Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830
Итогом работы стал изданный в октябре 1817 г. обширный памфлет – открытое письмо президенту Монро – в поддержку скорейшего признания независимости «южных братьев»[495]. Брэкенридж утверждает американскую исключительность (свободная Америка против Европы) и верит в единый «американский интерес». Он прямо объявляет «открытие Америки, независимость британских колоний и нынешнюю борьбу за независимость колоний Испании» «самыми интересными событиями» тысячелетия. Полагая, что «принципы свободы» легче применить на американской (как северо-, так и южно-), а не европейской земле, автор одновременно стремится опровергнуть мнение о невозможности свободы за пределами англо-саксонского мира.
Автор спорит с «господствующей идеей, будто они [южноамериканцы] совершенно неспособны к самоуправлению», целиком погружены в «состояние предельного невежества и унижения (debasement)», лишены нравственности, «ленивы, непостоянны, ничего не стоят, но в то же время склонны к насилию, ревности, жестокости, состоят из разнородных каст, которые, вероятно, распадутся на отдельные фракции и, если оставить их наедине друг с другом, начнут кровопролитнейшие гражданские войны».
Прибегая к излюбленному приему защитников Латинской Америки, Брэкенридж вспоминает, как скептически смотрели иностранцы на усилия отцов-основателей США. Впрочем, напоминает он, освободительная война против Англии, тоже не проходила гладко, но как Соединенные Штаты преодолели внутренние разногласия (во что не верили враги республики), так, думал автор, преодолеют их и молодые страны Латинской Америки. Повествуя об успехах революционеров, он верно предсказал освобождение Перу войсками Сан-Мартина[496].
Признавая, что южноамериканцы хуже готовы к свободе, чем соотечественники автора в 1776 г., Брэкенридж замечает, что и они ближе к либеральному идеалу, чем любые европейцы, за исключением швейцарцев: «Американец всегда был свободным человеком; несмотря на тиранские меры, целью которых было задержать всеобщее процветание, он был свободен в силу самой природы его родной страны. Давайте не подражать эгоизму британцев, считающих себя единственным народом Вселенной, способным быть свободным. Давайте верить, что свобода бывает разная; Швейцария была свободной, Голландия была свободна, но каждая по-своему. Южная Америка тоже будет свободной, причем есть повод верить, что она будет столь же свободной, как и мы». Свобода, в отличие от рабства, не есть нечто исключительное, напротив, это естественное состояние человека. Более того, частью политической культуры самой Испании являлись не только деспотическая монархия, но и хунты (союзы), кабильдо (городские советы), наконец, конституция 1812 г.[497]
Брэкенридж переносит североамериканскую исключительность (наличие свободных земель, нехватка рабочих рук и относительное благосостояние народа, либеральное духовенство, наконец, относительное равенство) на весь континент в целом. Во всей Америке, указывал автор, явно преувеличивая, нет ни знати, ни толпы, а значит – не будет и почвы для междоусобиц, гражданских неурядиц, для аристократической фронды или охлократического террора времен Французской революции. Автор надеется, что патриоты Испанской Америки воспользуются полезным опытом Соединенных Штатов, обращает внимание читателей на изданные в Филадельфии переводы сочинений революции 1776 года и конституций, федеральной и штатов[498].
Автор верит в скорый успех «пяти американских империй», особенно в том случае, если те «будут счастливо подражать мудрой политике Соединенных Штатов, открывая свободную торговлю со всеми нациями, принимая и терпя всех иностранцев; тогда их население скоро возрастет, а все ресурсы быстро пущены в дело». Промышленность, внутренние улучшения, предприимчивые иммигранты совершат подлинный переворот – и только тогда «открытие Америки действительно завершится» (курсив мой – А. И.). От такой перемены выиграет и Европа (в первую очередь Англия), но в первую очередь плодами успехов Латинской Америки воспользуется ближайший сосед – Соединенные Штаты. В отличие от многих современников, Брэкенридж не опасается конкуренции не только континентальной Европы, но и Англии; он не ревнив к ее влиянию, полагая, что места для торгового освоения континента хватит всем[499]. При этом он утверждал существование единого «американского интереса» против интереса европейского[500].
Вывод автора ясен – следует признать независимость (Брэкенридж смягчает выражения, говоря «установить официальные отношения») республик Ла-Платы и Чили, что, на взгляд автора, не является ни поводом к войне, ни нарушением суверенитета, но лишь увеличит международный престиж США. Именно Соединенным Штатам как государству более старому, населенному более однородным, активным и «в целом более просвещенным» народом, суждена роль «естественной главы Нового Света». Брэкенридж призывает Монро к более решительным действиям, тем более, что в стране царит политический мир: «Вашингтону была дана возможность добиться независимости одной половины Америки, я же искренне надеюсь, что Вам выпадет право признать независимость другой половины [континента]»[501].
