Роберт Райт - Моральное животное
Однако в одном смысле Дарвин всегда оставался христианином. Как и прочие люди его времени и положения, он был пропитан идеей моральной воздержанности евангелизма. Он жил по принципами, отзывавшимся эхом в английских церквях и нашедшим светское выражение в «Самопомощи» Самюэля Смайлса, а именно: человек, упражняя свою "силу действия и самоотречения", должен оставаться "вооружённым против искушения низких соблазнов". А это, как мы видели, было для Дарвина "высшей стадией моральной культуры" — осознавать, "что нам следует управлять нашими мыслями, и "даже в сокровенных думах не вспоминать те грехи, которые доставляли нам в прошлом столько радости".
Но, будучи в этом смысле евангелистским христианином, Дарвин мог бы с почти тем же успехом называться индуистом, буддистом или мусульманином. Темы строгой самосдержанности и контроля животных побуждений постоянно упоминаются в великих мировых религиях. Широко, хотя и немного менее, распространена доктрина братской любви, та самая, которую Дарвин нашёл столь прекрасной. За шесть столетий до Иисуса, Лао-цзы сказал: "Это путь Tao… — отплачивать оскорбление добротой". Священные тексты буддистов призывают ко "всеохватной вселенской любви…, не испорченной ни малейшей враждой, не побуждающей неприязни". В индуизме есть доктрина «ахимза» — отсутствие всяких разрушительных намерений.
Что дарвинист извлекает из этого поразительного повторения тем? Что разные люди в разные времена были посвящены в божественное откровение нескольких универсальных истин? Не совсем так.
Дарвинистская линия рассуждений о духовности во многом подобна дарвинистской линии при обсуждении морали. Люди склонны говорить и верить вещам, лежащим в рамках их коренных эволюционных интересов. Из этого не следует, что люди, благоволящие этим идеям, всегда распространяют свои гены. Некоторые религиозные нормы, к примеру, безбрачие, могут быть для этого абсолютно непригодны. Скорее следует ожидать, что доктрины, на которых люди «защёлкиваются», просто будут в своем роде гармонировать с психическими органами, разработанными естественным отбором. «Гармония» — это, по общему признанию, довольно широкий термин. Эти доктрины могут, с одной стороны, утолять какую-то глубокую психологическую жажду (вера в загробную жизнь удовлетворяет желанию выжить), или они могут, с другой стороны, подавлять некоторую жажду настолько неутолимую, что будут восприниматься как обременительные (похоть, например). В том ли смысле или другом, но те принципы, под которыми подписываются верующие люди, должны быть объяснимы в терминах эволюционного развития психики. Таким образом, раз различные мудрецы ухитряются продавать одни и те же темы, то эти темы могут сказать кое-что о контурах психики и человеческой природы.
Означает ли это, что обычные религиозные учения содержат какие-то вечные ценности в качестве правил жизни? Дональд Т. Кампбелл, один из первых психологов, ставших энтузиастом современного дарвинизма, так и предположил. В обращении к Американской Психологической Ассоциации он говорил о "возможных источниках законности в предписаниях для жизни, которые были выработаны, проверены, просеяны сквозь сотни поколений человеческой социальной истории. С чисто научных оснований эти предписания для проживания можно расценить как проверенные лучше, чем самые хорошие психологические и психиатрические рассуждения о том, как нужно жить".
Кэмпбелл сказал это в 1975 году, как раз после публикации «Социобиологии» Уилсона и прежде, что цинизм нового дарвинизма полностью выкристаллизовался. Сегодня многие дарвинисты были бы менее жизнерадостны. Замечено, что хотя эти идеи должны бы по определению так или иначе гармонировать с мозгом, в который они вселяются, но из этого не следует, что они есть благо для этого мозга в конечном счёте. Некоторые идеи на деле выглядят паразитирующими на мозге, они — «вирусы», как выразился Ричард Докинз. Идея героиновых инъекций — развлечение, продолжающее заражать людей, играет на близорукой страсти, но вряд ли служит долговременным целям этих людей.
Кроме того, даже если распространяются идеи, служащие долгосрочным интересам народа, то эти интересы могут быть таковыми, прежде всего, для продавцов идеи, а не покупателей. Религиозные лидеры часто имеют высокий статус, и не слишком трудно заметить, что их проповеди есть форма эксплуатации, искусное направление воли слушателя на цели говорящего. В самом деле, и проповеди Иисуса, и проповеди Будды, и Лао-цзы имели эффект усиления власти Иисуса, Будды и Лао-цзы, подъем их статуса в растущих группах людей.
Впрочем, нельзя сказать, что религиозные доктрины всегда принуждают. Допустимо, что Десять Заповедей имели конкретную авторитарную власть как распоряжение политического лидера, скреплённую личной печатью самого Бога. Иисус, если ему не хватало политического влияния, регулярно взывал к поддержке Бога. Впрочем, Будда со своей стороны не подчеркивал сверхъестественность власти. И хотя он был рождён в высокопоставленном семействе, он, как говорят, сбросил бремя своего статуса, чтобы бродить по миру и проповедовать; очевидно, его движение началось с нуля.
Факт состоит в том, что многие люди в различные времена воспринимали различные религиозные доктрины без какого-то значительного принуждения извне. Возможно, это влекло какое-то психическое вознаграждение. Великие религии, так или иначе, содержат идеологию самопомощи. Кемпбелл полагает, что было бы расточительно отвергать века религиозной традиции, сначала их не рассмотрев. Мудрецы, возможно, были корыстны (как и все мы), но из этого не следует, что они не были мудрецами.
Демоны
Общая тема крупных религий — дьявольское искушение. Снова и снова мы видим, как злое существо в невинном облике стремится соблазнить людей на кажущийся незначительным, но, в конечном счёте, имеющий важное значение проступок. В Библии и Коране есть Сатана. В буддистских священных текстах есть искуситель Мара, коварно пускающий в действие своих дочерей, Рати (Желание) и Рагу (Удовольствие).
Демоническое искушение не может рассматриваться как подобие специфической научной доктрины, но оно хорошо отражает динамику приобретения привычек: медленно, но верно. Например, естественный отбор «хочет», чтобы мужчины имели секс с бесконечным рядом женщин. И реализует эту цель серией хитрых приманок, которая может начинаться, скажем, с простых размышлений о внебрачном сексе, которые затем становятся более сильными и, в конечном счёте, непреодолимыми. Дональд Симонс заметил, что "высказывание Иисуса — "Всякий, глядящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своём" — означает, что он понял функцию мысли вызывать соответствующее поведение".
И это не совпадение, что демоны и торговцы наркотиками часто используют ту же самую линию проникновения ("Только попробуй немного, тебе будет хорошо") или то, что религиозные люди часто усматривают демонов в наркотиках. Ибо привыкание к любой цели, скажем, сексу или власти, — буквально захватывающий процесс, растущая зависимость от биологических химикалий, которые обеспечивают удовлетворение этим. Чем больше власти вы имеете, тем больше вам её хочется. И любое уменьшение её вызовет дурноту, даже если этот уменьшенный уровень когда-то вызвал у вас экстаз. (Нужно назвать одну привычку, которую естественный отбор никогда "не хотел" поощрять — наркоманию. Это чудо технологии — непредвиденное биохимическое вмешательство, подрыв системы поощрений. Предполагалось, что мы получаем острые ощущения старомодным способом — от успешно сделанной работы, еды, совокупления, победы над конкурентами и так далее).
Дьявольское искушение почти без стыков переходит в более глубокое понятие зла. Обе идеи — пагубное существо и пагубное искушение — претендуют на эмоциональную власть над духовными намерениями. Когда Будда призывает нас "выкапывать корень желаний" так, чтобы "Мара, искуситель, не мог побороть вас снова и снова", то предполагается, что мы закаляемся для последующих битв; это слова бойца. Предупреждения о том, что наркотики, секс или воинственный диктатор есть «зло», производят почти такой же эффект.
Концепция «зла» хотя и менее примитивна метафизически, чем, скажем, «демоны», но и ей нелегко найти соответствие в современном научном мировоззрении. Однако люди явно находят её полезной, и причина этого в том, что она метафорически удачна. В самом деле, вот сила, вводящая нас в соблазны различных удовольствий, которые пребывают (или, во всяком случае, пребывали) в мусорном ведре наших генетическом интересов, не приносят нам долгосрочного счастья и могут вызвать большие страдания у других. Можно называть эту силу призраком естественного отбора. Конкретнее это можно было бы называть нашими генами (по крайней мере, некоторыми). Если практически удобнее использовать слово «зло», то почему бы этого не делать.
