Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)
Вначале Каспар честно рассказывал все, что видел и слышал. Но потом он заметил, что его отец проявлял чрезвычайное любопытство, что он по десять раз спрашивал: «Как? Кто? В самом деле?», что все его лицо светилось от радости, если Каспар рассказывал о людях очень много плохого, и тогда он начал очень стараться своими рассказами угодить дорогому отцу.
Если он говорил, что некая женщина в отсутствие своего мужа нанесла визит другой женщине, то за этим не следовало ничего, кроме сухого «Так, так». Но если он рассказывал, что к ней приходил мужчина, что она вместе с ним смеялась и шутила, то отец тут же готов был навострить уши и всегда хотел больше узнать.
Особенно ему нравилось слушать, что некие муж и жена поссорились или что у них случалась какая-нибудь неприятность.
Обычно детям очень хочется угождать другим. У Каспара тоже было такое желание, и когда он увидел, что ничем не мог снискать большего расположения у своего отца, чем говоря дурное о других людях, вскоре очень поднаторел в этом искусстве. Благодаря ему отец получал известия о самых скверных вещах, случавшихся в самых разных домах, ни один сосед и ни одна соседка не смогли уберечь от мальчишки своего честного имени.
Постепенно клевета стала для него настолько привычной, что и теперь он не может от нее отказаться. Ни о ком он не говорит хорошего, обо всех он хочет узнать что-то плохое. Не проходит и недели, чтобы своей клеветой он не натравливал друг на друга соседей, друзей или супругов. Иногда, правда, его коварство разоблачают. Ему уже несколько раз приходилось уплачивать штраф, а пару раз его побили товарищи. Но к чему привыкаешь смолоду, то будешь делать и в старости. В свои двадцать лет он остается таким же клеветником, каким был в десять.
Ни о ком он не говорит так много плохого, как о своем собственном отце. Тот, по его словам, – скряга, крохобор, глупый, ограниченный человек.
Должно быть, мастер Йорг ненароком что-то об этом узнал, и это здорово промыло ему мозги. «Такова вот награда за воспитание, которое я тебе дал, – сокрушался он, – так срамить и позорить меня, старого человека? Ты интриган! Погоди, погоди, тебе это просто так не сойдет, злоречивый ты человек! Разве ты не прочел в Сирахе: «На воре стыд, и на двоязычном – злое порицание»?[15]
Как сделать детей угрюмыми и недовольными своей жизнью
Когда Амалия кушала, то обычно складывала губы бантиком, как будто жевала пилюлю, и в самой лучшей еде всегда находила какой-нибудь недостаток. Каждый раз, учуяв запах говядины, она говорила, как жаль, что в страну больше не завозят польских быков; овощи, по ее мнению, имели совсем не тот вкус, как те овощи, которые она ела, когда еще была жива ее покойная мать. Тогда, как она говорила, было совсем другое время; креветки тогда были такие нежные, что таяли во рту, а теперь она не находила в них ни вкуса, ни запаха. Рыба, как ей казалось, всегда отдавала гнилью, а соусы кухарка никогда правильно не готовила. Часто от огорчения она откладывала нож и вилку и подходила к окну.
Когда она одевалась, чтобы пойти в гости или принять гостей, ей все было не так. В шелковом поясе, в кайме, которую она прикладывала, не было ни на пфенниг вкуса, а ее платья казались ей настолько глупо выкроены, как будто делались для самой что ни на есть неотесанной крестьянки.
Она всякий раз уходила недовольной из общества и сетовала на отсутствие обходительности, которое она подмечала у того или иного человека, и тысячу раз желала вообще больше не видеться с такими людьми.
До сих пор сам милостивый Боже ничего хорошего ей не сделал. Если несколько дней идет дождь, то она говорит: «О, какая мерзкая погода! Тут поневоле впадешь в уныние». Если жарко, то она чуть не сходит с ума, а если холодно, то стонет: «Лютая зима! Но когда-нибудь она все-таки кончится! Нам бы только до Пасхи дожить!»
Словом, даже там, где все замечательно, Амалия находит повод для жалоб.
И нигде ей так не нравится жаловаться, как в присутствии своих детей.
Поэтому все ее дети как две капли воды похожи на нее. Когда они утром встают, то плачут. У одного нет подвязки для чулок, у другого – пряжки, для третьего вода, которой нужно умыться, слишком холодная. Таким образом, в этом доме всегда стоял такой плач, что проходившие мимо люди часто думали, что в доме кто-то заболел или вовсе умер.
Если подают на стол шоколад, то хныканье начинается заново. Посторонний человек, наверное, решил бы, что их заставляют есть ревень. Для одного он недостаточно сладкий, для другого он слишком горячий, третий жалуется, что ему налили слишком полную чашку.
