Маршал Салинз - Экономика каменного века
Комментарии Вудберна относительно охоты хадза свидетельствуют о сходной тенденции:
Я уже отмечал исключительное изобилие дичи в этом районе. Хотя хадза, так же как и представители всех других человеческих сообществ, не употребляют в пищу все виды животных, которых они могут добыть — среди прочих они отвергают виверу, варана, змей, водяных черепах, — они не едят необычайно большое число видов животных... Несмотря на то, что на очень многих животных, мясо которых считается съедобным, хадза могут охотиться, они значительную часть животных игнорируют, и вероятно, даже в том весьма сильно урезанном районе, который они занимали в I960 г., они могли бы убивать больше особей от каждого вида, не угрожая выживанию этих конкретных видов (Woodburn, 1968, р. 52).
В работе, посвященной преимущественно земледелию как способу жизнеобеспечения, Кларк и Хасуэл (dark and Haswelf 1964, р. 31) высказывают смелое утверждение о доземледельческом использовании ресурсов, которое, по крайней мере, побуждает задуматься. Основывая свои расчеты на некоторых данных по Восточной Африке, суммированных Пири (Pine, 1962),[39] и исходя из консервативных допущений о темпах воспроизводства у животных в дикой
природе, Кларк и Хасуэл подсчитали, что естественно обеспечиваемый объем мяса в четыре раза превосходит объем, достаточный для прокорма охотничьего населения, имеющего плотность 1 чел. на 20 кв. км (1/7,7 кв. миль) и питающегося исключительно животной пищей. Иными словами, если бы употреблялся весь объем воспроизводства животных, то могло бы прокормиться пять человек на кв. милю, и это не вело бы к уменьшению поголовья животных. Нуждались ли охотттики в подобном запасе прочности, это уже другой, нерешенный вопрос, хотя Кларк и Хасуэл склонны думать, что нуждались.
Еще один вывод, следующий из анализа данных Пири, относящихся к Восточной [Африке, состоит в том, что в дикой природе прирост поголовья животных на единицу площади в условиях естественных пастбищ выше, чем прирост поголовья скота у пастхов-номадов в прилегающих районах (ср. Worthington, 1961). И снова Кларк и Хасуэл (•лают обобщение, ведущее к интересному суждению о землепользовании при пастушеском скотоводстве:
Нам следует помнить, что примитивные пастушеские общины встречаются там, где земля не покрыта лесами... и живут при плотности около 2 чел. на кв. км. У них, конечно, уже не столько земли и ресурсов остается неиспользованными, как у примитивных охотничьих народов, и все же они далеки от того, чтобы полностью использовать потенциальную среднюю отдачу земли, которую Прайс оценивает в 50 кг прироста живого веса на гектар в год (5 тонн прироста живого веса на кв. км). Даже если мы уменьшим эту цифру вдвое, как сделали бы некоторые, представляется очевидным, что примитивные пастушеские скотоводы... не в силах использовать весь прирост травы в благоприятное время года (dark and Haswell, 1964).
Не имея технических средств для накопления фуража, как признают авторы, ското-цы, конечно, вынуждены ограничивать поголовье скота тем количеством, которое может прокормиться скорее в плохие периоды года, нежели в благоприятные. Все же сужние Кларка и Хасуэл находит некоторую поддержку у Аллана. В качестве грубой гипотезы он выдвигает предположение, что скотоводы Восточной Африки знали «критическую плотность населения» порядка семи человек на кв. милю. Но на основании 1да реальных ситуаций «представляется, что плотность населения у уцелевших до на-IX дней пастушеских скотоводов значительно ниже этой цифры даже в самых благо- Иятных районах из тех, что они все еще занимают» (Allan, 1965, р. 309)[40].
Мы, кажется, подошли опасно близко к той черте, за которой обычно терпят крах («дисциплинарные исследования — предприятия, часто, по- видимому, заслуживают быть определенными как процесс, посредством какового неясные вопросы собственной дисциплины приумножаются неясными проблемами других наук. Но сказано уже достаточно, чтобы породить сомнение в эффективности использования ресурсов примитивными экономиками.
Аллан, однако, находит у скотоводов некоторое стремление накапливать скот, что может перенапрягать несущую способность пастбищ. Он указывает на по крайней мере два народа — массаев I иикогодо — с очевидно «большим количеством скота, чем требуется при простом пастушеском хозяйстве (АИап,1965.р.3П).
Недоиспользование рабочей силы
То, что недоиспользуются рабочие силы, легче документировать, благодаря большему вниманию этнологов к этому аспекту. (Кроме того, эта сторона примитивного недопроизводства находится в близком соответствии с европейскими предрассудками, и помимо антропологов множество других наблюдателей подмечали ее, хотя с не меньшей справедливостью можно было бы заключить, что все как раз наоборот: это европейцы перерабатывают.) Необходимо только все время помнить, что способы, которыми рабочая сила выделяется из производства, повсюду различны. Инсти-туализированные модальности варьируют весьма значительно: от определяемого средствами данной культуры урезания рабочего времени индивида на протяжении его жизни до неумеренных стандартов досуга или — что, возможно, сделает последнее более понятным — до весьма умеренных стандартов «достаточной работы».
