Марина Москвина - Учись видеть. Уроки творческих взлетов
В общем, мы ехали к Валентине Григорьевне в трепетном предвкушении, а дальше – записи из дневника Светы Собяниной:
«К несчастью, жила она (Валентина Григорьевна) очень далеко от метро, поэтому добираться нам пришлось на маршрутке. Как раз был четверг. Впрочем, события, которые с нами произошли, в другой день произойти просто не могли, потому что в другие дни у нас нет “мастерской” Марины. Дверь нам открыл кто-то в шерстяном свитере, седовласый, с вьющимися волосами.
– Здравствуйте, Валентина Григорьевна, – сказала Марина.
Тут из-за плеча “Валентины Григорьевны” выглянула другая Валентина Григорьевна, настоящая. А с волосами и в свитере был ее муж, художник, который ужасно удивился, увидев такое скопище народу.
Когда мы разобрались, кто из них кто, нам всем выдали по тапочкам – кому достались красные, а кому стоптанные в клеточку. После случившегося казуса мы несколько притихли и прошлепали в комнату.
Нас ждал стол, накрытый к чаю, ваза с пряниками и вазочка с сахарными головами.
– Кладите сахар, правда, он старый, от тетки остался, небыстрорастворимый, – сказала настоящая Валентина Григорьевна и начала рассказывать нам про мумию, которую одна бабушка девятнадцать лет хранила у себя на антресолях. Две бабушки жили в одной квартире, потом одна из них умерла, той, первой, бабушке было не с руки заниматься похоронными делами, и она свою подружку просто положила на антресоли. Тут и вопрос жилплощади сыграл роль: у нее отобрали бы полквартиры, и она вроде пенсию дополнительную получала… Короче, эту вторую бабушку, полностью мумифицированную, как все равно какого-нибудь египетского фараона, обнаружили на антресолях у ее подруги, которой к тому времени исполнилось сто лет. Так что вопрос о том, полагается так поступать или не полагается, уже не стоял. Просто эту мумию у нее отобрали и сдали в музей. За столом Валентина Григорьевна показала нам ее фотографию.
Мы в это время пили чай и тоже очень были похожи на мумии, только с блокнотами. (Интересно, что каждый брал на заметку из этого рассказа?)
За историей про мумию последовали другие, не менее жуткие и интересные. Например, про то, каким чудом в Крыму во время Великой Отечественной войны спасли галерею художника Айвазовского. Как Валентина Григорьевна расследовала это дело с настоящим риском для собственной жизни.
Мифологический герой Вязаник, рожденный фантазией художника Леонида Тишкова, сплетенный его мамой Раисой Александровной из старых одежд родственников.
Веками для всех это было обычным ремеслом – вязание коврика для прихожей, а благодаря художнику произошло создание натурального живого существа – как домовой, леший или банник. Главное, не из глины, не из дерева, не из сукна, а из ленточек-«махориков» сделан Вязаник. Он родился из коврика, а такой вымахал большой – он слегка напуган и сидит, сжавшись в комочек. Он мягкий, теплый, а вокруг железо и бетон.
По этой фотографии видно, что он еще не знает – мир враждебен к нему или добр. Он спрятался. Но все, кто носил одежду, из которой он связан, его охраняют.
Потом всех потряс ее рассказ об археологе Александре Кузьмиче Тахтае, который не побоялся остаться в осажденном фашистами Севастополе и всю войну берег там музей-заповедник Херсонес. Говорят, что в смысле мировой истории и культуры Херсонес можно сравнить только с Троей. А самого Тахтая даже и сравнивать не с кем – такая у него небывалая судьба. Благодаря ему ни один предмет из ста тысяч экспонатов не пропал и не был вывезен в Германию. Но после Победы на него написали донос, Тахтая арестовали, он отбывал в советских лагерях, и даже потом не оправдали, а просто выпустили по амнистии, совсем уже старого и больного. Но он все равно работал в краеведческом музее, читал лекции в университете в Донецке, но в Херсонес больше никогда не возвращался.
В своем очерке в газете “Клады и сокровища” Валентина Григорьевна храбро назвала имена доносчиков и так хорошо написала об Александре Кузьмиче Тахтае, что душа его теперь должна быть довольна. Хотя он был совершенно незлопамятный человек, немного чудаковатый, очень вежливый, добрый и никогда не жаловался!
…Юля разливала чай и передавала чашки по кругу, но почему-то все уже плохо понимали, что надо с ними делать, и одна чашка с чаем – из рук в руки – два раза обошла вокруг стола.
