Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды
Когда эмоциональное состояние человека отражается (без его собственного ведома) в интерпретации им окружающего, мы говорим о проекции . Ему не удается использовать исключительно беспристрастные и объективные доказательства в своих объяснениях реальности вокруг себя.
В снах каждый проецируется. Только после пробуждения мы осознаем, что наши частные желания, страхи или мстительные стремления несли ответственность за происходившее в наших сновидениях. Ребенок находит во сне горы сладостей; слабому юноше снится триумф на спортивном поле; испытывающая тревогу мать видит во сне смерть своего ребенка.
Грезы наяву также проективны. Когда мы расслабляемся на диване, наш ум рисует события, реализующие наши надежды, желания, страхи. В своих фантазиях мы удачливы, получаем удовлетворение или иногда терпим поражение и гибнем, – все в соответствии с темпераментом или типом эмоций, которые в это время управляют ассоциативным потоком наших мыслей.
Слухи сродни грезам наяву из вторых рук. Если услышанная нами история дает причудливую интерпретацию реальности, соответствующую нашей тайной жизни, мы склонны верить ей и передавать ее.
Короче говоря, в гомогенной социальной среде слухи зарождаются и отправляются в путешествие благодаря их обращению к сильным личным интересам вовлеченных в их передачу людей. Мощное влияние этих интересов использует слухи главным образом в качестве рационализирующего средства, требуя от них не только выражения, но и объяснения, оправдания и обеспечения смысла с точки зрения задействованных эмоциональных интересов. Временами взаимоотношения между интересами и слухами столь тесны, что нам приходится принять тот факт, что слух – это просто проекция совершенно субъективного эмоционального состояния.
Основной ход искажений
Чрезвычайно интересно, что один и тот же паттерн искажений обнаруживается и в изменениях, которым с течением времени подвергаются восприятие и воспоминания индивида, и в трансформациях, которым подвергается рассказ при переходе от человека к человеку. Этот паттерн изменений в социальной и индивидуальной памяти имеет три аспекта: сглаживание, заострение, ассимиляцию .
По мере движения слуха он имеет тенденцию становиться более коротким, сжатым, легче схватываться и передаваться. В последующих версиях первоначальные детали все больше и больше сглаживаются ; используется все меньше слов и упоминается все меньше тем. В нашем лабораторном эксперименте, посвященном слухам, мы обнаружили, что количество деталей, удерживаемых при передаче, наиболее резко снижается в начале серии воспроизведений. Количество их продолжает уменьшаться, но более медленно, в каждой последующей версии. Та же тенденция обычно обнаруживается при индивидуальном удержании информации, но «социальная память» в течение нескольких минут совершает такое же сглаживание, какое совершает индивидуальная память за недели.
Когда происходит сглаживание ряда деталей, оставшиеся детали обязательно заостряются . Заострение обозначает избирательное восприятие, удержание и сообщение нескольких деталей из первоначально большого контекста. Хотя заострение, как и сглаживание, происходит в каждой серии воспроизведений, не всегда подчеркиваются те же самые темы. Многое зависит от состава группы, в которой передается рассказ, ибо будут заостряться именно те темы, которые представляют для рассказчиков особый интерес. Однако существуют некоторые детерминанты заострения, являющиеся фактически универсальными: например, необычный размер и поражающие внимание, захватывающие фразы.
Что же именно ведет к стиранию одних деталей и подчеркиванию других? И что объясняет перестановки, вставки и другую фальсификацию, свойственную распространению слухов? Ответ обнаруживается в процессе ассимиляции , который порожден всей мощью привычек, интересов и чувств, уже существующих в сознании слушателя. В рассказывании и пересказывании истории, например, заметна ассимиляция главной темы. Отдельные моменты заостряются или сглаживаются, чтобы соответствовать ведущей теме истории, и начинают соответствовать этой теме так, чтобы в результате история стала более связной, правдоподобной и завершенной. Приспособление часто подчиняется ожиданиям: вещи воспринимаются и запоминаются такими, какими они обычно являются. Важнее всего то, что ассимиляция выражается в изменениях и фальсификациях, отражающих глубоко укорененные эмоции, установки и предрассудки субъекта.
