Александр Кондратов - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
— Эх ты, герой! — сказала Валя.
Донорам полагалось два дня отгула. Один день Адамчик спал, другой думал. На третий день Валя ходила вдоль конвейера с бумагами в руке. Адамчик косился, осаживая пружины как попало.
Валя протянула листок:
— Держи, Ромочка, — благодарность. Институт благодарит.
— За что? — спросил Адамчик.
— За кровь!
— Ладно, — сказал Адамчик. — Обойдемся.
— Бери!
Листок с красными буквами дрожал перед глазами.
— Убери, ну! — крикнул Адамчик. — Нужна мне твоя бумага!
— Что, сорвалось? — спросила бригадир Клава.
10— Друг! — кричит Адамчик у конвейера. — Эй, дру-у-уг! Эх, эх, друг!
До чего приятное слово — «друг». Как хорошо его кричать. Можно тихонько сначала и громко потом, можно сразу как рявкнуть: «Друг!» Можно петь: «Дру-у-у-уг!»
А вот и сам друг, как из-под земли: кепка с хвостиком, шикарное пальто, улыбается, а во рту нет одного зуба, и такое лицо — только у друга может быть такое лицо: нос башмачком, серые глаза, длинные ресницы — красивый друг! А как улыбается — рот до ушей. Хорошо. Эх, друг!
Другу надо показать ловкость. Пусть смотрит — вот как надо работать: гвоздики молотком раз-раз-раз, осадочка — пружинки одна к одной — ровненькие, и опять молоточком раз-раз-раз. — Друг! — поет Адамчик у конвейера. — Дру-у-у-уг!
Какие у него теплые руки. А сильный какой! Две недели назад поступил в цех, а уже выполняет норму. Правда, Адамчик помогал ему, бегал от конвейера к ученическому верстаку, успевал и там и у себя. Чего не сделаешь для друга.
— Друг! Эх, дру-у-у-у-уг!
Начальник хитрый — нарочно ставит их в разные смены, и они работают за компанию по две смены и выполняют норму на двести пятьдесят процентов, и у них куча денег, и можно все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать. Ведь они расстаются каждый день на целую ночь! А сколько надо рассказать!
— Слушай, друг, меня один кирюха обжулил, когда я мотоцикл покупал!
— А у меня есть мотороллер.
— Друг, видишь, Юрка пошел? У него импульсы!
— А у меня папа офицер. Полковник.
— С погонами?
— В отставке…
— А мы с одним корешом били стекла из пистолета.
— А я — из духового ружья. Потом бросил — жалко.
— И я бросил. А тетка Верка хорошая, когда не кричит!
— А начальник?
— Начальник тоже ничего мужик! Дает заработать.
— Ты читал «Бумеранг не возвращается»? Прочти, мировая книжка.
— Я тут с одной познакомился — мировая девочка!
— Замужем? Тогда плохо. У меня девочка — во!
— Познакомишь?
— Спрашиваешь! Между прочим, у нее подруга. Тоже ничего.
— А у меня кровь любому человеку подходит! И тебе. Вот если бы ты разбился, тебе бы мою кровь перелили. У нас бы и кровь была общая. Здорово?
— Спрашиваешь!
— Друг, друг, эй, дру-у-у-уг!
Друг ждет на морозе в проходной.
Друг катает на мотороллере. Дает порулить.
Друг стоит рядом и заглядывает в лицо и улыбается, у него такие сильные теплые руки.
И вот эта молния, что висит над верстаком. Она про кого? Про него и про друга. Это они выполняют норму на двести пятьдесят процентов и могут на все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать?
— Друг, а странно, что я тебя раньше не знал! А здорово, что мы тут вместе оказались? Правда?
— Спрашиваешь…
У друга разряд по самбо.
Друг в воскресенье устраивает свой день рождения. Родители в Сочи. Квартира свободна, если не считать соседку. Злая старуха!
11«…Мариа, Мариа, Мариа…»
Качается перед глазами узкий черный носок ботинка. Это ботинок друга. А у друга перед глазами качается ботинок Адамчика, такой же черный и узкий, — вместе покупали английские ботинки.
Адамчик в кресле, и друг в кресле. У обоих — сигареты между средним и безымянным пальцами. Дым бежит к высокому потолку. «Мариа, Мариа, Мариа…»
— Друг, что же они не идут?
— Сейчас придут…
— Они какие?
— Моя беленькая. Похожа на колдунью. Видел?
— Спрашиваешь…
— Я ее знаешь как люблю!
— Как?
— Давно. Уже… три месяца.
«Мариа… Мариа… Мариа… а-а-а…»
— Как ты с ней познакомился?
— На пляже. Она грушу ела.
— А ты?
— А я подошел.
— И все?
— И все.
— И все?
— И все.
— Здорово… А вторая какая?
— Рыженькая. А кожа белая. Красивая — вот увидишь.
— Друг…
— Что тебе?
— Давай для храбрости выпьем?
— Давай…
«Мама-йо-керо, мама-йо-керо…»
Старуха, неслышно ступая мягкими туфлями, подходит к двери. Нагибается, смотрит. Из щели музыка, тихо.
