В. Пономаренко - Психология духовности профессионала
Психологический анализ показывает, что психическое состояние, способствуя перегруппировке доминирующего психического процесса, деформирует интегральное качество субъекта – сознание – с точки зрения полноты и целесообразности отражения в нем конкретных условий деятельности. Безусловно, наш анализ упрощен, возможно, несколько тенденциозен, но он позволяет заглянуть в суть человеческого поведения глубже, чем только с помощью показателей эмоционального реагирования [43, 99, 170].
Рассмотрим еще ряд примеров психического состояния человека, выраженного в процессах бытийного, рефлексивного и духовного сознания, проецируемое личностью в координатах «Я – второе Я».
Пример первый.
В процессе выполнения боевого задания (в мирное время) по перехвату нарушителя границы над морем летчик В. А. Сидоров на высоте 7000 метров за облаками услышал хлопок в районе двигателя и в этот же миг в кабине появился дым. Дальнейшие события рассмотрим как психическую проекцию субъекта по отношению к себе и своему состоянию духа.
«Когда появился дым, я сразу же кран наддува поставил на «холодный», закрыл подсос воздуха, перешел на чистый кислород. Дым по-прежнему валил в кабину. У меня мысли: если сразу начну говорить об этом, меня могут осудить в трусости, так как мы делали по сути боевой вылет, да к тому же я – ведущий группы. Тогда я полностью разгерметизировал кабину, в ушах удар, приборы сразу же запотели, а дым все валит и валит и тут я понял, что задание мне все-таки выполнить не удастся. Я доложил о случившемся на командный пункт. Мне поступила команда: «Иди на точку» (на аэродром).
В это время находился над морем в 80 км от аэродрома, я развернулся, пошел на аэродром, доложив руководителю полетов, что возвращаюсь домой, дым в кабине не исчезает.[15]
К этому времени полета все приборы покрылись инеем, и мне приходилось ручку управления брать в левую руку, а правой протирать приборы. Самочувствие мое было хорошее, я был спокоен и страха никакого не испытывал. Во-первых, двигатель работал нормально, температура газа не росла, в перископе дымового шлейфа за собой я не видел.
Во-вторых, я был больше занят мыслью – найдут ли дефект на земле, ибо у нас были случаи, когда летчики докладывали о дефектах в воздухе во время боевых вылетов, а на земле их не оказывалось. Вот почему я и старался любой ценой дотянуть до аэродрома, и это меня больше всего волновало.
Когда снизился до 3000 м запотевание начало исчезать, облака пробивал вниз спокойно, к этому времени у меня был очень большой налет в облаках и необходимость пилотировать по приборам даже покрытым инеем не вывела меня из психического равновесия. Пилотировал уверенно и на высоте 2500 м я вышел под облака.
Руководитель полетов периодически спрашивал: «Как самочувствие, как работает двигатель?» – Я ему отвечал: «Самочувствие хорошее, двигатель работает нормально».
После четвертого разворота на высоте 50 м почувствовал, что тяги не хватает, самолет начал проваливаться, увеличиваю обороты и в момент посадки услышал команду: «Ты горишь». Я сразу же выключил двигатель и тут же решил уменьшить пробег самолета и освободить створ полосы, для чего эффективно торможу и с бетонной полосы выскочил на грунтовую, так как она была песчаная, то торможение было более эффективное. На пробеге получаю команду: «После остановки немедленно покинь самолет». Как только самолет остановился я включил систему пожаротушения, быстро расстегнулся и выскочил. Когда выскочил, увидел что задняя часть самолета горит. Самолет быстро потушили, а меня спустя 40 минут снова подняли на боевой вылет».
Я не буду касаться мастерства летчика. Для размышления оставлю факт взаимопереходов бытийного и рефлексивного сознания, доминирования социальных мотивов, отторгающих биологический страх, снижение самоценности «Я» на фоне проецирования последствий от послеполетных служебных разбирательств.
Прежде всего аварийная ситуация вызвала «раздвоение» сознания на организацию оперативных действий и на переживания этического конфликта между «должным» и «возможным». Сознание на бытийном уровне заполнено построением новой задачи, а на рефлексивном доминировало переживание конфликта между «Я» индивидуальным и «Я» общественным. На духовном уровне сознание организует резервы сохранения духа в виде нравственной поддержки мотива к прекращению боевого задания. Сам операциональный состав действий как бы ушел из сферы активного сознания, не теряя при этом профессионализм исполнения.
