Лорин Слейтер - Открыть ящик Скиннера
— Неправда, — сказала Лофтус. — Обо всем этом Эйлин позже прочла в газетных сообщениях.
Присяжных это не убедило, они не согласились с Лофтус, и она отправилась домой, проиграв дело. Она утверждает, что именно это событие определило ее дальнейшую работу. Фрэнклин был осужден за изнасилование и убийство лучшей подруги дочери через двадцать лет после гибели девочки, и Лофтус почувствовала, как ее охватывает холод.
— Моя миссия, — говорит она мне, — моя миссия в жизни с тех пор и навсегда — помогать невинно осужденным. Я поняла, что разговоры о сигналах светофора и амбарах не будут приниматься во внимание, особенно в новом климате в стране, когда лечение для восстановления памяти стало так модно и все поверили в реальность вытеснения[42] воспоминаний. Я поняла, что мне нужно доказать не только то, что воспоминания можно исказить, — это, видит бог, я доказала, — но и что возможно создать у человека совершенно ложные воспоминания. — Эти слова Лофтус произносит с особым чувством: гоблин жаждет показать трюк. Элизабет Лофтус получила докторскую степень в Стэнфорде, она великолепный математик и обладает даром нащупать пульс современной культуры, чтобы потом заразить ее спорами собственных убеждений. И должна сказать, многие из ее убеждений хороши. Некоторые — похуже. В целом она такая же, как и большинство из нас, только в несколько раз больше — смесь интеллекта и слепоты, множество чувствительных точек.
Лофтус выступала в суде по делу Фрэнклина в 1990 году, подвергнув сомнению достоверность воспоминаний Эйлин. За несколько лет до этого вышла в свет книга Эллен Басе и Лауры Дэвис «Смелость, чтобы исцелиться: руководство для женщин, в детстве переживших сексуальное насилие», сразу ставшая бестселлером. Особое возмущение Лофтус вызвала фраза из этой книги: «Если вы думаете, что подвергались насилию, значит, так и было». Психотерапевты советовали своим пациенткам, испытывавшим травматическое вытеснение воспоминаний, «дать волю воображению». Примерно в это же время суды начали пересматривать срок давности для преступлений, связанных с сексуальным насилием: вместо пяти лет с момента события теперь иск можно стало подавать в течение пяти лет со времени возвращения памяти; это означало, что сотни и тысячи пожилых людей оказались обвинены в таких преступлениях своими обратившимися за психотерапией дочерьми.
— Еще были обвинения в сатанинских культах, — говорит Лофтус. — И ни разу, ни единого разу ФБР не нашло и следа доказательств.
Совпадение факторов… Книга Басе и Дэвис. Суд над Фрэнклином. Но больше всего — письма со всей страны от пожилых родителей, которые знали, что Лофтус защищала Фрэнклина, и молили ее о помощи. Старики писали о том, что дети обвиняют их в гротескных сатанинских обрядах — эти обвинения были фантастическими и совершенно абсурдными, но тем не менее они разрушали семьи и погружали в отчаяние отцов и матерей, клявшихся в своей невиновности.
— Мой дом стал для этих людей пересадочной станцией, — говорит Лофтус, — а счета за телефонные разговоры каждый месяц приходили на сотни долларов. Я понимала, что не смогу помочь несчастным, если научно не докажу, что разум не только искажает реальные воспоминания, но может создавать совершенно фальшивые. Я хотела экспериментально доказать такую возможность. Но как? Все эти этические ограничения — боже, сколько же появилось комитетов по этике, которые, не дают делать абсолютно ничего! Стоит провести невинный психологический эксперимент на людях, и вас уподобят врачу, отказавшемуся лечить сифилис. — Лофтус усмехается. — Лучше всего было бы снабдить испытуемых ложным воспоминанием о сексуальном насилии, но это неэтично, поэтому мне пришлось думать и думать: как создать экспериментальную ситуацию, которая касалась бы травмы, но не была травмирующей. Мне потребовалось много времени. Я рассмотрела столько различных сценариев!
— Каких? — спрашиваю я.
— Боже мой, — пожимает плечами Лофтус, — я уж и не помню.
А потом она догадалась: как экспериментально создать у человека ложные воспоминания, не нарушив правил этики. Лофтус и ее студенты разработали программу «Потерявшийся в молле», трюк, отражающий как общенациональные, так и индивидуальные странности.
