Марина Москвина - Загогулина
Обзор книги Марина Москвина - Загогулина
Марина Москвина
Загогулина
Загогулина
Глава 1
ПЕРВАЯ
У меня родители все время в командировке. Так редко видимся! Мама журналистка — я ее хоть по радио слышу. То из шахты какой-нибудь из Донбасса, то из колхоза или с Кавказских гор.
А папа совсем пропадает. На каких-то, как говорит бабушка, «композиумах».
А тут бабушка уехала пожить к своей сестре бабе Марусе в Киев, так меня вообще одну оставили. На четыре дня!
Сидим с Чипсом (Чипс — это пудель) — что хочешь, то и делай! Вдруг звонит Нунка. Это моя старая подруга Нунэ Милитосян.
Я говорю:
— Давай ко мне! У меня дома — никого!
— Сейчас. Буду, — говорит Нунка. — Такое дело!.. Приеду — расскажу.
Нунка приехала быстро. Ей до меня всего две остановки на автобусе.
— Никому ни слова! — предупредила Нунка, скидывая в передней осеннее пальто.
Она отпихнула Чипса, встала посреди комнаты и торжественно объявила:
— У нашей Мариам будет ребенок!!!
Это Нункина сестра Мариам. Она уже взрослая и закончила школу.
— Вот здорово! — говорю я. — А какой?
— Какой-какой, обыкновенный! — Нунка так на меня взглянула!
Я сразу замолчала, чтоб не показаться ей глупой.
— У нее жених — солдат Паремузян! Его зовут Нельсон!
Вот это да! Я представила, какой он, похожий на того, английского, на адмирала. Ему еще памятник стоит — колонна Нельсона.
Я эту колонну видела во сне.
Приснилось как-то, что я в Лондоне. Часы видела. Большой Бен. Тауэр! А дома почему-то, как у нашей тети Нюры в Фомкино. И англичане — вылитые фомкинцы. В кепках, с голубыми глазами, и обыкновенные брюки заправлены в обыкновенные носки.
— Папа его на дух не переносит, — сказала Нунка, — «артиста», говорит, в своем доме не потерплю!
— А он что, — спрашиваю, — артист?
— Нет! Просто Нельсон — из деревни Дзорагюх!
И Нунка рассказала такую историю. В горах Армении есть две деревни: Схоторашен, «схотор» — по-армянски «чеснок», и Дзорагюх, «дзор» значит «ущелье». И вот — то ли кто-то из схоторашенцев века три тому назад ходил на свидание в Дзорагюх, и его там поколотили, то ли дзорагюхец отправился в Схоторашен, а его обокрали… В общем, поссорились.
В Дзорагюхе жили бродячие канатоходцы, фокусники и плясуны. Поэтому соседи дали им, как всем почему-то казалось, обидное прозвище «артисты». А те их в отместку прозвали «чесночники»!..
Нунка говорит, отношения до сих пор какие-то натянутые. И настоящий схоторашенец, например как дядя Ованес, папа Нунки и Мариам, — ни за что не породнится с дзорагюхцем, путь даже и тот и другой всю жизнь живут в Москве.
— И вообще, — рассказывала Нунка, — папа говорит: «Паремузяны Милитосянам не партия!» К тому же, он был уверен, что за два года Мариам своего Нельсона позабудет. А если нет — то Мариам дождется, что папино терпение лопнет, и он ее…проклянет!..
А у Мариам характер — дяди Ованеса. Ни за что не отступит. Правда, побоявшись дядиованесиного проклятия, они теперь встречаются секретно — точь-в-точь как Ромео и Джульетта.
— Отец узнает — всё! — Нунэ разбежалась и перемахнула через журнальный стол.
Привычка у человека: что ни увидит — раз! и перепрыгивает. С первого класса в секции занимается по бегу с препятствиями.
Теперь я представила их папу — дядю Ованеса, директора овощного магазина. Его от уха до уха черно-рыжие усы. А нос у дяди Ованеса так и ходит за усами. Даже звук получается: «ХР! ХР! ХР! ХР!»
— Бежать ей надо! — говорю я.
— Бежать-то бежать, — соглашается Нунэ. — А вот куда?
Нунка смотрит на меня выжидательно. А мы с ней старые подруги. Так что я сразу сказала:
— Куда-куда… Можно ко мне.
— Она ненадолго! — обрадовалась Нунка и давай сразу номер набирать. — Пока ребенок не родится!.. Пока Нельсон не вернется! Тогда они втроем придут к родителям!.. И… Алеоу! Мариам?!
И Нунка заговорила на армянском языке. Вот мне нравится, когда она по-армянски разговаривает. Руку — вверх, пальцы в стороны!..
— Идет! — Нунэ повесила трубку. — Только записку напишет. Что она… уехала на стройку на Дальний Восток!.. Да! — говорит Нунэ. — А ее твои не выгонят?