Сглаживание, заострение и ассимиляция, хотя и разделяются нами в целях анализа, не являются независимыми друг от друга механизмами. Они функционируют симультанно и отражают уникальный процесс субъективации, приводящий к аутизму и фальсификации, столь характерным для слухов.
Слияние тем в слухе
Перечислить эмоции, запускающие и поддерживающие слухи, – задача трудная, потому что мотивационный паттерн всегда сложен и скрыт очень глубоко. Однако во время войны была попытка создать схему классификации, базировавшуюся на преобладающем типе мотивационного напряжения, отражаемого в слухах [230] . Анализ 1000 военных историй, рассказывавшихся в 1942 году, показал, что все они выражали враждебность, страх или желание. Классифицировать слухи в зависимости от их главного побудительного мотива, вероятно, во время войны было гораздо легче; но даже для военного времени трихотомия ненависть – страх – желание чересчур упрощена. Слухи-страхи (например, относительно зверств врага) могут поддерживаться элементами сексуального интереса, приключения или чувства морального превосходства. Комплекс мотивов, к которым приспосабливается слух, – это личное дело, и понимание того, почему данный человек восприимчив к определенному рассказу, потребовало бы клинического изучения этого человека. Вследствие разнообразия мотивационных сочетаний, питающих слухи, любая психологическая классификация неизбежно будет упрощенной и грубой.
Таким образом, нельзя ожидать, что один слух коррелирует только с единственной эмоцией или только с одной когнитивной тенденцией. Ассимиляция работает не на единой основе. Даже внешне простая история может служить в качестве объяснения, оправдания и высвобождения целой смеси чувств.
Антинегритянские слухи
Слияние ненависти, страха, вины с экономической неразберихой обнаруживается в любопытных слухах о «Клубах Элеоноры», которые энергично распространялись в 1943 году в южных штатах. Темой этих историй было объединение большого количества негритянских женщин, особенно домашней прислуги, под духовным водительством Элеоноры Рузвельт с целью восстания против существующего социального порядка. Здесь наиболее отчетливо видно слияние противостояния либерализму Нового курса с традиционными антинегритянскими чувствами. Но комплекс мотивов даже еще глубже.
Существовало много версий слухов, в которых «Клубы Элеоноры» иногда называли «Дочерьми Элеоноры», «Клубами гнева Элеоноры», «Сестрами Элеоноры» и «Королевским домом Элеоноры» [231] . Эти причудливые названия представляют, конечно, приспособление слухов к стереотипам, касающимся религиозности негров и их предполагаемой склонности к пышным названиям. Часто говорилось, что девиз этих групп: «Белая женщина в каждой кухне через год». Типичная «элеонорская» история звучит так: «Белая женщина отсутствовала какое-то время, а когда вернулась, обнаружила свою цветную служанку сидящей за ее туалетным столиком и причесывающейся ее расческой». Другие истории изображали служанку-негритянку моющейся в хозяйской ванне или принимающей своих друзей в гостиной. В одном из слухов говорилось, что когда белая леди позвала свою кухарку прийти приготовить обед для своих гостей, кухарка в свою очередь потребовала, чтобы хозяйка была у нее дома в восемь утра в субботу утром, чтобы приготовить завтрак для ее гостей. Рассказывали, что одна негритянская служанка предложила заплатить белой женщине, чтобы та стирала ее одежду. Время от времени истории намекали на грядущее насилие, обвиняя клубы в том, что в них хранят ножи для колки льда и для рубки мяса.
Все эти версии, помимо отражения антирузвельтовских и антинегритянских чувств, показывают отчетливый страх инверсии статуса . Цветные люди представляются не просто как лелеющие недовольство в глубине души, но как находящиеся на грани бунта. Они грозят взять верх, перевернуть социальную шкалу. Почему? Потому что эти истории в какой-то степени объясняют и облегчают чувство экономической и социальной небезопасности, испытываемое белыми распространителями слухов. Ощущая смутную тревогу, они оправдывают свое волнение, указывая на негритянскую агрессию, и извлекают грустное утешение из предупреждений друг друга об угрозе.