«…Мариа, Мариа, Мариа…»
Сидят в креслах, развалились, господа какие… Ногами качают. Ишь, ботинки, носы узкие… Курят. Курят!
«…Мариа, Мариа… Мариа…»
— Друг, чего они не идут?
— Сейчас придут…
Девочек ждут, девочек… Подождем, дождемся. У, сопливка…
— Они какие?
— Моя беленькая. Похожа на колдунью… Видал?
— Спрашиваешь!
— Я ее знаешь как люблю!
— Как?
— Уже три месяца…
«…Мариа, Мариа, Мариа-а-а…»
Любит… Ха-ха-ха-ха. Лю-убит…
— Как ты с ней познакомился?
— На пляже. Она грушу ела.
— А ты?
— А я подошел.
— И все?
— И все.
— Здорово… А вторая?
— Рыженькая. А кожа белая. Красивая — вот увидишь. «Ма-ма-йо-керо, ма-ма-йо-керо…»
— Они!
— Нет, старуха…
— Валерик! Валерик!
«…Мама-йо-керо, ма-ма-ма-а…»
— Ну, что вам?
— Выключи радио, у меня голова болит… О, вином пахнет…
— Ну и что? У меня день рождения!
— Смотри, отцу расскажу…
— Ну и говори!
Звонок.
— Друг, они!
— Причешись!
— У тебя пепел на пиджаке…
— Порядок?
— Порядок. Друг, у меня руки потеют…
Старуха стоит у двери. У старухи злые глаза. Как она смотрит… как улыбается… как не хочет уходить.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте…
— Знакомьтесь. Валя, Светка, Роман.
Рыженькая красивая. Еще красивей, чем Светка. Кожа белая-белая. Краснеет. Вся красная. Глаза голубые.
Одна шапочка синяя, другая белая. Белый пух. Боязно дотронуться.
— А мы где-то встречались…
— Правда? Хи-и…
Замолчали. Смотрит старуха. Злыми глазами смотрит старуха с гнилыми зубами. Улыбается.
Опустив головы, тихо-тихо мимо двери, на цыпочках. Как они покраснели. Друг уверенно кашляет. Старуха закрывает дверь. Музыка теперь погромче.
«…Кирина консустрес…»
— Выпьем?
— Ой, много… Мама узнает. А у Вали братишка. А я еще анатомию не учила.
— Рома, Рома… Расскажи что-нибудь.
— А что?
— Что-нибудь… Какие у тебя брови красивые. Густые… У меня был один знакомый мальчик… Нет, теперь нет…
«…Кирина, кири-и-на консустрес…»
— А я не умею танцевать… Друг немного учил.
У глаз плывут рыжие волосы. Не то что рыжие — соломенные. Не соломенные — золотые.
— А у тебя волосы как… золотые.
— Да… Какие у тебя мягкие губы…
— Щекотно…
— Пусть щекотно, да?
— Да…
— Хочешь яблоко? Откуси…
— А теперь я…
Прохладные пальчики. Скользят, скользят…
— У тебя лоб… теплый.
— Хорошо…
— Ой! Что там? Кто это там? Там!
Стук за дверью… Грохот. Топот. Дверь открывается сама. Старуха. Старуха!!!
— Валерик, я так больше не могу!
— Ходи, ведьма! Не мешай жить! Уходи, ну!
— Валерик, так не разговаривают со…
— Убирайся! Ромка, помоги!
— Не надо, Валерик!
— Ничего, пусть остынет в прихожей!
— Пусть остынет, пусть остынет! Ха-ха!
— Вот видите! Дерется! Он дерется, дерется!
Глухо, из-за двери:
— Отпусти руку, отпусти руку, а-а-а…
Топот, толчки, будто по узкому коридору тащат матрас… Хлопнула дверь. Тихо.
Тихо-тихо…
— Валя, что там?
— Валерку увели. Старуха и еще какие-то… С повязками. Рома, ты куда?
— Куда ты, Рома?
— Не ходи, уже увели… А вы что тут делали? А, Свет? А я знаю: вы целовались, целовались, да? Давайте музыку поставим! Ох, я пьяная, пьяная… Валерку увели. А мы музыку поставим! Пока нет старухи!
«…Мариа, Мариа, Мариа-а-а…»
Рома, потанцуем? Ты куда, Рома? Куда, а?
— Пусти, — сказал Адамчик. — Ну, пусти…
Он спускался по лестнице, а музыка играла.
12Горела одна лампочка. Вдоль прохода лежали подушки. Подушки стояли, подушки сидели. Их было много.
Адамчик шел по проходу, а подушки все сидели, все стояли, все лежали стопками, горками, одна на другой. Адамчик пнул подушку и оглянулся. Сзади были подушки. И с боков. И впереди. Нарядные мягкие подушки для диванов. Для диванов-кроватей, для канапе, для кушеток, для лежанок. Для кресел-кроватей, для тахты. Подушки выставляли в проход мягкие локти. Подушки толкались.