А я — ей:
— Знаешь, что в этом деле главное?
— Что? — спрашивает Нунка.
— Водвориться! — говорю я. — Пока тут никого.
Вдруг слышу — мамин голос.
— …Конечно, — сказала мама. — Тем более, что жизнь в общежитии — как ничто другое воспитывает чувство товарищества и дух коллективизма!..
— Ой, — говорю, — вернулись…
— Черт, все пропало, — сказала Нунка.
Мы вышли к двери — всюду пусто. Одно только радио.
По радио выступала моя мама.
Глава 2
ЧЕРДАЧНАЯ
Кто ж знал, что все так получится? Хорошо, мы с Нункой купили в буфете пончиков! А на чердак залезли, потому что мы любим с Нункой посидеть у нас в школе на чердаке.
Там всегда такой свет из окна — в нем плавает пыль и нитки паутины.
Еще есть поразительная вещь — чьи-то рассохшиеся некрашеные лыжи, похоже, охотничьи. Между остриями лыж деревянная распорка. Наверное, носы у них плашмя, не как у наших — кверху. Куском твердой кожи прикручены лыжи к балке.
Под лыжами — башмаки. Стоптанные! С крюками для шнурков. По таким ботинкам я могу вообразить всего их хозяина. Тем более, тут много других вещей, наверное, тоже его: алюминиевая кружка, вязаный шлем, пальто — ватное, неподъемное, брезентовая котомка…
Так и кажется, у нас в школе была последняя стоянка какого-то путешественника.
Внезапно снизу послышалось очень подозрительное буханье.
Я говорю:
— Нунка! Люк!
А она:
— Молчи, а то застукают!
Я говорю:
— Ладно, застукают! Лишь бы не заколотили!
— A-а! Лишь бы не песочили!
Так и препирались, пока стук не стих. Кинулись тогда к люку. А он не открывается.
«Дз-зз-зыннь!» — зазвенел звонок на шестой урок. Шестой — геометрия. По геометрии — Зоя Николаевна, наш классный руководитель.
Я говорю:
— Каюк!
А Нунка:
— По пожарке слезем.
Это с крыши, с шестого этажа.
— А портфели? — спрашиваю.
— К себе привяжем, — отвечает Нунка.
Чем, спрашивается, привяжем? Веревок-то нет! Одна куча пакли.
А Нунка:
— Давай, — говорит, — из пакли веревку крутить!
Вся в своего дедушку Манаса. Он в Схоторашене — кузнец, пчеловод и изобретатель. Это Нункин дедушка, Манас, изобрел, что сбивать масло надо в стиральной машине! Раз — и готово. Не то что руками, в каких-то там кувшинах.
В Схоторашене все говорят: «Этот человек — гений, такое придумал».
Стали мы из пакли веревку крутить. Всю геометрию прокрутили. И после уроков неизвестно сколько! Канат получился — хоть привязывай пароход. Так что на спуск мы решили идти в связке.
Сквозь чердачное окно выползаем на крышу. На краю карниза ворона с хлебом в клюве. Не трусит на высоте.
Крыши кругом, крыши! С башенками, антеннами, плоские, ребристые, углом и с фонарями! Громоподобными шагами двигаем к карнизу. — Крра! — сиганула с крыши ворона.
Нунка — первая — встает на решетку пожарной лестницы.
— Загогулина! — говорю я шепотом. — Загогулина, загогулина!..
— Чего «загогулина»? — спрашивает Нунка.
— А ничего! — говорю я. Не сознаюсь, что для укрепления духа.
«Загогулина» — это мое любимое слово. И отличное название для всего, от чего у меня дух захватывает!.. Здорово помогает!
Грусть-тоска?! А ты себе: «Загогулина!»
И от радости хорошо. Чтоб не лопнуть.
— Пошел, — предупреждает Нунка и начинает спуск.
Со мной — ужас что творится.
Но я отклеиваюсь от стартовой площадки. Потому что нельзя в одно и то же время дружить с Нункой и, как говорит папа, праздновать труса.
И что мне его праздновать, если я знаю: со мной никогда ничего плохого — по-настоящему плохого — случиться не может!
Этим объясняется и то, почему я никого не боюсь из людей.
Даже поздно вечером и пьяных на улице.
Меня не обидят, это точно!
Только мне хотелось бы, чтобы так, как со мной, было со всеми, кого я люблю.
Пятый этаж…
Четвертый…
— Шишкина! — победоносно кричит Нунка. — Говорила — слезем, а ты: «Каюк! Каюк!..»
И вдруг — как затормозит!
Я ей чуть на голову не наступила. Оказывается, лестница шла только до второго этажа. И снизу метра на полтора законопачена досками.
— Кругом заколотили! — недовольно сказала Нунка. — Давай задний ход!
