HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис
Второй аргумент связан с тем, что Листер намеревается собрать образ Парижа из того, что интересно лично ему:
Но, чтобы доставить вам, мой читатель, удовлетворение, я обещаю не беспокоить вас церемониями, как государственными, так и религиозными или политическими, ибо по собственному желанию я не хотел бы иметь отношения ни к одной из них, разве что к ним приведет моя прогулка или мои размышления. По моим наблюдениям вы с легкостью обнаружите, что я интересуюсь природой больше, нежели властью, и что я был куда больше рад видеть господина Бремана 332, копающегося в Королевском саду лекарственных растений в своем белом жилете, нежели господина Сенто 333, представляющего посла. И я обнаружил, что мне легче запомнить названия сотни растений, чем имена 5–6 принцев 334.
Это вновь отсылает нас к страсти коллекционера, о которой писал Беньямин. В своих заметках Листер неоднократно упоминает жажду увидеть кого-то или что-то или удовольствие от встречи людьми, от изучения и рассмотрения того интересного, что может предложить Париж. Эти интересы, как Листер и говорит читателю, в первую очередь связаны с природой: речь идет об увлечениях ученого-натуралиста, которого любовь к природе приводит не только в парки и сады, но и в библиотеки, в кабинеты с коллекциями, на встречу с коллегами и т. п. Они определяют большую часть содержания «Путешествия в Париж». Весьма показательно, что Листер прилагает к своему тексту семь иллюстраций, которые помещены сразу после посвящения лорду Соммерсу и информации об опечатках, то есть до самого описания Парижа. Все они представляют собой зарисовки отдельных объектов из увиденных Листером коллекций – двух многоножек, двух моллюсков, осиного гнезда, двух печатей и одной греческой надписи.
Однако не только сады и собрания книг и редкостей, но и все остальное, что привлекает его внимание, связано со страстным интересом исследователя-коллекционера. Он определяет и то интеллектуальное удовольствие, о котором шла речь выше, – от новой находки, удовлетворения своего любопытства, обнаружения объяснения тому, что вызывает удивление, установления связей между различными объектами и знаниями. Ментальная прогулка, о которой Листер говорит читателю, позволяет ему перемещаться из оперы в драматический театр, оттуда на проповедь в церковь, а затем на ярмарку. Нередко она уводит его и весьма далеко от Парижа, чаще всего в античное прошлое, в рассуждениях о котором серьезность легко переходит в иронию. Так, например, посещение кофейни, где подавали не только кофе, но и непривычный англичанам шоколад, наводит его на размышления о странном пристрастии французов к роскоши, заставляющем нацию, производящую прекрасные вина, пить этот дорогой, но отвратительный, тошнотворный напиток, который бедные и голодные индейцы употребляют лишь в силу необходимости (так же как бедняки в Англии вынуждены удовлетворяться элем), а также о том, насколько разумнее к роскоши относились древние римляне:
Они пили свой чай и шоколад после плотной еды, и каждый готовил их себе самостоятельно. Цезарю это предоставляло свободу есть и пить от души в свое удовольствие вместе с Туллием. И по этой же причине Цицерон говорил своему другу Аттикусу, что нужно Emeticen agebat 335 (sic!), прежде чем возлечь за стол. Как я полагаю, он сам готовил свой шоколад и чай 336 – нечто, позволявшее быстро избавиться тем или иным способом от только что съеденного и выпитого 337.
