Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)
– Совсем ничего! Госпожа Куртин! Маленький Генрих хочет в погреб, а я совсем не могу сладить с ним. Вы только посмотрите, как он себя ведет. Я поистине не могу больше его удержать.
– Пусть ребенок войдет! Зажгите свет! Тише! Тише, Генрих! Ты хочешь в погреб?
– Да! Да!
И вот они стали спускаться в погреб. Служанка должна была идти перед ним и светить. На середине лестницы Генриху пришло на ум возвратиться. Он развернулся – мать и служанка развернулись вместе с ним и поднялись снова по лестнице в гостиную.
Генрих научился теперь говорить. И каждое его слово стало восприниматься как приказ, которому должен был подчиняться весь дом.
Если за столом ему что-нибудь предлагали, то обычно он говорил:
– Этого я не хочу.
– А что же тогда, милый мальчик?
– Я хочу вот этот кусочек.
– Вот, Генрих, на тебе.
– Это тоже невкусно.
– Невкусно? А к чему у тебя есть аппетит?
– Я хочу печенье.
– Печенье? Его нет.
– А я хочу печенье!
– Я тебя побалую. Завтра я испеку тебе вкусненький пирожок.
– А я хочу печенье!
– Ну что нам поделать с ребенком? Катрин, вот тебе грош, принеси все-таки ребенку какое-нибудь печенье!
– Вот, маленькая обезьянка! Это печенье. Все хорошо?
– Да. Хочу пить.
– Бедный ребенок! Хочешь пива или вина?
– Хочу кофе.
– Оно еще не готово. Побыстрее поставь кофе на огонь. Тихо! Тихо!
– Кофе скоро будет?
– Скоро, скоро!
– Не хочу кофе! Хочу пиво, пиво! Мама, пиво!
– Вот! Вот пиво.
– Это не мой стакан! Хочу свой стакан!
– Посмотрите, какой умный ребенок. Подумать только! Сразу понимает, что это не его стакан. Вот, Генрих, вот твой стакан.
Так происходило за столом, так происходило везде. Одежда, спальня, прислуга, компания – все должно было выбираться по его велению.
Теперь он вырос, и повсюду его зовут «своенравный Курт». Трижды он уже менял свою квартиру. Каждый год комнаты нужно было обклеивать новыми обоями и переставлять печки. Одну жену он уже замучил до смерти, а другая, нынешняя, тоже долго не протянет. Каждый год у него обычно от четырех до шести служанок, и ему самому, если я верно увидел, жить осталось не больше двух лет. Весь белый свет ему неугоден – а это и вправду до смерти раздражает.
Как научить детей лжи
В этом мастер Штефен был необычайно искусен. Не проходило и дня, чтобы он не заставлял маленького Штефена сказать хотя бы одну неправду.
Если он знал, что к нему должен прийти кто-то, кого ему не хотелось видеть, то он подводил его к двери и говорил: «Слушай! Если придет такой-то или такой-то и спросит, дома ли твой отец, то говори: отца нет дома, отец в поле». Если, скажем, приходила бедная женщина или ребенок, которые просили немного хлеба, то мастер Штефен говорил своему сынишке: «Подойди к ним! Скажи, что у нас самих сегодня нет хлеба, мы только этим вечером заквасили тесто».
Сынишка не любил ходить в школу и поэтому часто ее пропускал под всякого рода пустячными предлогами. На следующий день он еще больше боялся идти в школу. «Я не пойду в школу, – говорил он. – Ах! Я не пойду в школу, меня будут бить, потому что вчера я там не был». Но мастер Штефен вскоре сумел дать умный совет. «Дурачок! – сказал он. – Ты ведь можешь сказать, что вчера принял слабительное или что должен был сделать для меня пару дел. Учителя, наверное, в это поверят».
Госпожа Штефен была несколько скуповата и раз десять переворачивала в руках пфенниг, прежде чем отдать его. Если же сынишка ее просил: «Мама! Дай мне пфенниг, я хочу купить себе булочку», или если он упрашивал ее дать пятачок на вишни или землянику, то обычно получал отказ: «Елки-палки! Разве такой мальчик, как ты, не имеет от всяких простофиль?» Но несмотря на это, каждый день Штефен все-таки ел вишни, или землянику, или еще что-нибудь, что приносило с собой новое время года. Его отец совал ему тайком один пятак за другим, но всякий раз по-отцовски доброжелательно ему напоминал: «На тебе пятачок! Сходи купи себе что-нибудь! Но только чтоб мать не видела! А если она увидит, то говори: денег дал тебе крестный».
Юный Штефен за короткое время достиг во лжи необычайного прогресса. Он мог, не краснея, рассказывать целые истории, в которых не было и слова правды. Старик тогда так хохотал, что у него трясся живот, и говорил: «Ну и пройдоха, вот уж у кого язык хорошо подвешен».
