Питер Губер - Расскажи, чтобы победить
Мне довелось побывать и по другую сторону баррикад: история как-то раз пробудила предубеждение во мне самом. В 1992 году, когда я работал генеральным директором в Sony Pictures, мы вместе с главами корпорации Sony Норио Огой и Мики Шульхофом отправились в Берлин взглянуть на участок, где предполагалось разместить новую штаб-квартиру Sony в Европе. Мы только завершили возведение гигантского, оснащенного всеми новейшими технологическими разработками «Sony мультиплекса» на Манхэттене, и Ога был увлечен идеей построить еще какую-нибудь недвижимость, оборудованную по последнему слову техники. В Берлине он хотел создать корпоративную штаб-квартиру Sony, где офисы администрации примыкали бы к многофункциональному развлекательному центру, включающему в себя мультиплекс, кинотеатр IMAX, несколько кафе и ресторанный дворик. Поскольку я внес основной вклад в проектирование нью-йоркского мультиплекса на 67 й улице, Ога хотел, чтобы я возглавил и это строительство. Что ж, пока все шло великолепно. Берлин представлялся мне волшебным холстом, на котором нам предстояло нарисовать портрет будущего Sony.
Шульхоф, обладатель лицензии на пилотирование, доставил нас на место в корпоративном реактивном самолете. Мы приземлились на небольшом городском аэродроме. Наш самолет вырулил под массивный навес, выглядевший непропорционально большим для короткой посадочной полосы. Я вслух поинтересовался, что за история стоит за этой странной архитектурой, и Ога с энтузиазмом произнес:
– Это великий аэропорт – Темпельхоф. Гитлер построил его в 30 е годы. Знаменитое место.
– Чудесно! – ответил я. – Гитлер!
Я считал, мне не обязательно уточнять, что Гитлер не входит в число моих любимых персонажей.
Очевидно, я ошибался. Ога совершенно не почувствовал моего сарказма. Он был слишком занят изложением своей провидческой истории о «Sony центре», сияющей цитадели высоких технологий, восстающей из пепла военного прошлого Берлина.
Несколько минут спустя мы уже стояли посреди обширной площадки прямо напротив здания всемирной штаб-квартиры Mercedes-Benz. Ога, едва не лопаясь от гордости, заявил, что Sony уже завершила сделку по приобретению этой земли – гигантского незастроенного участка, каким-то образом оказавшегося посреди стремительно растущего города. Место было гораздо больше и лучше, чем в Нью-Йорке, и гораздо больше соответствовало нашим амбициям. Все это выглядело даже слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Как вышло, что такой великолепный участок оказался пустым? – спросил я. – Здесь раньше был парк?
– Нет, не парк.
Ога взмахнул рукой, указывая на расстилавшуюся вокруг землю, и начал рассказывать:
– В 1945 году это было знаменитое место. Прямо под нами находился бункер Гитлера…
– Бункер Гитлера! – взвизгнул я. Ужас переполнял меня. – Вы собираетесь строить штаб-квартиру Sony на месте бункера Гитлера?
Ога небрежно заметил:
– Питер, вы работаете на японцев. Мы с Германией во время войны были союзниками.
Иначе говоря, у Оги не имелось предубеждений против Гитлера, и он не понимал, почему я вижу здесь проблему.
Я подумал, но не стал произносить вслух: «Можно ли было придумать худшее место для рассказа о вашем грандиозном плане по развитию корпорации?»
Я не мог перестать думать о том, что на этом самом месте под землей прятался этот монстр, этот массовый убийца. История Гитлера и его жертв немедленно перекрывала все, что бы ни говорил Ога. Мне было просто необходимо поскорее убраться оттуда, и я не собирался участвовать в предприятии, которое теперь представлялось мне прославлением холокоста.
Используя все доступное мне искусство дипломатии, я все же уклонился от работы над новым любимым проектом Оги и никогда не возвращался на этот поросший травой кусок земли, ни до, ни после того, как он превратился в «Sony центр» площадью в 2,1 миллиона квадратных футов, открывшийся для публики в 2000 году. Но теперь я гадаю: мог ли Ога рассказать свою историю как-нибудь иначе и все же завоевать мою поддержку? Думаю, был лишь один способ, но и он не из легких. Оге следовало признать и попытаться смягчить мое предубеждение по отношению к Гитлеру. Но, очевидно, ему это и в голову не пришло. Вместо того, попросту проигнорировав мой настрой, он уничтожил и малейший шанс привлечь меня к сотрудничеству еще до того, как приступил к своей истории.
Какова для них оптимальная атмосфера?
Знание аудитории в числе прочего предполагает изучение вопроса о том, в каком месте она будет наиболее восприимчива к вашему рассказу. На площадке для гольфа? За ланчем в тихом ресторане? Дома или в офисе? Чтобы установить, где именно слушатель полнее всего отдаст вам свое внимание, нужно наблюдать, слушать и определять его зоны комфорта. Звучит просто, но могут возникнуть и сложности. Нам с режиссером Тимом Бертоном довелось самим в этом убедиться, когда мы обхаживали Джека Николсона, чтобы он сыграл одну из центральных ролей – Джокера – в первом фильме о Бэтмене.