Один из основных выводов Мэри Дуглас из ее блестящего сравнения экономик леле* и бушонг** состоит в том, что в одних обществах люди посвящают работе значительно большую часть своей жизни, чем в других. «Все то, что леле имеют или делают, — писала Дуглас, — бушонг имеют в большем объеме и могут делать гораздо лучше. Они производят больше, живут лучше и населяют свою страну гуще, чем леле» (Douglas, 1962, р. 211). Они производят больше главным образом потому, что больше работают. Это очень хорошо иллюстрируется замечательной диаграммой, составленной Дуглас. На ней представлены традиционные периоды трудовой активности в жизни мужчин леле ! и бушонг (рис. 2.1). Мужчина бушонг занимается производственной деятельностью почти вдвое дольше, чем мужчина леле, начиная с возраста моложе 20 и кончая возрастом 60. Мужчины леле завершает свою трудовую карьеру сравнительно рано, начиная ее во вполне зрелые годы. Не имея намерения повторять детальный анализ Дуглас, упомянем некоторые причины такой разницы, так как они имеют отношение к существу нашего разговора. Одна — практика полигинии у леле: она, являясь привилегией старших мужчин, ведет к значительной отсрочке женитьбы младших, а отсюда — и к позднему принятию ими на себя обязанностей взрослых мужчин.* [41] Переходя в сферу политики, мы в более общих объяснениях, которые дает Дуглас разительным различиям между леле и бушонг, слышим уже знакомый мотив. Но она вводит в анализ новые измерения. Не только масштабы политической активности или ее структура делают одну систему более эффективной экономически, чем другую, но и различия в отношениях между имеющимися мощностями и процессом производства.[42] Ограниченное использование труда молодых людей характерно, однако, не для одних только леле. Это не является даже исключительной чертой земледельческих обществ. Охота и собирательство не требуют от ушменов !кунг знаменитого «максимума усилий максимума людей». Они прекрасно входнгся, не вовлекая в производство молодых людей, которые почти ничем не заняты приблизительно до 25-летнего возраста.
рисунок 2.1. Период мужской трудоспособности леле и бушонг
60
50
Leie { 40 Bushong
30
20
10
Источник: Douglas. 1962. р. 231.
Еще одна примечательная черта структуры рабочей силы [бушменов !кунг] — позднее примите на себя обязанностей взрослых молодым поколением. От молодых людей не ждут ре-гулн\ных поставок пищи, пока они не вступят в брак. Девушки обычно выходят замуж между 15 и 20 годами, молодые люди женятся в среднем на пять лет позднее, так что нередко можно встретить здоровых активных тинэйджеров, которые ходят в гости то на одну стоянку, то на Другую, а старшие родственники снабжают их пищей (Lee, 1968, р. 36).
Такой контраст между бездеятельностью молодых и занятостью старших можно Гретть также и в развитых политических системах, таких как централизованные аф-щнгкие вождества, например, вождество бемба*. В наши дни бемба не практикуют Яигииию в сколько-нибудь значительных размерах. Однако Одри Ричарде предлагает объяснение, такое, какое приводит на ум антропологу еще и иные примеры:
В догвропейские дни происходила полная смена честолюбивых устремлений... при переходе от молодого возраста к зрелому. Юноша при системе матрилокального послебрачного поселения (предполагающего отработку за жену в ее семье) не имел индивидуальных обязанностей по уходу за посевами. Он должен был рубить деревья (при расчистке леса для возделывания земли), но основное свое продвижение на пути к жизненному успеху он связывал со службой ниждюили какому-то другому лицу высокого ранга и не стремился иметь большие поля или копить добро. Он часто отправлялся в далекие рейды за пределы страны или в охотничьи экспедиции. От него не ждали серьезной работы до наступления среднего возраста, когда его дети «уже плачут от голода», и он остепеняется. В наши дни мы наблюдаем конкретные примеры огромной разницы в регулярности труда старших и младших.[43] Частично это связано с тем, что молодые оказались в подчинении у новых властей, но частично и с сохранением старых традиций. В нашем обществе подростки и юноши, грубо говоря, имеют одинаковые экономические устремления и в юности, и в первые годы взрослой мужской жизни... У бемба было не так, и в этом они мало отличались от таких воинственных народов, как масаи* с их регулярными возрастными формированиями.[44] И у тех, и у других считалось, что мужчина сначала должен стать воином, а позже земледельцем и отцом семейства (Richards, 1961, р. 402).