Так происходит за столом, так происходит весь день. Нытье не прекращается до тех пор, пока они не заснут.
Прошла пара недель, и Амалия не могла больше этого выдержать. Она спустилась к ним с розгой и сказала: «Вы, безбожные дети! Что вы все время ревете? У вас есть теплая кровать, одежда, шоколад, вкусная еда, а вы все равно ноете, как будто у вас ничего этого нет! Если бы всем бедным детям было так хорошо, как вам! Григорий! Быстро успокойся, или я пройдусь по тебе прутом. И ты, Герман! Ты, Каролина! Зарубите это себе на носу или я непременно вас отлуплю».
И все-таки дети так никогда и не стали довольными. И как такое могло случиться?
Представляй им поистине приятными вещи, которые они не могут иметь!Благодаря своему усердию мастер Штефан зарабатывал так много, что в его доме никогда не было недостатка. Каждый день в обед на столе стояла большая чаша, полная овощей, а вечером всегда подавались масло и сыр. Его дети были здоровы, а так как и мать была весьма работящей, у них всегда были чистыми белье и одежда. Кроме того, милостивый Боже так часто одаривал их, что иногда они делали обновки, а в соседних деревнях могли съесть полную тарелку ветчины и выпить кружку пива.
«Какими же довольными должны были быть эти люди», – подумает кто-то. Но ничего подобного, мастер Штефан умел всегда так поговорить со своими детьми, что они казались себе самыми несчастными людьми на земле. Он всегда старался отвлечь их внимание от того, чем они наслаждались, и красочно описывал им как нечто очень приятное все, в чем они должны были испытывать недостаток.
Если он приносил им полную тарелку с кислой капустой, то обычно говорил: «То ли будет сегодня в таком-то доме. Там будут подавать дичь, рыбу, вино. Ах! Там, правда, нашему брату не место, так что придется остаться с носом». И тотчас квашеная капуста была уже не по вкусу детям. Если мимо проходил красиво одетый ребенок, то он окликал своих детей, показывал на него и говорил: «Видите, как наряжен ребенок? Как ангел. Вы – бедные дети, если бы я только мог сменить ваши лохмотья. Эх, если бы по милости Бога я когда-нибудь оказался в лучших условиях, то знал бы, что делать». И дети сразу же понимали, что должны стыдиться своей одежды.
Если он шел гулять, а мимо проезжала карета, то он говорил: «Ну вот! эти могут ездить. А мы – люди бедные, должны ходить пешком».
Если порой его детям хотелось в деревне немного себя порадовать, если они наслаждались хорошей ветчиной и хорошим пивом, то он показывал на компанию, сидевшую рядом с ними, и говорил: «Вот кому все-таки действительно хорошо! Вот кто может выпить и стаканчик вина!» И дети кривили рот, как только подносили к нему стакан.
Без сомнения, подобными разговорами мастер Штефан ставил целью сделать мир неприятным детям, и он достиг этой цели. Все они хорошо обеспечены и тем не менее недовольны. Они никогда не радуются тому хорошему, что у них есть, но всегда огорчаются из-за того, чего иметь не могут.
Как приучить детей к упрямству
Кто стал бы обвинять Изабеллу, что она проводит время в праздности, тот совершил бы по отношению к ней величайшую несправедливость. Ведь с раннего утра до поздней ночи она постоянно чем-то занята. Если она заканчивала хозяйственные дела, то пряла или вязала, чтобы заработать этим несколько грошей и потихоньку сколотить небольшой капиталец, который после смерти она могла бы оставить детям.
Правда, при таком образе жизни у нее не оставалось времени на то, чтобы присматривать за своими детьми так, как положено. Если она приступала к работе, то сажала рядом с собой маленького Якоба, который еще не умел ходить. Если маленький Якоб сидел четверть часа, то это ему надоедало, он протягивал ручонки к матери, ласкал ее и ласково восклицал: «Мама! Мама!»
Когда блеет маленькая овечка, то мать всякий раз отвечает, оставляет траву, которую так ей нравится щипать, и, встревоженная, бежит к блеющему детенышу.
Но Изабелла овцой не была. Поэтому, когда младенец ее ласкал, она оставалась совершенно бесчувственной. Если маленький Якоб ничего не мог добиться просьбами, то тогда он начинал хныкать. Но и это тоже нисколько не помогало. Мать не давала сбить себя с толку в своей работе. Затем его терпение лопалось, он поднимал такой крик, что у матери начинали трястись руки и ноги. В конце концов она была вынуждена уступить, бросала работу, брала его на колени, давала ему грудь и говорила: «Ты маленький негодник! Ну нет с тобой никакого сладу».
