Екатерина Калмыкова - Опыты исследования личной истории
Действительно, как мы уже отмечали, основные симптомы ПТСР – это навязчивые образы, мысли, ощущения, ночные кошмары, связанные с ситуацией травмы, с одной стороны, и попытки избегания стимулов (мыслей, ощущений, действий, связанных с травмой), эмоциональное онемение (numbing), отчужденность от окружающих – с другой. Эти аспекты ПТСР поразительно напоминают характерные черты двух типов ненадежной привязанности, обнаруженных при обследовании детей и взрослых в работах М. Эйнсворт с сотрудниками (Ainsworth, Witting 1969; Ainsworth et al., 1978), а также М. Мэйн с сотрудниками (Main et al.,1985). Один из вариантов ненадежного типа привязанности у детей (амбивалентный) и взрослых (тревожный) связан с нарушением способности контролировать противоречивые эмоциональные проявления и импульсивное поведение по отношению к объектам привязанности. Такому типу привязанности соответствуют регулярные прорывы негативного аффекта по отношению к себе и своим близким, застревание в этом аффекте, неспособность переключиться на другой вид деятельности и отношений. Другой ненадежный тип привязанности – избегающий у детей и дистанцированный у взрослых – характеризуется отстранением от объекта привязанности, избеганием болезненных воспоминаний, эмоциональной отчужденностью, отказом от поддержки и утешения. В поддержку данной гипотезы можно привести данные, приведенные в исследовании депрессии Бека (Beck, 1983, цит. по: Нельсон-Джоунс, 2000), который показал, что после стрессогенных событий, вследствие повышенной когнитивной уязвимости, в первую очередь страдают от депрессии отчужденные (ср. дистанцированный тип привязанности) и социотропные (ср. тревожный тип привязанности) индивиды.
Можно поэтому предположить, что появление ПТСР-симптоматики отчасти объясняется активацией ненадежных типов привязанности при нарушении функционирования «надежной» рабочей модели у травмированного индивида. Ответ на вопрос, почему это имеет место лишь у определенной части пострадавших, очевидно, может быть таким: те индивиды, у которых надежная рабочая модель по сравнению с другими доступными им типами привязанности является относительно слабо развитой, испытывают после травмы значительно большие трудности при ее восстановлении и достигают значительно меньшего успеха, так что у них оказываются активированными модели ненадежной привязанности. Другой вариант: рабочая модель индивида в целом отличается низкой пластичностью, в результате чего она с трудом поддается пересмотру и изменению; поэтому когда надежная рабочая модель вследствие травмы нарушается и не соответствует больше реальному опыту индивида, вступают в действие другие типы привязанности – ненадежные, порождая дезадаптивные способы поведения и посттравматическую симптоматику.
В проведенном исследовании изучалось проявление у испытуемых различных прототипов привязанности, а также степень выраженности психопатологической (в том числе посттравматической) симптоматики. С помощью корреляционного анализа было показано, что надежный тип привязанности не имеет корреляций с психопатологией, в то время как прототипы, относящиеся к ненадежным (тревожному и дистанцированному) типам имеют значимые взаимосвязи с выраженностью психопатологических (в том числе посттравматических) симптомов (Калмыкова и др., 2002). Таким образом, результаты исследования подтверждают гипотезу о взаимосвязи качества привязанности индивида с его способностью противостоять стрессогенным и психотравмирующим событиям.
Литература
Калмыкова Е. С., Комиссарова С. А., Падун М. А., Агарков В. А. Взаимосвязь типа привязанности и признаков посттравматического стресса. Психологический журнал. 2002. Т. 23. № 6. С. 89–97.
Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.
Нельсон-Джоунс Р. Теория и практика консультирования. СПб.: Питер, 2000.
Смирнова Е. О. Теория привязанности: концепция и эксперимент // Вопросы психологии. 1995. № 3. С. 139–150.
Ainsworth M. D. S., Blehar M. C., Waters E., Wall S. Patterns of attachment: A psychological study of the strange situation. Hillsdale, NJ: Erlbaum, 1978.
Ainsworth M. D. S., Bowlby J. An ethological approach to personality development // American Psychologist. 1991. V. 46. P. 333–341.
Ainsworth M. D. S., Witting B. Attachment and the exploratory behavior of one-year-olds in a strange situation // Determinants of infant behavior / B. M. Foss (ed.). NY: Basic Books, 1969. P. 113–136.
Beck A.T. Cognitive therapy of depression: New perspectives // Treatment of depression: Old Controversies / P. J. Clayton & J. A. Barnett (eds). New York Raven Press, 1983. P. 265–284.
Bowlby J. Attachment and loss. Attachment. NY: Basic Books, 1969. V. 1.
Bowlby J. Attachment and loss. Separation. Anxiety and anger. NY: Basic Books, 1973. V. 2.
Bowlby J. Attachment and loss: Loss: Sadness and depression. NY: Basic Books, 1980. V. 3.
Crowell J. A., Fraley R. Ch., Shaver P. R. Measurement of individual differences in adolescent and adult attachment // Handbook of attachment / J. Cassidy, P. Shaver (eds). NY: Guilford, 1999. P. 434–465.
Grice P. Logic and conversation // Syntax and semantics. V. 3. Speech acts / P. Cole, J. L. Moran (eds). NY: Academic Press, 1975. P. 41–58.
Hesse E. The adult attachment interview: Historical and current perspectives // Handbook of attachment / J. Cassidy, P. Shaver (eds). NY: Guilford, 1999. P. 395–433.
