Андрей Зубов - Лекции по истории религий
Рядом с юношей-неандертальцем в могиле лежали обожженные кости животного: пока не истлели, они были жареными кусками мяса. Под протянутую левую руку (одна рука лежала под головой, другая вытянута) было положено рубило, которым пользовались в работе неандертальцы. Неужели древние люди верили, что, оказавшись в могиле, мертвый, потирая руки, скажет: «Ну, теперь я наконец спокойно поем»? Конечно же, нет. Они прекрасно знали, что мертвые не едят, не пьют и не работают рубилом. А клали все это в могилу, чтобы символически показать, что на самом деле умерший жив, потому что пища и труд – символы жизни.
Надо, наверное, остановиться на понятии «символ». Слово «символ», от греческого súmbolon, очень интересно по своему происхождению. Оно восходит к древней традиции, известной многим народам в те времена, когда не летали самолеты, за два часа покрывая расстояние от Москвы до Екатеринбурга, когда дороги были долгими, а разлука близких людей длилась многие годы. Прощаясь, друзья разламывали деревянную дощечку, и каждый брал себе половину, чтобы, встретившись через много лет и даже не узнав друг друга в лицо, сложить свои половинки. Или их дети, соединив дощечку, узнают, что отцы дружили, и тоже станут друзьями. Итак, символ – это когда из двух частей составляется целое. Почему мы используем символы? Мир духовных реальностей неизобразим. Мы можем нарисовать елку, и выйдет очень похоже, можем изобразить внешние черты человека, а то и придать его глазам умный блеск – тоже может выйти похоже, а может, и нет. Но чтобы изобразить духовный мир человека или духовную реальность Бога, мы всегда прибегаем к изображениям по подобию, вроде той дощечки. Символическое уподобление – древнейший опыт человека изображать неизобразимое. Первый символ, простой и удобопонятный – изобразительный. Когда ангелов пишут на иконах крылатыми, не имеется в виду, что они на самом деле имеют крылья, подобные голубиным; мы знаем, что ангелы – бестелесные сущности. Крылья передают, как пишут в иконописных подлинниках, их легкость, способность почти мгновенного перемещения в пространстве, их вознесенность – они, как птицы, возносятся в небо – к Богу, к престолу Божию. Есть еще символ явленный или, говоря по-научному и пользуясь греческим словом, эпифанический; суть его вот в чем: некая неизобразимая духовная реальность, изображаясь в земных вещественных сущностях, воспроизводит саму себя, сохраняя свои качества в этой, воспроизведенной земными средствами, реальности.
Когда неандерталец клал своему умершему другу в могилу пищу, он использовал именно этот эпифанический символ: не просто пытался выразить мысль, что умерший некогда проснется и будет жить, а создавал возможность будущего возрождения жизни. Погребальный обряд был не набором меланхолических воспоминаний, а мощнейшим орудием, средством победы над смертью и одновременно знамением этой победы.
Уделив немало времени находке в Ле-Мустье, думаю, мы убедились в религиозной реальности данного факта, символически существенно более глубокого, чем многие из наших действий. В завершение этой темы остановлюсь еще на одной находке из этого захоронения – самой сложной для истолкования, самой символической, но и самой важной. Вокруг головы неандертальца лежали необработанные, но явно специально положенные в могилу куски кремния. Отто Гаузер предположил, что это были полуфабрикаты, из которых умерший будет на досуге делать новые рубила. Но, как вы уже знаете, древний человек не стремился занять покойника делом на том свете. Скорее задача ставилась символическая. Труд, как и пища, – это явление жизни, и потому интерпретация мотивов неандертальца, положившего кремнёвые камни у головы покойного, данная профессором Гаузером, возможно, верна. Но кремень – не только инструмент для изготовления орудий, а еще и средство для добывания огня. Удар кремня о кремень высекает искры: падая на сухой мох, они могут возжечь огонь. А огонь – это связь человека с Богом. «Мы подобны этому кремню», – наверное, думал древний человек. Ведь мы – такие же тяжелые, материальные, мы ложимся в утробу земли, но в нас живет огонь – как в этом тяжелом камне, и при ударе вылетает из него. Наш огонь – духовная, стремящаяся к небу сущность. И поэтому именно вокруг головы – того, что особо связано с личностью человека, – положены камни. Этим как бы высказаны пожелание, убеждение, приказ, если угодно, душе умершего: подняться к небу.
Так много может сказать, даже без письменного текста, одно захоронение.