Это сочетание серьезных размышлений и забавных заметок, увлекательного и поучительного, которое замечали читатели Листера, показывает тесную связь между знанием и удовольствием, наиболее явно выражавшуюся в отношении к коллекционированию, а также к путешествиям. Так же как беньяминовский собиратель книг сочетает тактильное удовольствие со счастьем обладания, чувственные и интеллектуальные удовольствия Листера от пребывания в Париже, о которых шла речь выше, ценны не сами по себе, как это может быть свойственно прожигателю жизни, а как собранные им впечатления. Только он не нуждается в материальных посредниках, кроме бумаги и чернил, чтобы сохранять и упорядочивать воспоминания. Порой эта ценность обладания воспоминаниями, сугубо субъективная при всей объективности существования вызвавшего их фрагмента Парижа, проявляется в виде едва заметной ностальгии:
Но вернемся в Париж. В июне к 8 или 9 часам большинство из них [парижан. – А. С.] покидают Кур [ла Рен] 338 и останавливаются у садовых ворот Тюильри, где они прогуливаются при вечерней прохладе. Этот сад устроен наилучшим образом и сейчас являет всю свою красоту, которую господин Ленотр 339 увидел еще при зарождении, ибо все это дело его рук, и он наслаждается совершенным результатом своих трудов. Бесспорно, его изменяемое убранство в этот вечерний час – это одно из самых благородных зрелищ, которые только можно увидеть. В мою последнюю ночь в Париже, когда я прощался со знатной дамой, мадам М., она спросила меня о том, что из увиденного здесь понравилось мне более всего. Я ответил ей, как и полагалось, обычной любезностью, но она не удовлетворилась моим комплиментом и потребовала настоящего ответа. Поскольку она этого хотела, сказал ей, что только недавно оторвался от созерцания того, что понравилось мне более остального. Это была центральная аллея Тюильри в июне между 8 и 9 часами вечера. Я не думаю, что где-то в мире есть место приятнее этой аллеи в этот час и в это время года 340.
Эти два аспекта восприятия то и дело накладываются друг на друга. Листер, осматривая Париж, как и коллекционер, приобретающий новые экспонаты, испытывает и сиюминутное чувственное удовольствие от созерцания/присвоения объекта, и более пролонгированное – от его описания, приобщения к коллекции, изучения и демонстрации. Важная особенность текста Листера заключается в том, что он помещает в свою воображаемую коллекцию очень разные типы объектов, которые в разной степени связаны как с чувственным восприятием (причем не только зрительным: он выделяет, например, выкрики торговцев, вернее почти полное отсутствие таковых, особый воздух и т. п.), так и со знакомыми Листеру интеллектуальными традициями описания (например, характеризуя питание парижан, еду и напитки, он описывает преимущественно в категориях медицинской пользы и вкусового удовольствия 341). В этом отношении Париж оказывается в центре внимания не сам по себе, а как источник впечатлений – удовольствия и знания. И здесь опять дает о себе знать английская бэконианская и ньютонианская концепция знания, в которой чувственный опыт первичен, но при этом важен потому, что на его основе можно построить те или иные выводы.
Наконец, еще одной особенностью взгляда коллекционера в тексте Листера является то, как в нем раскрывается образ города. Когда Анри Лефевр давал характеристику современному видению Парижа, сформированному туристами и «наивными парижанами», он обращал внимание на выпадающие из поля зрения «другие Парижи», скрытые за фасадами, границами гетто и в подземных коммуникациях. В разросшемся мегаполисе, писал он, «каждый имеет некий свой путь… и не слишком хорошо знаком с остальным» 342. Большинство удовлетворяется созерцанием банального Парижа, легко доступного взгляду, цепляющемуся за привычные, хорошо известные, ставшие символическими точки в пространстве города и избегающему всего остального. Взгляд на Париж, который находит отражение в тексте Листера, принципиально иной – он не только выискивает интересные (как важные, так и небанальные) объекты, но и не ограничивается скольжением по поверхности. По аналогии с кунсткамерой, где значительная, если не бóльшая часть коллекции спрятана в специальных коробочках и футлярах, хранящихся, в свою очередь, в ящиках кабинетов, помещенных в особой комнате 343, а не выставлена напоказ, созданный им образ города оказывается сложным и многослойным, раскрываясь внутрь в той же мере, как и вширь. Так же как город включает в себя улицы, площади, здания, реку и многое другое, дворцы, особняки и библиотеки не только имеют внешние характеристики (размеры, украшения, материал), но состоят из залов, лестниц и холлов (как всегда, Листер описывает не все, а только самое примечательное), которые, в свою очередь, наполнены мебелью, книгами и художественными и антикварными коллекциями; сады и парки имеют сложную организацию и состоят из аллей, растений, статуй, фонтанов и павильонов. Описывая, к примеру, дворец Марли в окрестностях Парижа, Листер сначала дает читателю характеристику долины, в которой он расположен, затем внешнего вида дворца, и постепенно взгляд пробирается дальше внутрь дворца: «В одной из комнат первого этажа располагалась полукруглая позолоченная полка или брус, которая опоясывала комнату, отделяя ее верхнюю часть. На ней в несколько рядов на позолоченных подставках был выставлен прекрасный китайский фарфор» 344.
