Александр Кондратов - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
— А зачем? — спросил Адамчик.
— Вон за той полосатой штукой! — Она махнула рукой в сторону витрины.
— За матрасом, — понял Адамчик.
— Вот именно, — сказала она, любуясь его шарфиком.
— Вы артистка? — спросил Адамчик, глядя на легкую шубку.
— Вот и не угадал, — сказала она. — Артистка такое страшилище покупать не станет. У нее больше вкуса и больше денег.
— А кто вы? — спросил Адамчик.
— Я философ, — сказала она. — Только ты не пугайся. Я веселый философ. Ну, пошли.
Она долго ходила в задумчивости у матрасов, потом тронула Адамчика рукой в перчатке за рукав:
— Как тебе нравится вот этот бегемот? У него хоть полоски зеленые, а?
Адамчик потрогал матрас и сказал:
— Нет, это брак!
— Ты уверен? — спросила она, поглаживая Адамчика по рукаву. — А вот этот?
Адамчик потрогал и поморщился.
Она вопросительно вскинула брови и, увидев, как Адамчик морщится, тоже поморщилась.
Они ходили от матраса к матрасу, смешно морщились и смешно смеялись, понимая друг друга.
— А ты, я гляжу, специалист! — сказала она.
— По браку, — ответил Адамчик.
— Ой, он остроумный! — Она поправила Адамчику шарф. — Ну, вот этот, наконец?
— Можно, — сказал Адамчик, потрогав туго натянутое полотно.
— Страшный какой крокодил… — сказала она, кусая губы.
— Зато крепкий, — уверил Адамчик.
— На нем можно с ногами?
— Можно.
— И думать на нем можно?
— Можно, — сказал Адамчик.
— В самом деле остроумный! — рассмеялась она. — Теперь разделим обязанности: я плачу, а ты несешь. Согласен? Тут два шага.
— Согласен.
Адамчик подхватил матрас и взвалил его на спину, как грузчик на фабрике.
— Идем, — скомандовала она. — Туда, туда, потом сюда, а потом туда. Донесешь?
— Донесу, — сказал Адамчик.
Она шла быстро, резко махая клетчатой сумкой, Адамчик еле поспевал.
— Тяжело? — спрашивала она. — Отдохни. У, какой некрасивый! У меня даже настроение испортилось. Натянут криво, гвозди торчат. И кто их только делает? Наверное, страшно злые и ленивые люди, а? Ты не устал? Сейчас придем. Сюда, во двор.
— А теперь самое трудное, — говорила она, придерживая дверь. — Теперь на пятый этаж. Философы теперь живут на чердаках. Донесешь?
— Донесу, — сказал Адамчик хриплым голосом.
— Представь себе, что ты — Иисус Христос, — говорила она, поднимаясь впереди. — Ты несешь свой крест. А вокруг тебя римляне, иудеи. И ты… Не устал?.. И ты несешь его на Голгофу (это гора), а они тебя бьют, смеются над тобой, издеваются. А потом… а потом они распнут тебя… на кресте, то есть на этом крокодиле, распнут меня на этом полосатом… Ой, я болтаю. Хочешь, отдохни. Нет? Ну, тогда неси… неси свой крест, мой хорошенький мальчик с улицы… в красном шарфике…
«Красивая… — думал Адамчик, глядя, как под шубкой плавно переливаются высокие бедра. — Надо адрес записать».
— Стоп, — скомандовала она. — Поставь к стене. Устал, бедненький. — Она сняла перчатку и погладила Адамчика по лицу. Достала из сумки сладко пахнущий платочек, вытерла ему лоб. Потом позвенела ключами и распахнула дверь. Адамчик заглянул в темный коридор.
— Ой, нет, сюда не надо, — торопливо сказала она. — У нас тут страшно. И где-то должна быть своя рабочая сила. Сила, эй! — крикнула она в коридор. — Приехал матрас!
Вдали хлопнула дверь.
— Ой, — сказала она и застучала каблуками в темноту. Адамчик слышал, как она остановилась, и какой-то невнятный шепот, шелест. На площадку вышел сильный парень с гладкой короткой прической, взглянул вопросительно на Адамчика, неумело подхватил матрас за край и поволок его в темноту.
Дверь захлопнулась.
9— Ромка, в лыжную секцию хочешь? Будешь играть в шашки? Пойдешь с нами в Театр музкомедии?
Почти каждый день подходит к нему обойщица Валя, всегда с блокнотом и карандашом в руке. Спрашивает официально. Она теперь комсорг цеха.
— Ну, а пойду, так что? — спрашивает Адамчик.
— Ничего, тогда запишу, — говорит Валя, размахивая блокнотом.
— Ну чего ты ко мне пристала? — кричит Адамчик, пытаясь ущипнуть Валю. — Запиши меня целоваться!
— Да не умеешь, мокрохвостый! — сердито отвечает Валя и убегает, размахивая блокнотом.
