Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Рассказ пациентки при втором посещении не обнаружил противоречия с тем, что я услышал в первый раз, но те дополнительные детали, которые в нем содержались, разрешили все сомнения и трудности. Начнем с того, что она посетила молодого человека в его квартире не один раз, а дважды. И именно во второй раз ее потревожил подозрительный шум: в первоначальном изложении она умолчала или забыла упомянуть о своем первом визите, потому что не придавала ему значения. Во время него не случилось ничего, достойного внимания, но этого нельзя сказать о следующем дне. Руководство отделом, где она работала, осуществляла пожилая женщина, которую она описывала следующим образом: «У нее седые волосы, как у моей матери». Эта пожилая начальница явно симпатизировала девушке и выказывала ей свою привязанность, хотя иногда поддразнивала ее; девушка понимала, что она как бы является фавориткой. На следующий день после ее первого визита к молодому человеку он появился на работе и зашел к пожилой даме, чтобы обсудить с ней какой-то деловой вопрос. Они негромко разговаривали, и в какой-то момент пациентка внезапно почувствовала уверенность, что он рассказывает ей о приключении предыдущего дня, и в том, что между ними двумя раньше существовала любовная связь, о которой она не догадывалась. И теперь седовласая пожилая женщина, похожая на ее мать, все знала, а ее слова и поведение в течение дня только подтвердили подозрения пациентки. При первой же возможности она высказала упрек своему любовнику в измене. Разумеется, он энергично протестовал против того, что он назвал бессмысленным обвинением. На некоторое время ему все-таки удалось избавить ее от заблуждения и вселить в нее достаточное к нему доверие, чтобы она снова пришла (полагаю, что это произошло через несколько недель). Остальное мы уже знаем из ее первого рассказа.
Во-первых, эта новая информация устраняет всякие сомнения относительно патологического характера ее подозрения. Легко видеть, что седовласая пожилая начальница стала как бы замещением ее матери, что, несмотря на свою молодость, любовник пациентки занял место ее отца и что именно сила этого комплекса матери заставила пациентку подозревать любовные отношения между этими плохо друг другу подходящими партнерами, какими бы невероятными эти отношения не казались. Более того, это устраняет кажущееся противоречие с нашими основывающимися на психоаналитической теории ожиданиями того, что развитие мании преследования должно определяться непреодолимой гомосексуальной привязанностью. Первоначальным преследователем, т. е. фактором, влияния которого стремится избежать пациентка, здесь опять-таки является не мужчина, а женщина. Начальница знала о любовной связи девушки, порицала ее и обнаруживала свое порицание таинственными намеками. Привязанность пациентки к своему полу препятствовала ее попыткам принять в качестве объекта любви человека противоположного пола. Ее любовь к матери стала средоточием всех тех тенденций, которые, играя роль «совести», становились на пути девушки, пытающейся совершить первый шаг по дороге к нормальному сексуальному удовлетворению — во многих отношениях довольно опасному. Именно благодаря этой любви отношения девушки с мужчинами оказались под угрозой.
Когда мать препятствует сексуальной активности дочери, она выполняет свою нормальную функцию, которая, будучи основанной на могучих бессознательных мотивах, определяется событиями детства и которая получила санкцию общества. И уже дело самой дочери эмансипироваться от этого влияния и решить для себя, исходя из рациональных доводов, в какой степени она может позволить себе сексуальное удовольствие или должна отказаться от него. Если при попытках эмансипироваться она становится жертвой невроза, то следует предположить у нее наличие комплекса матери, который, как правило, трудно преодолим и не поддается контролю с ее стороны. Конфликт между этим комплексом и новым направлением, в котором устремилось либидо, принимает форму того или иного невроза в зависимости от склонностей субъекта. Однако проявление невротической реакции всегда будет определяться не ее актуальным отношением к действительной матери, но ее инфантильным отношением к ее раннему образу матери.
