Эффект ритуала. Магия простых действий – от привычки к ритуалу - Нортон Майкл
Кюблер-Росс изложила свою теорию о пяти стадиях принятия пациентами смерти: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Эта парадигма, первоначально созданная с целью исправить ошибочное отношение медицинского сообщества к умирающим пациентам, стала моделью этапов горя. В наши дни эта терминология так широко известна, что, если скорбящие не прошли должным образом через каждую из пяти стадий, родные могут заявить, что им не удалось полностью принять смерть близкого человека.
Вероятно, именно линейный аспект пяти стадий Кюблер-Росс, которые следуют одна за другой и достигают кульминации в четко определенной конечной точке, объясняет популярность данной теории. Тем не менее у этой теории нет научного обоснования, поэтому и нет причин считать, что каждый обязан пройти все пять стадий – а почему не три или четыре? Во многих культурах коренных народов, где общение с предками происходит каждый день, а смерть считается переходным состоянием, «принятие» в формальном смысле может и вовсе не случиться. Так неужели эти люди неправильно воспринимают горе?
Людей, потерявших близкого человека за последние три месяца, попросили оценить, какие из двадцати различных целей им больше всего помогли достичь ритуалы. Два наиболее популярных результата были тесно связаны с чувством принятия: скорбящие признавали, что благодаря ритуалам они смогли «принять горе как текущий процесс» и «принять смерть близкого человека».
Эту мысль отлично передал в своей песне Уилли Нельсон: с этим нельзя справиться, но через это можно пройти. Горе не утихает, если мы сразу стараемся все забыть и двигаться дальше; оно утихнет, если мы найдем в себе силы прожить эту острую боль после потери. В том исследовании, где изучали реакции двухсот тридцати трех скорбящих, стадия «принятия» вообще не достигла пика – она просто растягивалась во времени.
Осенью 2010 года одному из моих интеллектуальных героев и любимому сотруднику кафедры социальной психологии Дэну Вегнеру поставили диагноз БАС – боковой амиотрофический склероз. Если помните, Дэн занимался тем амбициозным и новаторским исследованием на тему подавления мыслей и белых медведей. В академической сфере Дэн был известен как настоящий оригинал – он был потрясающе независимым интеллектуалом, готовым искать ответы на самые странные и заковыристые вопросы в темных уголках нашей области знания: что такое свобода воли? Что с психологической точки зрения лежит в основе скрытности и навязчивости? Однако легендарная карьера Дэна как психолога не способна описать, какое веселье он привносил в различные аспекты (отчасти) душной атмосферы университетской жизни. Прежде всего стоит отметить, что он был гигантского роста и непременно носил яркие гавайские рубашки. Стильно? Не самое подходящее слово. Оригинально? На все сто.
Также у него была целая коллекция масок в виде носа и очков комика Граучо Маркса. Когда родилась его первая дочь, Дэн достал три любимых маски и надел одну на себя, другую на лицо своей супруги Тони, а третью – на крошечную головку новорожденной дочери. Так они и сфотографировались. Когда родилась вторая дочь, в соответствии с ритуалом украсились все четверо членов семьи.
Когда я узнал, что в 2013 году Дэн умер в возрасте шестидесяти пяти лет, то оплакивал эту утрату вместе со множеством скорбящих друзей и коллег. Родные чествовали его жизнь традиционным поминальным ритуалом. Однако перед смертью Дэн оставил особую просьбу. Он хотел, чтобы все присутствующие пришли на поминки в гавайских рубашках и маске Граучо Маркса. Встретившись, мы глядели друг на друга и повсюду видели Дэна. Он присутствовал в каждом из нас и ожил в нашем воображении благодаря сценическому мастерству Граучо Маркса. Какие тут черные или лиловые одежды! Наверное, ни до него, ни после никому не удавалось запечатлеть горе и воспоминания в складках одежды с тропическим рисунком и в очках Граучо.
