Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)
Но мать в большинстве случаев давала ей совершенно бесстрастный ответ: «Глупая девочка, разве можно устраивать скандал по таким пустякам? Поставь вещи снова туда, где они стояли, и все будет хорошо!»
Если у Филлипинки появлялась дырка в чулке или в другом предмете одежды, то она робко подбегала к матери и говорила: «Смотри, мама, дырка! Дай мне иголку! Я хочу заштопать ее».
Но мать ей отказывала и говорила: «Хм, у меня сейчас нет иголки. У меня нет времени постоянно тебе прислуживать».
Иногда Филлипинка ходила в компанию. По возвращении она просила мать дать ей ключ от комода, чтобы убрать туда свои вещи. Но мать часто говорила, что на это будет достаточно времени завтра. «А сейчас ты можешь бросить свои вещи на лавку или на кровать».
И послушная Филлипинка следовала указанию, которое давала ей мать, самым пунктуальным образом: она перестала заботиться о своем шкафе, книгах и игрушках, бросала их то на плиту, то в уборной, то в саду. Благодаря усиленной работе над собой она продвинулась так далеко, что не краснея могла выходить из дому в дырявых чулках, грязном белье и рваной одежде. А где она раздевалась, там одежду и оставляла.
Теперь она жена, а ее дом – образец беспорядка. Вместо салфеток она подвязывает детям пеленки, в гостиной лежит грязное белье, а ночной горшок стоит в кладовой. Ее дети, как принято говорить, прилипли бы к стене, если бы их в нее бросили.
Сколь многого могут добиться родители от детей благодаря упорному обучению!
Как сделать детей заносчивыми
Когда Эмилия вступила в брак, ей, к ее великому огорчению, пришлось расстаться с куклой, которая с давних пор была для нее самой любимой компанией.
Через девять месяцев на свет появилась маленькая Эрнеста, и Эмилия сумела полностью возместить потерю своей куклы Эрнестой. После родов она строила большие планы, как в будущем ей наряжать малышку, и по большей части успешно осуществила их. Уже в три года она добилась того, что Эрнеста стала носить сумочки, банты, подвязки, и ей делали прическу.
У Эрнесты было немало разных достоинств. Она часто делилась с бедными детьми своим завтраком и давала им денег из своей копилки.
Она была любознательной. Обо всех вещах ей хотелось знать, откуда они взялись и для чего пригодны. Она часто сама приносила азбуку и просила мать познакомить ее с буквами. Все это оставалось без внимания.
Если же удавалась прическа, если она надевала новое платье, чепчик или бант, то восхищению и похвалам не было конца и края. Мать пылко ее обнимала, целовала, называла своим ангелочком, милой, подводила к зеркалу и с материнской нежностью просила ее быть осторожной и не повредить прическу или не испачкать платье.
Благодаря такому четкому воспитанию Эрнеста была абсолютно убеждена, что человек создан для того, чтобы себя наряжать, что его высшее счастье состоит в нарядах, а его главное преимущество перед животными – что его могут причесывать.
Она стала крайне заносчивой.
Она судит теперь о ценности человека по его прическе. Мужчина с неприпудренной головой для нее дурак, а человеку, чьи локоны не завиты по самой последней моде, она прямо-таки отказывает в каком-либо вкусе. Она гордится своими золотыми часами так, как другие люди своей чистой совестью, о своем чепчике из Парижа она говорит с таким пылом, как иная женщина о своей порядочности, и ей легче простить самую большую подлость, чем небрежность в костюме. Как варить суп, сколько катушек пряжи нужно на один платок – этого она не знает. Но как изготавливается благоухающая помада, сколько аршин кружев требуется для оторочки платья – этим она владеет отлично. В ненастную погоду, когда другие люди читают хорошую книгу, она находит себе занятие в любовании своим гардеробом и шкатулкой для драгоценностей, пересчитывает свои платья, банты и перстни – это отрада для ее сердца и ее доля.