Мы знаем, что наша пациентка много лет не имела отца: мы можем также предположить, что ей вряд ли бы удавалось уклоняться от общения с мужчинами до возраста тридцати лет, если бы у нее не было поддержки со стороны сильной эмоциональной привязанности к матери. Когда же ее либидо обратилось на мужчину в ответ на его настойчивое ухаживание, эта поддержка превратилась в тяжелое ярмо/ Девушка попыталась освободить себя от своей гомосексуальной привязанности, и ее наклонности позволили ей сделать это в форме параноической мании. Таким образом, мать превратилась во враждебного и злобного надзирателя и преследователя. С этим можно было бы справиться, если бы комплекс матери не сохранил достаточно силы для того, чтобы выполнять свою цель - удерживать пациентку на расстоянии от мужчин. Как следствие, в конце первой фазы конфликта пациентка отстранилась от своей матери, но в то же время не сумела уйти от нее к мужчине. Не удивительно, что обоих она видела вовлеченными в заговор против нее. Затем энергичные усилия мужчины решительно привлекли ее к нему. Она как бы поборола в сознании сопротивление матери и с готовностью пришла на вторую встречу со своим любовником. В дальнейшем мы не видим повторного появления матери, но можно с уверенностью настаивать на том, что в этой первой фазе любовник превратился в преследователя не непосредственно, но через мать и в силу своих взаимоотношений с матерью, которая играла ведущую роль в первой мании.
Можно было бы думать, что сопротивление наконец-то преодолено и что девушке, которая до сих пор была привязана к матери, удалось полюбить мужчину. Но после второго посещения появляется другая мания, которая, изобретательно воспользовавшись некоторыми случайными обстоятельствами, разрушила эту любовь и, таким образом, успешно выполнила цель комплекса матери. Может все же показаться странным, что женщина защищается от любви к мужчине с помощью параноической мании; но прежде чем рассмотреть это положение дел более внимательно, остановимся на случайных обстоятельствах, которые стали основой этой второй мании, направленной исключительно против мужчины.
Лежа, частично раздевшись, на диване возле своего любовника, она услышала шум, напоминающий щелканье или удар. Не зная его причины, она пришла к определенному истолкованию его после того, как повстречала на лестнице двух мужчин, один из которых нес нечто, выглядевшее как закрытый ящик. Она убедила себя, что кто-то, действуя по указанию ее любовника, наблюдал за ней и сделал ее фотографии во время интимногоtet-a-tet. Разумеется, нелепо утверждать, что если бы не этот злосчастный шум, то мания бы не образовалась; напротив, в этом случайном обстоятельстве следует видеть нечто неизбежное, нечто, что должно было непременно утвердить себя в пациентке, точно так же, как она предположила связь между ее любовником и пожилой начальницей, замещающей ее мать. Среди бессознательных фантазий всех невротиков и, вероятно, всех людей почти всегда присутствует одна, которую можно обнаружить с помощью анализа: это фантазия наблюдения сексуального взаимодействия родителей. Такие фантазии - наблюдение за сексуальным взаимодействием родителей, соблазнение, кастрация и т. п. — я называю первобытными фантазиями и как-нибудь постараюсь детально рассмотреть их происхождение и отношение к индивидуальному опыту. Случайный шум, таким образом, просто сыграл роль провоцирующего фактора, который активизировал типичную фантазию нечаянного подслушивания, являющуюся компонентом родительского комплекса. Более того, следует усомниться в том, что мы можем назвать с полной уверенностью этот шум «случайным». Как заметил однажды в разговоре со мной Отто Ранк, такие шумы, наоборот, составляют необходимую часть фантазии подслушивания, и они воспроизводят либо звуки, которые указывают на взаимодействие родителей, либо звуки, которыми подслушивающий ребенок боится выдать себя. Но в данном случае мы можем с достаточной уверенностью утверждать следующее: любовник пациентки по-прежнему воспринимался как отец, место же матери заняла сама пациентка. Роль подслушива- ющего должна тогда достаться кому-то третьему. Мы можем видеть, каким способом девушка освободилась от гомосексуальной зависимости от своей матери. Посредством некоторой регрессии: вместо того, чтобы выбрать в качестве объекта любви свою мать, она идентифицировала себя с ней - она сама стала своей матерью. Возможность этой регрессии указывает на нарциссическое происхождение ее гомосексуального выбора объекта и, следовательно, на ее параноическую последовательность. Можно в общем виде проследить тот ход мысли, который бы привел к тому же результату, что и эта идентификация: «Если моя мать делает это, я тоже могу это делать; я имею на это такое же право, как и она».
