Натали Роджерс - Творческая связь. Исцеляющая сила экспрессивных искусств
Мой новый друг, терапевт из Чили, позвонила коллеге из Аргентины. И к моменту моего прибытия туда был организован еще один воркшоп для женщин. Вот выдержки из моего дневника:
1977 год, Аргентина. Меня поразила смелость психологов, которых я встретила. Поскольку они жили в атмосфере страха много лет, то привыкли к этому как к определенному образу жизни. Эта страна управляется военными; на протяжении последних трех лет 12 тысяч человек либо пропали без вести, либо были убиты, либо брошены в тюрьму.
Я только что вернулась после первого дня фасилитации на воркшопе для женщин-психотерапевтов. Боже мой, как же мне грустно! Это фантастические женщины – умные, сильные, красивые и отважные перед лицом всех тех проблем, которым должны противостоять женщины во всем мире. Сейчас, сидя в своем номере в отеле и просматривая только что сделанные записи, в которых резюмированы их проблемы, я плачу. Я уже работала с теми, у кого есть серьезные эмоциональные расстройства, но здесь происходит что-то другое. Эмоциональные проблемы этих женщин усугубляются или создаются политической жестокостью и той основанной на страхе системой, в которой они живут.
Одна из участниц сказала: «Я все еще пытаюсь пережить потерю двух моих детей». Она терапевт. Я спросила, не хочет ли она подробнее поговорить об этом. «Они умерли несколько лет назад. Хотя они были еще подростками, принимали активное участие в борьбе за свободу». Ее слова заставили заговорить другую женщину: «Двое из моих детей сейчас в Испании, и у них возникли психологические проблемы из-за преждевременного разрыва с семьей. Я вынуждена была отправить их туда, чтобы сохранить им жизнь. У меня нет возможности поехать навестить их, а они не могут вернуться сюда». Подобные истории звучали вновь и вновь, трагические случаи, потери, разлуки и мучения, обусловленные политической ситуацией в стране. Одна из терапевтов рассказала, как ее вместе с семьей посреди ночи забрали в тюрьму и держали там много месяцев. Она страдала от сильного чувства вины, потому что ее и ее семью освободили, а другие все еще оставались в тюрьме. Она до сих пор слышит ночью во сне крики и вопли тех, кого пытают.
Слез почти не было. Женщины просто говорили о том, что стало частью их повседневной жизни. То, что мне казалось немыслимым, для них было реальным. Смерти в семье, похищение детей и одиночество одной женщины еврейского происхождения по причине того, что все ее родственники бежали из страны. Она сказала: «У меня нет никого, с кем можно было бы провести праздничные дни».
Я поняла, что это совершенно иной контекст совладания с психологическими проблемами. Аргентинцы привыкли к постоянной угрозе внезапной потери; слушая их рассказы, я соприкоснулась с собственным ощущением бессилия перед лицом диктатуры. Подобная политическая беспомощность – мой собственный жуткий кошмар. Постоянно чувствовать себя под дулом пистолета, не иметь сил, чтобы открыто сказать то, во что веришь, испытывать ежедневный террор со стороны властей – для меня это словно удар под дых! Я обнаружила, что плачу их слезами, хочу выкрикнуть их гнев. Они проглотили это или измучили себя приступами гнева и слез дома. Они знают, что за публичный протест могут расстаться с жизнью или попасть в тюрьму.
Последний день: результаты этого единения оказались необычайно радостными и ресурсными. Эти женщины нуждались друг в друге, и они обнаружили смысл группы поддержки. В среде, где сосед может донести на соседа, доверие друг к другу растет медленно. Как сказала одна из них: «Страх у нас под кожей».
Построение кросс-культурных связей приносит взаимное обогащение. Для меня естественно создавать атмосферу доверия, в которой люди могут общаться друг с другом как с помощью слов, так и посредством художественных образов. Когда я слушаю их – и их «музыку», и их слова, – они действительно начинают слышать друг друга. Мое неподдельное принятие позволяет им проговаривать свои страхи и невзгоды, утешать и поддерживать друг друга. Мой приезд по-новому объединяет их. Они будут продолжать встречаться и вселять друг в друга смелость.