А Валентина Григорьевна плавно перешла к рассказу о том, как прах Наполеона спустя девятнадцать лет (мы даже вздрогнули: снова эта цифра!) на фрегате по морю перевозили с острова Святой Елены в Париж в шести гробах: первый был жестяной, второй – деревянный из красного дерева, третий – старый свинцовый, четвертый – новый свинцовый, приплывший из Франции на фрегате, пятый гроб – эбеновый (“Сделанный из черного дерева”, – объяснила нам Валентина Григорьевна), а шестой – дубовый для сбережения в целости предыдущего гроба!.. А когда еще на острове Святой Елены открыли те несколько старых гробов, то увидели, что Наполеон за эти годы в могиле прекрасно сохранился!..
Потихоньку начали собираться домой. Время было позднее, автобусы до метро ходили редко… Мы очень долго прощались, благодарили за чай и интересные рассказы. Напоследок муж Валентины Григорьевны показал нам свои картины и уж совсем на прощание – сыграл на гитаре, которую он сделал собственноручно из разных редких пород деревьев.
Загрузившись, как говорится, “по самую ватерлинию”, весьма степенно мы вышли на улицу, был поздний вечер, мы медленно, важно шагали, неся на плече “репортер”, обмениваясь впечатлениями.
– Автобус!!! – вдруг крикнул кто-то, и наша степенность растаяла как дым. Все рванули к остановке.
– Я держу его! – кричал Митя. – Давайте скорей!
Бежать до автобуса пришлось прилично. Марина забуксовала на дороге и никак не могла перелезть через небольшой сугроб, она катилась назад, а я толкала ее вперед…
Успели! Довольные… Влетели в автобус, едем, смеемся, пассажиры оглядываются, а мы хохочем, не можем остановиться. Может, это нервное? Такое не каждый день услышишь! А я пересказала одну пятую! Вскоре пассажиры разошлись. Мы остались одни, а всё едем и едем… Тут нам показалось, что мы едем слишком долго…
– Куда мы вообще, собственно говоря, едем? – растерянно спрашивали мы друг у друга. – И что это за автобус?
Марина перестала смеяться и начала тревожно смотреть в окно.
Как раз погас свет в салоне автобуса, в окне начинался лес, и городские огни быстро таяли вдали. Мы удалялись от Москвы в неизвестном направлении…»
Великий мифолог – Игорь Макаревич. Я благоговею перед ним. Это настоящее чудо, что мы являемся современниками столь выдающегося художника и человека. Вот он, Игорь Глебович Макаревич, осуществляет паломничество Буратино на Святую землю – приделал нос и сидит в пустыне, наблюдает за жизнью. А сам такой, что за ним самим надо наблюдать.
Глава 20
«Что вы записываете в своем дневнике? Ведь ничего же не происходит!..»
Д авно когда-то ранней весной, в конце марта, мы жили с моим сыном Серёней на берегу Балтийского моря в Дубултах в Доме творчества писателей. Море шумело, волновалось, белые барашки бежали по волнам, а вода, тяжелая, свинцовая, иссиня-серая, вздымалась и опадала под нашими окнами. То лил дождь, то падал мокрый снег, сосны – ш-ш-ш!.. В общем, не сезон. Маленький Серёня совсем один бродил по прибрежному лесу и по берегу моря, а я сидела дома – что-то сочиняла. И ко мне в гости частенько заглядывала прекрасная басовитая бабушка Серёниных приятелей Вити и Кати – Юлия Серафимовна Черняховская.
Это была выдающаяся женщина. Сейчас ее нет на свете, к сожалению. Много лет она работала директором музея «Коломенское».
Когда-то Коломенское окружали деревянные дома с синими оконными рамами, резными наличниками и ставнями, жестяными флюгерами, коньками на крышах. Ты мог там встретить женщину с ведрами воды на расписном коромысле, детей возили на салазках… И это почти в центре Москвы, причем сравнительно недавно. Часто в деревне вспыхивали пожары. Кроме того, на территории музея по сей день стоит деревянный домик Петра Первого с древней обстановкой, какие-то старинные бревенчатые остроги, сторожевые башни – все легко воспламеняющееся.
Будучи директором этого ни с чем не сравнимого историко-архитектурного комплекса, Юлия Серафимовна прожила бурную жизнь. Много раз в ее квартире ночами раздавался телефонный звонок, и взволнованный голос в трубке сообщал, что в Коломенском пожар!
Юлия Серафимовна поднималась, накидывала пальто прямо на ночную рубашку, влезала босыми ногами в зимние сапоги и среди ночи, поймав на дороге попутку, мчалась в Коломенское – спасать его от пожара.
Долгими вечерами в Дубултах мы пили с ней чай. Юлия Серафимовна располагалась в кресле, большая, смуглая, темноволосая с серебряными прядями, и низким голосом рассказывала о грандиозных событиях своей жизни. Теперь, ей казалось, судьба вошла в тихую колею, она сидит с внуками дождливым мартом в Прибалтике, один день похож на другой как две капли воды, и ничего, ничего уже, наверное, не будет такого, что стоило бы заметить и запомнить.