— Ухаживает она за тобой! — смеется бригадир Клава. — Смотри, Ромка, женит на себе.
— А пусть! — говорит Адамчик. — Я согласен.
— Да она грамотная, — смеется Клава, — в школу ходит. Она на тебя, неуча, и не посмотрит.
— Посмотрит, — говорит Адамчик, — вот увидишь!
И ходит провожать Валю от проходной до общежития — три минуты шагом, одна бегом.
— Хочешь, Валь, в школу запишусь?
— Мне-то что — записывайся. Сам умнее будешь.
— А хочешь, поцелую?
— Иди, козявка!
— Валя, а что ты в школе проходишь? А скажи что-нибудь умное?
— Знаешь, как эта улица раньше называлась?
— Нет…
— Гороховая…
— Ага…
— Ромка, получишь по рукам. А какой литературный герой здесь жил?
— Скажи.
— Здесь жил Обломов.
— А что он делал? Он у нас работал?
— Ой, Ромочка… Он был барин, а фабрики тогда еще не было.
— Барин… А что он делал?
— Ничего. На матрасе лежал.
— Он думал?
— Нет, кажется, не думал. Просто лежал.
— Валь, а хочешь, я тебе мысль скажу? Знаешь, для чего у человека ногти?
— Нет…
— Для молотка. Чтобы бить. И чтобы не больно.
— Ромочка, как же не больно, когда больно?
— Хитрая, а если бы ногтей не было? Тогда еще больнее…
— Ой, Ромочка, голова садовая… Умница ты моя…
И Валя глядит Адамчика по голове — совсем не так, как он хочет, обидно.
— Ну, как? — спрашивает на конвейере Клава. — Присох?
— Отстань! — кричит Адамчик. — Стукну!
— Ромочка, мы идем добровольно сдавать кровь! Тебя записать?
— Записывай! — сказал Адамчик.
В Институте переливания крови белые стены пугали. Пугала тишина.
— Ой, Ромочка, боюсь! — шептала Валя.
— Ничего, не бойся, — успокаивал Адамчик. — Видишь, написано: безвредно для организма.
Женщина-врач выслушала Адамчика и измерила давление.
— Молодец! — сказала она. — Только почему ты такой худой? Мама не кормит?
— Кормит… — сказал Адамчик. — А худому нельзя?
— Отчего же нельзя — можно, — сказала врач. — Вот давление у тебя низковато для возраста. Бегаешь много, мало спишь?
— Мало, — признался Адамчик.
— Почему? — спросила врач.
— А я думаю, — сказал Адамчик. — Мысли по ночам появляются.
— Появляются… — Врач улыбнулась. — Ночью надо спать, а не думать. От этого кровь портится… Может быть, не будем сегодня, в следующий раз, а?
— Давайте сегодня, — сказал Адамчик. — Я хочу.
— Кто первый? — спросила сестра в марлевой повязке на лице.
Девушки смущенно зашептались. Адамчик увидел, как ему подмигнула Валя, и шагнул вперед.
Он лег на жесткую кушетку, просунул руку в круглое окошко. Скосив глаза, увидел, как сестра охватила руку жгутом. Адамчику стало не по себе от прикосновения жгута. Он увидел холодные внимательные глаза сестры над рукой, шевельнулся.
— А где тот человек, которому кровь?
— Спокойно! — сказала сестра. — Сжимай руку, разжимай… Вот так. Человека нет.
Стеклянная колба медленно наполнялась красным. Кровь поднималась от деления к делению, и колба постепенно становилась сизой.
«Как комар», — подумал Адамчик и засмеялся.
Он вышел, держа на виду забинтованную руку.
— Страшно? — спросила Валя.
— Нисколечко, — сказал Адамчик. — Как комар укусит! Не бойся. Только кровь не человеку, а в бутылку.
Внутри было легко. Немного кружилась голова.
Потом всем выдали талоны на обед. Адамчик шел впереди, подпрыгивал.
— А кому эта кровь? — спросил он Валю.
— Кто заболеет, — объяснила Валя.
— А кто заболеет?
— Ну, любой человек.
— Совсем любой?
— Твоя кровь всем подходит, — сказала Валя. — Врачиха говорила.
— Любому человеку?
— Отстань, Ромка, любому.
— И тебе?
— И мне.
— Здорово, — сказал Адамчик.
За столом он отложил ложку, откинулся на стуле, закрыл глаза.
— Ты что? — спросила Валя.
— Мутит. Спать хочу!
— Ромочка, ты поешь, пройдет, — говорили девушки. — Смотри суп какой вкусный.
— Не хочу, — сказал Адамчик, — спать хочу.
Валя перегнулась через столик, приложила ко лбу жесткие прохладные пальцы.
— Ой, девочки, у него температура!
Прохладные пальцы скользнули по лицу. Адамчик открыл глаза.
— Ничего, порядок.
Хотелось, чтобы прохладные пальцы лежали на лбу, но Валя уже ела суп.