Менее чем через две недели после публикации памфлета его конспект с выводами напечатал “National Intelligencer”. В своем комментарии редакторы, впрочем, постарались остудить пыл Брэкенриджа, заметив, что администрации все же не следует торопиться с поспешными радикальными действиями[502].
Авторство памфлета было секретом Полишинеля. Его раскрыли в одобрительных рецензиях редактор “Richmond Enquirer” Томас Ритчи, а затем Найлс, а также связанная с Родни уилмингтонская газета “Delaware Watchman”[503]. В 1819 г. и сам Брэкенридж включил текст памфлета в приложение к своей двухтомной книге о миссии, тем самым ясно признав, чьему перу он принадлежал.
Сочинение Брэкенриджа ввело автора в круг сторонников «южных братьев». Коммодор Дэвид Портер был целиком согласен с выводами памфлета и пригласил Брэкенриджа в свое поместье под Вашингтоном. Чтение подготовительных материалов к памфлету укрепило, по собственному признанию коммодора, его энтузиазм в отношении Латинской Америки[504].
Ставя во главу угла «независимость Америки от Европы», Брэкенридж в своем сочинении приветствовал и автономию Бразилии, несмотря на ее монархический характер. Восстание 1817 г. на севере Бразилии, в Пернамбуку, он счел лишь сепаратистским мятежом, а не подлинным движением «патриотов» за освобождение всей страны[505]. Меньше чем через месяц в Филадельфии вышел критический ответ. Анонимный автор (им был агент революционеров Пернамбуку в США Антониу Гонсалвеш да Круш, [ок. 1775–1833]), обвиняя «континентальную систему Европы» и португальский дом Браганса, упрекал Брэкенриджа в том, что тот отнесся столь скептически к республиканскому движению в Пернамбуку. Он сравнивал восстание против Жуана VI (1816–1826) с восстанием римлян против Тарквиния Гордого, швейцарских кантонов – против Австрии, наконец, самих португальцев против власти испанских Габсбургов, и призывал помощь собратьев-республиканцев[506].
Памфлет Брэкенриджа получил широкий отклик не только в Соединенных Штатах, но и в Европе. Он был дважды перепечатан в Лондоне[507] и издан во Франции в переводе самого аббата де Прадта с чрезвычайно высокопарным предисловием, чем автор крайне гордился[508].
Одновременно с памфлетом Брэкенриджа свет увидела серия из семи писем за подписью «Лаутаро» (по имени героя арауканского народа, воевавшего против испанцев в XVI в.)[509]. Автором этих посвященных Генри Клею статей был уже упоминавшийся нами представитель одного из старейших и наиболее уважаемых мэрилендских семейств, почтмейстер Балтимора, редактор различных газет, пайщик каперских экспедиций и кредитор чилийца Карреры, зять судьи Блэнда Джон Скиннер[510]. Отстаивая примерно те же аргументы, что и Брэкенридж (хотя и не столь талантливо), Скиннер выступал за признание независимости только Чили – страны, прославленной мягким климатом, храбростью арауканов[511], наконец, общества расово однородного. Он стремился доказать, что правительство Буэнос-Айреса расколото и нестабильно, а в Чили видел слабое звено испанской власти – прорвется оно, и метрополии вскоре придется покинуть все свои владения в Новом Свете. В отличие от не связанного обязательствами Брэкенриджа, Скиннер, отстаивая признание независимости Чили, преследовал в первую очередь личные корыстные цели, свой интерес в победе Карреры.
Письма Лаутаро также вызвали громкую реакцию в прессе. Против их тезисов выступил корреспондент под псевдонимом «Фокион». Он пугал читателей осложнениями с Испанией и Англией, разгулом каперства в случае преждевременного признания независимости «южных братьев»[512]. Некий «Янки» поддержал открытое признание и даже действенный «союз» с революционными правительствами, но критиковал каперство (может, он знал, кто скрывался за именем «Лаутаро» и чем он занимался) и говорил о необходимости соблюсти «строгий и беспристрастный нейтралитет». Неясно, впрочем, как «Янки» собирался сочетать нейтралитет с союзом[513]. Защищая латиноамериканцев, на первое письмо Фокиона (и на другие скептические статьи) быстро откликнулся корреспондент, подписавшийся «Колумбиец», – очевидно, уже знакомый нам Торнтон, неоднократно использовавший такой псевдоним[514].