И эти люди вдохновляют меня! Выслушивание тех, кто живет под пятой угнетателя, переживает трагические потери и преодолевает препятствия в профессиональной деятельности, дает мне новую энергию. Их внутренняя сила и отвага гораздо сильнее всего, что я переживала в своем опыте. Хотя я говорила им о том, что они меня вдохновляют, не уверена, что они мне поверили. Угроза жизни слишком реальна в этой стране, чтобы люди могли увидеть собственную силу духа.
Экспрессивные искусства в Советском Союзе
Мои недавние поездки в (то время еще) Советский Союз тоже были двусторонним мостом для кросс-культурного взаимопонимания{75}. Как показывают приведенные ниже примеры, настойчивые усилия многих людей действительно стали причиной перемен. Осознание того, что всего несколько человек способны существенно изменить не только жизнь отдельных людей, но и страны в целом, глубоко трогает. Наши советские друзья рассказали нам, что общее направление психологической науки сильно изменилось под влиянием гуманистических психологов, первыми в ряду которых были Карл Роджерс и Вирджиния Сатир, посетившие СССР в середине 1980‑х годов.
Советский Союз, обладавший богатым музыкальным, художественным и литературным наследием, был полностью изолирован от информации о психологии и гуманистических ценностях. В течение 70 лет психотерапия была вне закона. Клиническое обучение и супервизии были недоступны. В психиатрических больницах содержались политические заключенные. Ситуацию лучше всего описали сами советские психологи. В заявлении нового Санкт-Петербургского некоммерческого консультативного и тренингового центра «Гармония» читаем:
Уродливая идеология, существовавшая в нашей стране на протяжении 70 лет, нанесла ущерб нашему народу. Она засорила его ум, стерев из памяти подлинные человеческие ценности и отвергая священную уникальность каждого человеческого существа.
Переориентировать умы людей в сторону гуманистических идеалов – вот главная цель нынешней перестройки…
Не все изменения в жизни советских людей оказались позитивными. Политическая нестабильность, межнациональные конфликты и экономические трудности – все это привело к усилению человеческого страдания, интенсификации страхов и чувства безнадежности, разжиганию агрессии и саморазрушения…
Чтобы помочь людям пережить критические времена, предложить им не только материальную поддержку, но и, что более важно в сегодняшних драматических обстоятельствах, стимулировать их личностный рост перед лицом внезапных разрушительных событий… Психотерапия и психологическая помощь приобретают еще большую значимость. А они теперь безнадежно неадекватны. Например, в Ленинграде, городе с пятимиллионным населением, работает всего несколько десятков профессиональных психотерапевтов, в небольших городах их единицы, а в большинстве городов нет вообще.
Нужно понимать, что психотерапия официально рассматривалась как идеологический инструмент, используемый главным образом для того, чтобы усилить приспособленность личности к уродливому образу жизни. Профессиональное обучение вынуждало психологов и терапевтов подгонять науку под марксистскую философию. Даже сейчас психологическое образование нельзя назвать сколько-нибудь удовлетворительным.
Как ответ на этот кризис группа ленинградских психологов и психотерапевтов организовала независимый кооперативный центр «Гармония».
Мне неоднократно говорили о том, что визит моего отца в СССР изменил лицо советской психологии. Юлия Гиппенрейтер, профессор Московского университета, в разговоре у нее дома, за кухонным столом, сказала мне следующее:
До приезда Карла Роджерса психология как область исследований вызывала небольшой интерес, поскольку мы были сосредоточены на вещах вроде измерения движения глаз или других подобных, имеющих весьма относительную ценность проектах. Узнав о приезде Карла Роджерса, мы просто не могли в это поверить.
Когда же он приехал, мы боролись за то, чтобы попасть на его мастер-классы и переполняли аудитории на его лекциях. Получение опыта человекоцентрированного подхода от этого искреннего и весьма скромного человека изменило видение психологии не только у меня, но и у многих моих коллег. Теперь я обучаю преподавателей общению с учащимися и использую принципы фасилитации в моих занятиях в университете.
Когда Карл Роджерс вернулся из поездки, он сказал, что даже не думал, что в СССР читали его книги, поскольку ни одна из них не была переведена на русский язык. Он был скептически настроен насчет того, что они знали что-то о его работе.