IIВыводи их, как только есть такая возможность, в светское общество!Лотта, старшая дочь торговца Герберта, в тринадцать лет была передана проповеднику господину Юлиусу для воспитания ее характера. Этот человек прилагал большие старания к тому, чтобы ознакомить Лотту с Кристианским образом мыслей. Однажды я слышал, как он объяснял ей изречение: «Стремитесь прежде всего к Царству Божьему и к его справедливости, тогда вам достанется и все остальное». «Этим, – сказал он, – наш дорогой Спаситель хочет сказать, что в первую очередь мы должны стремиться к тому, чтобы стать по-настоящему хорошими людьми, справедливыми и добродетельными, тогда будет становиться все лучше и наша внешняя жизнь. Дорогая Лотта! Сколько истины в этих словах! Какой прок, если все вокруг меня имеет ценность, а сам я ничего не стою? Представь себе женщину, которая со всех сторон увесила себя бантами и украшениями, но сама невежественна, черства, сварлива и раба своих страстей; разве она чего-нибудь стоит? Скажи, даже если бы она была княгиней, разве ты не будешь в душе своей ее презирать? Разве природный румянец на твоем лице не милее красного цвета румян? Разве все то, что порождается в нас самих, не ценнее всего, чем мы украшаем себя извне? Если мы сами и вправду добры, разумны, деятельны, имеем благородные помыслы и властвуем над своими страстями, то затем нам достанется и все остальное, природа сделает нас красивыми, люди подарят нам свое уважение и любовь, а наш доход увеличится».
Так говорил господин Юлиус и объяснял Лотте, что она, будучи девочкой, должна, в частности, делать, чтобы стремиться к Царству Божьему и праведности.
Эти беседы производили на Лотту глубокое впечатление. Она не интересовалась пестрыми праздничными нарядами, а все ее заботы сводились к тому, чтобы стать действительно доброй, разумной, прилежной девочкой.
Все это было задумано славным господином Юлиусом действительно хорошо, и если бы Лотта воспитывалась исключительно для себя, своего будущего мужа и своих детей, то здесь не к чему было бы придраться. Но для светской жизни такое воспитание решительно не годилось.
Мадам Герберт вскоре это поняла и поэтому начала выводить Лотту в светское общество, чтобы, как выражалась мать, та больше узнала мир. Лотта появилась с выражением скромности на лице и в совершенно простой одежде; женщины шушукались и подсмеивались, а юные господа, целовавшие руки всем прочим завитым и разряженным девушкам и говорившие им много лестного и приятного, смотрели на славную Лотту чуть ли не свысока, или, как принято говорить, не принимали ее всерьез.
Это непременно должно было очень обидеть Лотту и побудило ее с заботой о внутреннем мире связать также и заботу о внешнем. Поэтому она попросила мать позволить ей все-таки тоже сделать прическу, а также носить бантики, ленты, подвязки, красивые кружева и другие вещицы, подобные тем, какие она заметила у других девушек.
Добрая мать порадовалась тому благотворному действию, которое уже с первого раза оказали ее средства воспитания, и тотчас распорядилась, чтобы все, что потребовала ее дочь, было доставлено. На следующей неделе барышня Лотта появилась уже в другом облике. Благодаря подкладке из пакли и лошадиной шерсти, на которую наложили ее волосы, ее голова стала на пядь выше; шелковое платье элегантно облегало ее бедра, увеличенные благодаря добавлению ленточек, подвязок и бантиков; на нем были пришиты и развевались многочисленные предметы, которые модистки в Париже изобрели для повышения значимости человека и которые я назвать не могу, потому что, должен признаться, никогда не был приучен видеть их ценность, навязываемую нам исключительно в обществах так называемого утонченного вкуса.
Ее подвели к зеркалу – как она была восхищена! Никогда она не испытывала так глубоко чувство собственной значимости, как сейчас.
С этим чувством она появилась в одном светском обществе, и на нее тут же обратили внимание. Женщины хвалили ее за произошедшую перемену, тщательно осматривали весь костюм и нашли его, за исключением нескольких мелочей, очень хорошим. Мужчины устремляли на нее свои глаза, целовали ей руку, расхваливали ее вкус при выборе ею костюма, более того, она была очень счастлива, когда докторант господин Вильрайх, провожавший ее домой, при расставании назвал ее своей богиней.
Это, правда, была совершенно иная речь, чем та, которую вел господин Юлиус, стремившийся только к тому, чтобы сделать из нее хорошую супругу и мать.
Хотя еще какое-то время она посещала его занятия, но не могла уже многое взять от них, потому что душа ее теперь была занята делами поважнее.
Однажды господин Юлиус с большим воодушевлением изображал ей радость человека, который может окинуть взглядом свою прошлую жизнь, не упрекая себя за свои поступки, а, наоборот, увидев много хорошего, появившегося благодаря ему.
В конце этого описания он спросил: «Не хочется ли и тебе тоже такого счастья, милая Лотта?»