«Бэтмен» оказался нелегким уловом, отняв у нашей продюсерской компании много времени и нервов. Хотя впоследствии он стал прародителем массы новых экранизаций известного комикса, снятых на условиях франшизы, те восемь лет, которые заняло у нас его создание, были полны тревог и неуверенности. Провал или успех полностью зависел от позиционирования фильма. Цифра 40 млн долларов, проставленная в документации по бюджету, в то время казалась космической, поэтому мы не могли позволить себе сделать кино для детей. Так что мы, продюсеры, привлекли к работе режиссера Тима Бертона, человека, который придумал Битлджусу его неповторимый облик. Тим уговорил самого Битлджуса – Майкла Китона – сыграть Бэтмена, и к 1998 году все наконец-то начинало сходиться. Дело оставалось лишь за первоклассным злодеем.
Николсон был именно тем человеком, в котором мы нуждались. Именно он принес успех «Последнему наряду», «Пяти легким пьесам» и «Томми» – фильмам Columbia Pictures, снятым в то время, когда я еще там работал. Мы все знали, что из него выйдет по-настоящему жуткий Джокер. Однако время шло, а Джек, хоть и утверждал, что предложение ему интересно, не спешил с окончательным решением. В конце концов, он сказал:
– О’кей, я хочу встретиться с Тимом Бертоном.
И попросил меня привезти Тима в его дом в Аспене.
Казалось вполне логичным, что Джек хочет познакомиться с человеком, ответственным за картину, особенно перед тем, как включиться в подобный проект, где буквально все зависело от искусства режиссера. Поэтому мы сели в реактивный самолет компании Warner Bros и отправились в Аспен. Тим, крайне эксцентричный персонаж, склонный к макабру, немедленно ощутил себя вне зоны комфорта. Дело было не только в незнакомой стране. Он ощущал весь груз ответственности именно на себе: либо он сейчас произнесет правильные слова и завоюет Джека, либо фильм никогда не выйдет. Заготовленная им история должна была описывать, как Бертон при помощи Николсона произведет революцию в кино, представив совершенно новый тип суперзлодея, гораздо более сложный персонаж, чем тот, к которому все привыкли; антигероя нового уровня с такой внешностью, какой еще никогда не видели на экранах. Дело было даже не в объеме роли, но в том резонансе, который она вызовет. Этого злодея публика примет с восторгом, и благодаря ему окупится весь фильм.
Но тут Джек слегка усложнил задачу. Только мы приземлились, он позвонил:
– Поехали верхом покатаемся.
Когда я повесил трубку, Тим произнес:
– Я не умею ездить верхом.
– Теперь умеешь, – ответил я. – Собирайся.
Разузнал ли Джек что-то о Тиме и решил проверить, боится ли он, что Бертон слишком странный человек, чтобы с ним работать, – я не знал. Знал я лишь одно: нельзя начинать взаимоотношения с отказа. Всегда необходимо дать слушателю понять, что вы стремитесь и готовы преодолеть разделяющее вас расстояние. Джек жил в Аспене и хотел покататься верхом – что ж, мы должны играть по его правилам, не по собственным. Тиму не предоставлялось возможности выбирать, в какой атмосфере рассказывать свою историю.
На следующее утро, когда Тим стоял, уставившись на свою лошадь, я почти слышал его мысли:
– О боже! Это куда сложнее, чем снимать кино.
Подозреваю, с тех пор он и близко не подходил к лошадям, но там, на тропе, все время, пока мы скакали через луга зоны комфорта Джека, Тим с подлинной страстью рассказывал о том, как они вместе с Джеком изменят историю кинематографа. Правильная атмосфера создала у последнего именно тот настрой, в котором он мог как следует выслушать Тима. К концу прогулки Джек был уже в игре.
Атмосфера сыграла ключевую роль для Майкла Милкена на решающем повороте его карьеры, когда в 1970 е годы он добровольно принял на себя обязательства, неукоснительно исполняемые им и по сей день. Когда Милкен пригласил меня приехать к нему, сказав, что хочет поделиться неким опытом, я не очень понимал, чего ждать. Майкл Милкен – чрезвычайно влиятельная фигура в области медицинских исследований; в то же время это один из наиболее могущественных и успешных людей на Уолл-cтрит. Беседу он начал с вопроса о моем бизнесе, связанном с бейсбольными играми в низшей лиге. Однако совпадение наших интересов стало очевидным, как только он рассказал мне свою историю.
– В 1993 году я был 46 летним семьянином, – начал Майкл. – Я отправился к доктору и сказал, что хочу пройти полный осмотр, включая тест ПСА на рак простаты. О раке я знал предостаточно, поскольку 20 лет участвовал в обеспечении научных исследований в этой области. Но о раке простаты не знал ничего, кроме того, что мой близкий друг Стив Росс – он был генеральным директором Time Warner – только что умер от этого заболевания в возрасте 65 лет. Врач возразил, что мне еще не так много лет для ПСА, однако я сумел его убедить.