Эксперимент состоял из нескольких фаз. Во время пилотного исследования Лофтус предложила своим студентам во время каникул попытаться создать ложные воспоминания у их братьев и сестер, записать разговоры на пленку, а после каникул представить ей записи. Эта часть программы показала, как легко факты меняют форму под грузом вымысла. Для основного же эксперимента Лофтус с помощью своей ассистентки Жаклины Пикрелл привлекла двадцать четыре участника. Для каждого из них был приготовлен небольшой буклет, куда входили описания трех действительно имевших место событий из детства испытуемого (информация о которых была получена от членов его семьи) и одного вымышленного — как испытуемый в детстве потерялся в молле. Эти вымышленные описания, каждое в один абзац, были составлены с помощью родственников испытуемого, согласившихся участвовать в розыгрыше. Участников эксперимента приглашали в лабораторию, предлагали прочесть буклет, а потом сравнить его содержание с собственными воспоминаниями. Если воспоминаний не оказывалось, нужно было просто написать: «Я этого не помню».
Больше всего поразили Лофтус не полученные статистически значимые результаты, а те подробности, которые сообщали некоторые испытуемые по поводу своих ложных воспоминаний.
— Меня просто изумили те подробности, которые придумали и в которые поверили участники эксперимента, — говорит Лофтус, но в ее голосе звучит не изумление, а удовольствие, словно ей удалось докопаться до сути сказки, найти в мозгу то место, где рождаются мифы. Во время пилотного исследования, например, Крис, которого его старший брат Джим убедил, будто тот в возрасте пяти лет потерялся в молле, пересказывал вымышленный эпизод красочно и с чувством. Через два дня после того как фальшивое воспоминание было имплантировано, Крис рассказывал: «Я тогда ужасно перепугался, что никогда больше не увижу свою семью. Я понимал, что попал в беду». Еше через день Крис вспомнил, как его ругала мать: «Я помню, как мама говорила мне, чтобы я никогда больше такого не делал». Через несколько недель ничего не подозревающий Крис появился в лаборатории и преподнес выросший из маленького семечка, которое заронил его брат, роскошный яркий благоухающий цветок, настоящую искусственную жемчужину: «Сначала я был вместе со всеми, а потом, кажется, отошел к прилавку с игрушками… и тут я потерялся, стал оглядываться и подумал: «Ну я и влип». Ну, вы понимаете… А потом… потом я подумал, что никогда больше не увижу своей семьи. Ну я и перепугался! А тут еще тот старик в синих фланелевых брюках подошел ко мне… Он был старый и лысый, с венчиком седых волос, и в очках…»
Поразительно! Ничего из этих деталей в буклете не содержалось! По-видимому, наш мозг не терпит белых пятен, он от природы не приспособлен к пустоте. Мы заполняем пропуски.
Работы Лофтус демонстрировали подобные ситуации одну задругой. Еще одна участница пилотного исследования, девочка-азиатка, вообразила себе молл, в котором никогда не бывала, представила себе, каковы на ощупь продающиеся там махровые полотенца, длинные белые люминесцентные лампы, скользкий пол под ногами, когда она побежала искать свою бабушку.
Результаты основного эксперимента оказались таковы: двадцать пять процентов испытуемых «вспомнили», как они потерялись в молле, а когда им открыли правду, выразили удивление тем, что их удалось так обмануть.
— «Потерявшийся в молле», — говорит психиатр Джудит Херман, основательница фонда «Жертвы насилия» и автор книги «Инцест между отцами и дочерьми», — очень мил. Это любопытный эксперимент, который говорит нам прямо противоположное тому, что, как считает Лофтус, она обнаружила. Она полагает, что из результатов эксперимента следует, будто воспоминаниям нельзя доверять, но присмотритесь к ее данным! Семьдесят пять процентов испытуемых не стали ничего выдумывать. Они — надежные свидетели.
Бессел ван дер Колк, психиатр, специализирующийся на психических травмах, высказывается еще более решительно:
— Я ненавижу Элизабет Лофтус. Я просто слышать не могу ее имя.
Лофтус знает, какова ее репутация в некоторых кругах, но это ее, похоже, не беспокоит. Дело, возможно, в том, что она так страстно увлечена наукой, что на политику просто не обращает внимания; возможно также, что, как и любой деловой человек, она знает, что безвестность хуже плохой славы, а плохая слава лучше, чем никакой. Когда я спрашиваю ее относительно высказывания Херман — что семидесяти пяти процентам испытуемых не удалось имплантировать ложные воспоминания и таким образом можно сделать вывод о надежности свидетельств большинства жертв насилия, — она фыркает.