В дальнейшем духовные искания древнего человека все более углубляются и усложняются. Приблизительно 35 тысяч лет назад человек начал рисовать. Первая находка пещерной живописи относится к 1886 году. Как и многие другие научные открытия, она была сделана случайно. Один испанский дворянин собрался на охоту; его собака юркнула в расщелину и долго не шла на зов; тогда хозяин заметил, что это вход в пещеру. Он решил прийти сюда еще раз в воскресенье после обедни вместе с дочкой. Запасшись большим фонарем, после воскресного богослужения они отправились на прогулку. Отец отвалил камни, расчистил вход в пещеру, и они вошли под ее своды. Вдруг девочка закричала: «Папа, папа, быки!» Сначала он ничего не заметил, кроме разводов на стенах, но, приглядевшись, увидел, что многоцветные разводы складываются в изображения удивительных животных – быков, лошадей, мамонтов. Кто же их нарисовал в пещере с заваленным входом? Через несколько лет научный мир со всей определенностью установил доисторическое происхождение фресок из пещеры Альтамира. К настоящему времени известно много таких фресок; знаменита доисторическими рисунками и Каповая пещера на Южном Урале – единственный памятник палеолитической живописи за пределами западноевропейского ареала. Бережно храните этот удивительный памятник, он уникален.
Когда открыли пещерные фрески – а это был конец XIX века, период символизма и искусства для искусства – и стали рассуждать, для чего они делались, то, конечно, сразу раздались голоса, что древний человек рисовал, ибо не мог не рисовать, потому что его душа пела. Но как странно она пела: в самых глухих углах пещеры, в непроглядной темноте. А бывало и так: нарисует древний человек что-нибудь, а потом выйдет и заложит, замурует вход, чтобы никто больше не видел. Вы знаете хоть одного современного художника, который бы так поступил? Это явно не было искусством для искусства либо для услаждения эстетической потребности соплеменников. В 1920-е годы было выдвинуто предположение, попавшее на страницы вузовских учебников, что это проявление так называемой охотничьей магии. В самом деле, на фресках довольно много животных, изображено, как их поражают копья и стрелы. Но, во-первых, там намного больше животных, которых никто не убивает. Во-вторых, встречаются странные звери, каких и в природе нет, или полуживотные-полулюди; если это охотничья магия, то непонятно, где охотники надеялись встретить такую дичь. Но самое главное: доисторическая живопись уже настолько хорошо изучена, что мы знаем: на одну фреску у художника уходило примерно полгода.
Работа была очень сложной: сначала изображение высекалось насечкой, затем минеральные красители специальным образом растирались на естественных органических жирах, на крови и мозге животных. Краски готовились долго, очень долго, и после полного высыхания во много слоев наносились на камень. Только такое качество работы позволило этим произведениям уцелеть до сего дня. Многие средневековые фрески, та же «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи в Милане, сейчас находятся на грани гибели – прошло всего полтысячелетия, и краски не выдержали. А доисторические выдержали 35 тысяч лет и выдержат еще сколько угодно, если, конечно, современные люди не начнут писать на стенах пещеры «здесь был Вася» или заниматься другими пакостями.
Итак, если бы это была охотничья магия, то доисторический человек десять раз умер бы от голода, пока рисовал зверя. И эта гипотеза не объясняет, почему изображения находятся в самой глубине пещеры. Охотничья магия современных народов известна: изображения всегда делаются накануне охоты, под тем же солнцем и под тем же небом, что и охота, и после удачной экспедиции тут же уничтожаются, чтобы убитое животное как бы символически могло опять вернуться в свое стадо. Здесь ничего подобного нет: изображения делались на века, под землей, и входы замуровывались.
Можно предположить, что это навеки запечатленные изображения религиозных действий. И еще можно предположить, что речь идет об ином мире, куда древние люди мечтали вернуться после смерти. Это мир, в котором вечно совершались жертвоприношения, вечно паслись стада, – мир, где человеку жилось гораздо лучше, чем в земном изгнанничестве.
Люди открыли великую тайну живописи, как потом откроют тайну письменного слова: нарисованное существует вечно. Уже не надо постоянно совершать ритуальные действия, достаточно нарисовать – и они будут происходить всегда. Это были священные изображения, потому-то их исполняли с таким тщанием и скрывали в глубине пещер. Пройдут века, умрут родственники умерших, ради которых делались эти изображения, но вечно будет приноситься жертва в их память.