Horowitz M. J. Person schemas // Person schemas and maladaptive interpersonal patterns / M. J. Horowitz (ed.). Chicago: Univ. of Chicago Press, 1991. P. 13–31.
Horowitz M. J. Stress response syndromes. 2nd ed. Northvale, NJ, Aronson, 1986.
Horowitz M. J., Becker S. S. Cognitive response to stress: Experimental studies of a compulsion to repeat trauma // Psychoanalysis and contemporary science / R. Holt, E. Peterfreund (eds). NY: Macmillan, 1972. V. 1.
Janoff-Bulman R. Rebuilding shattered assumptions after traumatic life events: coping processes and outcomes // Coping: The psychology of what works / C. R. Snyder (ed.). NY: Oxford University Press, 1998. P. 305–323.
Lazarus R. S. Psychological stress and the coping process. NY: McGraw-Hill, 1966.
Main M. Metacognitive knowledge, metacognitive monitoring, and singular (coherent) vs multiple (incoherent) model of attachment: findings and directions for future research // Attachment across the life cycle / C. M. Parks, J. Stevenson-Hinde, P. Marris (eds). L.: Routledge, 1991. P. 127–159.
Main M. Recent studies in attachment // Attachment theory: Social, developmental, and clinical perspectives / S. Goldberg, R. Muir, J. Kerr (eds). Hillsdale, NJ: Analytic Press, 1995. P. 407–474.
Main M., Goldwin N. Adult attachment interview scoring and classification manual. Unpublished manuscript. University of Carolina, 1994.
Main M., Kaplan N., Cassidy J. Security in infancy, childhood, and adulthood: A move to the level of representation // Growing points of attachment theory and research. Monographs of the Society for research in child development / I. Bretherton, E. Waters (eds). 1985. V. 50 (1–2, Serial. № 209). P. 66–104.
Main M., Solomon J. Procedures for identifying infants as disorganized/ disoriented during the Ainsworth Strange Situation // Attachment in the preschool years: Theory, research, and intervention / M. T. Greenberg, D. Cicchettii, E. M. Cummings (eds). Chicago: Univ. of Chicago Press, 1990. P. 121–160.
Pilkonis P. A. Personality prototypes among depressives: Themes of dependency and autonomy // J. of Pers. Disorder. 1988. V. 2. P. 144–152.
Sandler J., Dreher A. U., Drews S. An approach to conceptual research in psychoanalysis, illustrated by a consideration of psychic trauma // International Review of Psycho-Analysis. 1991. V. 18. P. 133–141.
Solomon J., George C. The measurement of attachment security in infancy and childhood // Handbook of attachment / J. Cassidy, P. Shaver (eds). NY: Guilford, 1999. P. 287–316.
Stern D. N. The interpersonal world of the infant. NY: Basic Books, 1985.
Taylor S.E. Adjustment to threatening events. A theory of cognitive adaptation // American psychologist. 1983. November. P. 1161–1173.
Tulving E. Episodic and semantic memory // Organisation of memory / E. Tulving, W. Donaldson (eds). NY: Acad. Press, 1972. P. 381–403.
Рефлексивный процесс и его отражение в дискурсе
Одной из самых захватывающих тайн мироздания издавна считается душа человеческая. Возможно ли ее постичь, в чем ее суть, как она устроена, откуда берется и куда уходит – вот о чем задумывается род homo sapiens на протяжении уже нескольких тысячелетий. Искусство, религия, наука – все эти способы познания реальности предлагают множество сходных и различных ответов на эти вопросы, можно потратить годы жизни, изучая все уже имеющиеся творения человеческого духа, и так и не прийти ни к какому выводу. В своей повседневной жизни человек, как правило, не концентрируется на отсутствии ясных представлений о собственной душе, вполне удовлетворяясь доступными ему без особых усилий смутными впечатлениями, но время от времени сталкивается с необходимостью понять самого себя и своего ближнего. Тогда он садится и сочиняет философский трактат «О душе», или роман «Бремя страстей человеческих», или годами трудится над картиной «Явление Христа народу», или пишет монографию «Принципы и пути развития психологии». В конечном итоге именно потребность самопознания мотивирует развитие философской и психологической науки, и рано или поздно сама эта потребность и процессы, ее обеспечивающие, попадают в фокус внимания исследователей-психологов.
В отечественной психологии давно существует представление о рефлексии как о системе перцептивных и мыслительных актов, предметом которых являются собственные психические процессы. Так, это понятие интенсивно разрабатывается применительно к интеллектуальной деятельности самого субъекта (см.: Брушлинский, Поликарпов, 1999; Степанов, Семенов, 1985), к осмыслению субъектом своей жизнедеятельности (Василюк, 1989; Гинзбург, 1994); в последнее время существенно возросло количество работ, посвященных рефлексии в области управленческой деятельности (см.: Карпов, 2003). В. В. Знаков в работах, посвященных пониманию, вводит понятие самопонимания, в котором выделяет когнитивную и экзистенциальную составляющие (Знаков, 2005). Под когнитивной стороной он подразумевает способность и склонность субъекта к рефлексии, т. е. сознательному самоанализу, тогда как экзистенциальная сторона представляет собой эмоциональное, эмпатическое, спонтанное (в противовес целенаправленному) понимание собственного бытия, его движущих сил и смыслов. В целом возникает довольно пестрая картина: все авторы как будто говорят об одном и том же и используют один и тот же термин – «рефлексия», но выделяют разные его аспекты, и в результате возникает ощущение множественности и неопределенности изучаемого явления.