Но, правда, став старше, он проделывал и другие штучки, которые его отцу были уже не по нраву.
В воскресенье он рано утром шел обычно в кабак, а по возвращении говорил, что был в церкви. Если отец его спрашивал, что он запомнил из проповеди, то он умудрялся так много ему рассказать, что отцу вообще не приходило в голову его заподозрить.
Всю неделю он полдня отлынивал от работы под тем предлогом, что должен был сходить к крестной, к кузине или к бабушке, а сам шел в самые распутные дома, где оставлял один гульден за другим.
Постепенно у отца стали пропадать деньги, белье и ручной инструмент. У него голова пошла кругом. «Должно быть, – сказал он однажды за столом, – у нас в доме завелся жулик, иначе быть не может. Я должен его найти, чего бы это ни стоило». Юный Штефен стоял ни жив ни мертв. Он отвел отца в сторону и прошептал ему на ухо: «Хотите знать, кто вор? Это подмастерье. Он так много тратится во всевозможных трактирах, что об этом говорит весь город. У вас пропал гульден, не так ли? Верно? Так вот, в прошлое воскресенье он поставил его на постоялом дворе на игру».
Конечно, это должно было рассердить мастера Штефена. Он набросился на подмастерье, обозвал его вором, жуликом.
«От такого слышу, – сказал подмастерье. – Жулик вам дорого обойдется».
Он побежал в ратушу, подал жалобу на своего мастера и добился того, что тот принес ему публичное извинение и вдобавок должен был уплатить штраф в несколько гульденов.
Так теперь часто бывает. Воду наливают в кружку, пока кружка цела. Постепенно мастер Штефен раскрыл все плутовство своего сына. Он его ругал, бил, грозил тюрьмой, но все это нисколько не помогало. Постепенно мастер Штефен стал бедняком. Если прежде он давал работу некоторым мастерам, то в конце концов дело зашло так далеко, что ему самому пришлось работать как подмастерье. Теперь он часто жаловался своим коллегам: «Я бедный человек! И всю эту беду навлек на меня мой мальчик, кандидат на виселицу. Ни одного правдивого слова не вылетает из его рта. Он врет, как птица летает по воздуху. Если б я только мог знать, где он научился проклятой лжи!»
Подтрунивай над ложью и вознаграждай ее– Мне тоже дадут вино? – спросила за столом свою мать маленькая Лотта.
– Нет, Лотта, детям вино не положено.
– Но я ведь болею, и у меня расстройство желудка. Ты ведь как-то однажды сказала, что при расстройстве желудка вино полезно.
И тут все общество, собравшееся за обеденным столом, посмеялось над потешной девочкой. Мать тут же протянула руку к бутылке, налила ей и сказала:
– Ты получишь только стаканчик, маленькая пройдоха! Ну что, желудок выздоровел?
– Да, мама! И вправду выздоровел. У меня больше ничего не болит.
Эта мысль опять была встречена смехом. Лотта это отметила и несколько раз попыталась таким способом заслужить похвалу своей матери. Как известно, человек ко всему привыкает. И вот благодаря таким шуточкам и Лотта тоже настолько привыкла ко лжи, что впоследствии все в городе знали ее по прозвищу «Лживая Лотта».
Верь всему, что говорят твои дети!Госпожа Зимпелин по возвращении из гостей каждый раз справлялась, как в ее отсутствие вели себя ее дети. Причем у самих детей, потому что считала, что они будут говорить ей всю правду о своем поведении.
– Ну, дети! Вы были очень послушными?
– Очень послушными, милая мамочка!
– Но вы не шумели?
– Нет, и вправду не шумели.
– А вы не носились по переулку?
– Мы не выходили из комнаты. Я вязала, а моя сестра листала Библию в картинках.
– Ну и ладно. Тогда я принесу вам по кусочку пирога, раз вы были такими послушными.
Если дети ходили гулять, то их мать всякий раз спрашивала, где они были. И они всегда указывали ей одно место, не вызывавшее у нее нареканий. И она всему верила, нисколько не выясняя, говорили ли дети правду.
Вначале они всегда говорили правду. Но затем то и дело стали все же что-то утаивать – то, что по их мнению, от матери лучше было скрывать. Однажды, к примеру, в отсутствие матери они носились по улице с плохими детьми, из-за этого им было не по себе, и вначале они не решались обмануть мать. Но в конце концов старшая сестра сказала: «Мы не можем сказать, что бегали на улице, ведь тогда мы не получим пирога». Это подвигло других детей стать заодно со старшей сестрой и, как они говорили, провести мать за нос.
И вот мать спросила: «Вы и вправду оставались дома?» Они очень испугались, никто не решался ответить, пока старшая сестра не сказала: «Да, милая мамочка! Мы не выходили за дверь». Это подтвердили и младшие дети.
