самолета-истребителя летчиком Ивановым В. Е. (мой инструктор) на высоте 6000 метров произошла остановка двигателя. Жизнь начала приобретать другое измерение. Рассмотрим содержание рефлексивного слоя сознания.
«Установив заданную скорость, начал снижение. С высоты 5000 метров приступил к первому запуску. Пятикратная попытка запустить двигатель успеха не принесла. Состояние мое было нормальное, страха не испытывал, мысль о катапультировании не донимала. В голове было одно: двигатель не запускается потому, что холодно, снижусь – там и запустится. Взгляд сосредоточен на приборы. Долетел я в хорошем состоянии до высоты 1000 метров и, убедившись, что двигатель не запускается, принимаю решение катапультироваться, так как подо мной горы, садиться негде, надо прыгать.»
В этом периоде проявляется профессионализм (хладнокровие, психологическая готовность к нештатной ситуации, уверенность в средствах спасения, умение пилотировать самолет с неработающим двигателем). В последующем включаются новые психологические моменты. Послушаем летчика.
«Здесь уместно отметить такой момент: на ногах у меня были валенки вместо сапог, перед самым катапультированием меня вдруг начала одолевать мысль, что когда я выпрыгну, валенки обязательно слетят, и я отморожу ноги. Эти мысли тормозили мое решение. Самочувствие здесь ухудшилось, я себя стал чувствовать скованнее и одиноко.»
Вот еще одна иллюстрация исключительной глубины инвалюции сознания. В данном случае эпизод с валенками – это ведь проявление взаимодействия архетипа символичности сознания и инстинкта сохранения жизни (подсознательный страх) и социальное оправдание перед вторым «Я» за одолевающий страх. Все вместе и составляет то, что мы в обыденности называем психологической защитой, только в конкретном случае она может быть обозначена эпитетом «глухая». Сознание утратило главное: многомерную оценку реальности. Время на спасение было упущено, а главное – человек терял исходную активность, отдавая себя во власть обстоятельствам. Духовный слой сознания не включился: «чувствовал себя одиноко», что в дальнейшем эпизоде проявилось как закономерность в действиях.
«В момент принятия решения на катапультирование надо мной появились два самолета, я передал: «Кто надо мной, двигатель не запустился». В ответ услышал: «Садись прямо перед собой». Эта команда меня успокоила и мысль о катапультировании исчезла. Я успокоился, присутствие рядом товарищей вселило в меня веру в то, что все будет хорошо. Подо мной были овраги, лощины, занесенные снегом, и кажется все ровное, но когда я снизился до высоты 350 метров, то понял, что садиться мне негде, а катапультироваться уже поздно».
Здесь следует пояснить, что рекомендация «посадка перед собой» в тех условиях была абсолютно ошибочной.
Какая прекрасная иллюстрация, с одной стороны, пагубности придания «чужой воли» доминирующего характера, а с другой, – проявления феномена нейтрализации страха за жизнь путем снятия ответственности с себя: «Дали команду». Вместе с тем, нельзя не заметить, что именно духовная поддержка вселила состояние пусть относительного, но все же спокойствия, а главное – духовный слой сознания летчика в экстремальной обстановке возродил веру, надежду и уверенность в благополучный исход полета. Именно активация духовного слоя сознания определила появление того «счастливого случая», когда двигатель с шестой попытки запустился. Дело в том, что в операциях по запуску двигателя играют важную роль временные интервалы между операциями. А как известно чувство времени в экстремальной обстановке существенно искажается. По-видимому, в предыдущих запусках временные интервалы не были выдержаны. Проявлялась поспешность. Нужна психическая устойчивость. Она и помогла в последнем случае.