Откомментирую важный социально-психологический момент.
С позиции безопасности полета, сознание летчика было поглощено состоянием, напрямую не связанным с готовностью к покиданию самолета. Страшна была не угроза гибели, а потеря чести и достоинства. Именно эта духовная антитеза внутри индивидуума мотивируется «коллективным Я» как мерой гражданственности. Психическое напряжение было связано не столько с профессиональной сложностью полета, сколько с социальной угрозой быть обвиненным. Именно это состояние ожидания разбора (разноса) снижало возможности сознания конструировать дальнейшую стратегию выхода из аварийной ситуации. Поэтому важно использовать подобные коллизии психического состояния в педагогическом арсенале обучения руководителей полетов и комиссий по расследованию летных происшествий. Смысл моей мысли в том, что человек в аварийной ситуации – априорно вне подозрений. Это должно стать этическим императивом психологической и образовательной среды в опасной профессии.
Пример второй.
При взлете сверхзвукового истребителя с полным боевым комплектом, пилотируемого летчиком Н. Н. Солошенко, возникло внезапное кренение. Самолет на действия летчика не реагировал. По нашей классификации это одна из самых стрессогенных ситуаций, когда на действия нет ответа. Предельно малая высота (5–10 м) шансов на спасение практически не оставляла.[16]
Всмотримся во внутренний мир человека в этой ситуации.
«Внезапно самолет начало медленно кренить вправо. В ту же долю секунды я дал ручку управления и ногу влево для вывода самолета из крена, однако самолет продолжал увеличивать крен с разворотом вправо. Ввиду того, что скорость для данного разворота была мала, самолет начал терять высоту, в голове была единственная мысль: «вывести самолет из крена», с большим усилием я отжимал ручку управления влево и полностью дал ногу влево, но самолет на мои действия не реагировал и продолжал увеличивать крен. Перед глазами мелькала земля. Страха, испуга в этот момент я не испытывал, так как некогда было пугаться. Затем почувствовал удар правой плоскостью о землю, меня резко в кабине потянуло вперед, но привязные ремни удержали. От удара самолет резко бросило на левую плоскость и в этот момент я резко убрал РУДы.[17] Самолет било о землю, и он, разрушаясь двигался вперед, здесь я выключил двигатели и тут же мелькнула мысль: все, я погиб. Хотя страха я и не испытывал. В дальнейшем самолет зацепился за железное покрытие рулежной полосы, послышался удар, самолет развернулся и начал ползти боком левой плоскостью вперед, тут я подумал, что самолет сейчас перевернется. Перед его остановкой кабина начала наполняться дымом. Как только самолет остановился пошел сильный дым в кабину, тут же мысль: сейчас взорвется, и в первые доли секунды я не знал, что мне сделать первым, руки бегали по кабине. Затем, сразу расстегнул замки привязных ремней и замок парашюта, разгерметизировал и открыл фонарь кабины, когда открывал фонарь за заголовником было уже пламя. Пока отстегивал маску, фонарь на замок не стал и снова меня захлопнул в кабине. Я снова открыл фонарь, но уже второй раз никак не мог найти сразу лямки, чтобы отстегнуть маску, пытался отделить верхнюю колодку разъема, но это тоже не удалось, тогда я рванулся из кабины, оторвал маску и шланги от высотно-компенсирующего костюма и выскочил из кабины. Боясь взрыва, отбежал от самолета метров на 200. Как только отбежал, сразу же мысль: «Что жепроизошло с самолетом? Почему его кренило? Кто виноват?» Вся эта ситуация от начала кренения, до покидания кабины самолета продолжалась 15 секунд».
Эта ситуация развивалась на моих глазах. Я увидел на земле горящий и «стреляющий» самолет, а из кабины свисала рука летчика. Как врач я бросился на помощь и, лишь подползая к кабине, увидел, что это не рука, а шланг от кислородной маски. Летчик стоял метров за 30 от рвущегося самолета и звал меня к себе. Я побежал и взрывной волной был вброшен в объятия пилота. Лежа вместе со мной на земле, он мне шепнул: «Вова, я не в своем высотном костюме». Костюм к падению самолета отношения не имел, но это было нарушение, за которое будут обязательно наказаны другие. Я успел летчика переодеть в его высотный костюм и после этого представил начальству.