Эти внешне понятные проявления порядка, будь то просьба надеть гавайскую рубашку или черное платье, вносят в жизнь скорбящих некое подобие контроля. Потребность в контроле хорошо описана в книге Джоан Дидион «Год магического мышления», в которой она рассказывает о своих действиях непосредственно после внезапной смерти мужа:
Помню, я доставала деньги из его карманов и перемешивала со своими, разглаживала банкноты, старалась специально класть двадцатки с двадцатками, десятки с десятками и так далее. Мне казалось, что тогда он поймет – я со всем справляюсь.
Одним из наиболее мучительных аспектов пандемии ковида стала невозможность собраться и скорбеть вместе. Когда вновь разрешили личное присутствие на похоронах и поминальных службах, многие люди, потерявшие близких во время пандемии, по-прежнему ждали шанса устроить традиционный траурный ритуал. Одна женщина обратилась в колонку советов журнала Slate с вопросом, как ей теперь оплакать смерть отца, скончавшегося в марте 2020 года:
Пока он был жив, я держала накопившуюся боль при себе и надеялась выпустить ее посредством «обычных» похоронных ритуалов. Увы, эту возможность у нас отняли, а по необъяснимым для меня причинам мама, братья и сестры составили некролог всего из двух предложений, чтобы почтить его память.
Мне нужно оплакать его, мне нужен какой-то ритуал. Но я не знаю, как сделать это, ведь с момента его смерти прошло уже много времени. Наверняка есть и другие читатели, которые столкнулись с такой же проблемой… Какой выход они нашли? Как они почтили память ушедших и смогли прийти к исцелению?
Этот крик о помощи вызвал волну откликов в «Твиттере»: люди рассказывали, как они либо скорректировали свои традиционные ритуалы из-за ковидных ограничений, либо создали новые, более подходящие для необычных обстоятельств. В течение трех лет скорбеть приходилось в видеочатах, однако люди все равно находили способы проводить такие ритуалы даже на расстоянии и передавать друг другу соболезнования, не выходя из машины. Трогательно наблюдать за тем, с какой скоростью и разнообразием многим удалось провести этот важный переходный обряд, пусть и в измененном виде:
Мой дедушка умер в январе 2020 года, собраться на похороны мы не смогли. В прошлом году тетя устроила семейный обед в одном его любимом месте, и туда съехались все родные. Получилась поминальная служба для самых близких. Мы общались, вспоминали связанные с ним истории, плакали и обнимали друг друга.
Июнь 2020 года. Мы назначили встречу, чтобы развеять прах в том месте, которое ему очень нравилось.
Я священник при хосписе и часто сталкиваюсь с подобными ситуациями. Я вовсе не осуждаю тех, кто решил обойтись без церемоний, но взгляд автора письма кажется мне более адекватным. Кстати, для проведения похорон или поминальной службы нет временных ограничений.
Женщина, приславшая это письмо под псевдонимом «Ношу горе при себе», сказала, что ей нужно оплакать отца. Один из ответов звучал так: «Вы ощущаете свое горе сейчас и до сих пор скорбите. Поэтому не думайте, что эти несколько лет прошли зря и вы упустили время».
Из откликов читателей я многое узнал: и о способности вплетать самые разные действия и подручные средства в процесс скорби, и о необходимости признания наших трудов со стороны других людей и широкой публики.
Траурные ритуалы нужны не только чтобы справляться с горем. Они также нужны, чтобы оставлять воспоминания и увековечивать память. Это повод сосредоточить общее внимание на тех, кого мы потеряли. Жизнь идет дальше, но мы решаем притормозить. Задержаться и запомнить. Почтить память. Воздействие таких ритуалов может оказаться волшебным. Организация «Званый ужин» объединяет совершенно незнакомых людей, которые пережили утрату близкого и хотят поговорить о своем горе за совместной трапезой. Вот что рассказывает одна из участниц такого ужина:
