Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830
Затем комиссионеры направились в разоренный войной Монтевидео, где их ждали встречи не только с вождем местных патриотов Артигасом, но и португальским генералом Карлушем Фредерику Лекором (1764–1836), а также опальным чилийцем Каррерой и его другом Гильермо (Уильямом) Уайтом. Лекор плохо отзывался и о неуравновешенном режиме Ла-Платы, и о «свирепом дикаре» Артигасе, и о Каррере с его «смертельной враждой к правительству Буэнос-Айреса» и даже тамошнему народу[534].
Именно в Южной Америке Брэкенридж (и, видимо, Родни) окончательно потерял доверие в Каррере. Разочарованный военный вождь виделся секретарю миссии «скорее Кориоланом, чем Фемистоклом». Такое мнение сложилось у него не только на основании личного впечатления, но и по прочтении разбиравшегося нами «Очерка революций в Южной Америке» Паласио Фахардо, который был опубликован как раз в 1817 г.
В беседах с комиссионерами Каррера говорил об отчаянном положении революционеров, обреченности Буэнос-Айреса, а своих политических противников – Пуэйрредона, О’Хиггинса, Сан-Мартина – назвал «кучкой мерзавцев» (a pack of scoundrels). Брэкенридж разгадал, что многие статьи против революционных вождей Латинской Америки в прессе США исходят именно из круга сторонников Карреры[535].
Каррера даже хотел, чтобы комиссионеры предъявили правительству Буэнос-Айреса свой собственный иск к нему на сумму долга Скиннеру. Родни отказался вовлечь официальных представителей США в подобные склоки, но Блэнд решил оказать Каррере эту услугу как частное лицо[536]. В Буэнос-Айресе Блэнд предъявит иск кабинету, но деньги ему вернуть не удастся[537].
После шести насыщенных дней в Монтевидео корабль отплыл в Буэнос-Айрес – главное место назначения. Брэкенридж сразу полюбил республиканскую столицу, которая напомнила ему Новый Орлеан. Увидев Буэнос-Айрес, «прославленный престол свободы и независимости юга», публицист восклицал: «… им суждено разорвать цепи рабства, невежества и суеверий на юге так же, как мы сделали это на севере»[538]. Одним словом, он чувствовал себя как дома на «земле свободы». Впечатления секретаря миссии разделял и ее врач, известный биолог Уильям Болдуин (1779–1819), заключавший в письме другу: «Между гражданами (members) Республик существует, как только что заметил мистер Брэкенридж, союз чувств и интересов, который подданные деспотизма никогда не могут ощутить – даже по отношению друг к другу»[539].
В начале марта 1818 г. комиссионеры провели переговоры с революционным руководством Ла-Платы – верховным директором Пуэйрредоном и министром иностранных дел Гарсиа де Тагле. Родни и Грэхем сразу заявили о «самом дружелюбном расположении народа Соединенных Штатов» к революционерам Латинской Америки.
Грэхем заметил, что именно от отчета комиссионеров зависит признание независимости Ла-Платы. Это обстоятельство прекрасно понимали революционные власти. Принимая комиссионеров, Пуэйрредон говорил о восторге местных жителей перед США и единстве целей двух стран. Он подчеркивал, что оба государства «населяют одну часть света» (portion of the globe), что пример Соединенных Штатов окажется спасительным для Буэнос-Айреса. Впрочем, Пуэйрредон вынужден был признать, что его народ еще только находится в становлении (We are a people who are but just beginning to be).
Родни последовательно использовал ту же риторику республиканского единства Нового Света, что и Пуэйрредон, подчеркивая «общность дела», единство континента, «тот же дух свободы» Соединенных Штатов и Ла-Платы. Но единственным материальным выражением этой общности была трактовка администрацией США борьбы Испанской Америки за независимость как войны гражданской (где равны обе стороны), а не как мятежа или восстания (insurrection or rebellion); следовательно, несмотря на «строгий нейтралитет», корабли Ла-Платы принимались в портах США на тех же основаниях, что и испанские. Заметив, что послы Соединенных Штатов в Европе делают все, чтобы обеспечить благосклонность иностранных государств к Испанской Америке, Грэхем ясно выразил умеренные взгляды администрации: помощь может быть оказана только «влиянием и примером».
Стремясь произвести наиболее благоприятное впечатление, Пуэйрредон приказал приставить к комиссионерам почетную стражу, что к его удивлению вызвало недовольство комиссионеров – они понимали, что подобные почести не будут оказаны агентам Ла-Платы в США, а значит, от них следует отказаться.
В конце переговоров обсуждался и вопрос, осложнявший репутацию молодой республики в мире, – грабежи каперами Ла-Платы нейтральных судов. Гарсиа де Тагле отвечал, что правительство принимает все усилия, чтобы исправить положение, и даже направило боевой корабль проверять грузы судов под собственным флагом[540].
В Буэнос-Айресе действия комиссии вызвали некоторое разочарование. Революционное руководство надеялось, что комиссия приехала с известиями о скором признании, а услышало лишь общие слова о сочувствии. Напоследок горожане решили показать, что значит подлинно южное гостеприимство, устроив в честь комиссионеров роскошный бал (присутствовало около 200 дам). Зала была с явным намеком декорирована флагами Соединенных Штатов и Ла-Платы, а оркестр играл «марш Вашингтона»[541].
В конце апреля комиссия покинула Буэнос-Айрес. Все ее участники, кроме Блэнда, отправились домой. Последний же, как и замышлял, поехал в Чили, описав перед тем в письме президенту свое впечатление о неустойчивости положения в Ла-Плате[542]. Впоследствии Родни говорил Адамсу, что тот покинул комиссию без его согласия, Грэхем же возражал: по его словам, Родни действительно сперва считал поездку ненужной, но потом все же согласился с планом Блэнда. К тому времени отношения между дипломатами стали крайне напряженными[543]. В Чили балтиморский судья встретился с О’Хиггинсом и другими политиками и убедился, что Каррера не пользуется среди них никакой поддержкой, что его «партию» боятся «столь же, или даже больше, чем роялистов»[544].
Действия комиссии привлекли широкое внимание североамериканских газет. Родни анонимно слал свои оптимистичные корреспонденции в “Delaware Watchman”. Политик опасался только того, что инициативу в делах «южных братьев» перехватит Англия, ведь все остальные «цивилизованные нации», «не исключая, увы, Соединенные Штаты», «преступно невнимательны» и «чрезвычайно невежественны в любых материях, относящихся к Америке»[545]. Он признавался, как преодолел собственные предрассудки по отношению к испанской культуре и католической церкви, хвалил освобождение рабов и другие мероприятия революционных правительств[546].
Филадельфийская “Franklin Gazette” даже утверждала, что комиссионеры, возможно, получили инструкции заключить с Буэнос-Айресом наступательный и оборонительный союз против возможных атак Европы «на свободы Нового Света», и одобряла подобный шаг. Заметка “Franklin Gazette” попала в нью-йоркское издание Ирвайна “Columbian”[547]. Странно, но та же газета допустила странную оплошность, перепечатав также крайне благоприятную статью о Ла-Плате из враждебного «карреристам» “Delaware Watchman”, автором которой, видимо, был сам Родни. В ней подчеркивались внимание граждан Буэнос-Айреса к образованию, переводам североамериканской республиканской классики и их уважение к политическому опыту Соединенных Штатов[548].
Вся комиссия, включая находившегося в Чили Блэнда, вернулась в Соединенные Штаты в июле 1818 г. Общественное мнение было в целом готово к весьма благоприятным итогам дипломатического путешествия. Сообщая о прибытии Родни и Грэхема, норфолкские газеты указывали, что и тот, и другой считают правительство Буэнос-Айреса настолько устойчивым, насколько это вообще возможно в эпоху революции[549]. “Delaware Watchman” даже считал признание Буэнос-Айреса, Чили и Венесуэлы неизбежным[550].
На самом деле единодушия между комиссионерами не было, так что составление единого отчета стало невозможным. Грэхем отказался подписать весь текст Родни и составил свой дополнительный небольшой отчет, куда более пессимистический. Но наиболее мрачно смотрел на перспективы Буэнос-Айреса Блэнд. Задачей его отчета было привлечь внимание кабинета к Чили, соответственно он не жалел черных красок, рисуя положение в Ла-Плате, чтобы на таком фоне преимущества тихоокеанской страны выступили еще ярче. В итоге в первых числах ноября 1818 г. на стол государственного секретаря поступил не один, а целых три доклада[551].
Газеты поддерживали своих фаворитов. Так, “Delaware Watchman”, а вслед за ним “Niles’ Weekly Register”, счел текст Грэхема, «хотя и хорошо написанным», но «более спекулятивным, нежели практическим по стилю, содержащим больше размышлений, чем фактов, а следовательно, менее насыщенным интересными сведениями, чем отчет Родни; он также не несет той печати исследований и наблюдений, которая заметна в последнем»[552].
