Даниил Краминов - Сумерки в полдень
Насмешливый тон поляка задел Лугова-Аргуса.
— Напрасно иронизируете, Лишауэр, — резко бросил он. — Опыт войны в Испании показал, что русские самолеты лучше немецких, а русские танки быстроходнее и крепче немецких, и в Берлине хорошо знают, что только Россия обладает силой, способной противостоять Германии, и там боятся ее.
— Я думаю, что в Берлине не боятся русских, — возразил Лишауэр.
— Вы, наверно, думаете, что и в Варшаве не боятся русских?
— Конечно, не боятся, — ответил Лишауэр самодовольно. — Почитайте наш ответ на советское предупреждение.
— Ответ, достойный гордой шляхты, но неразумный, — осуждающе произнес Лугов-Аргус. — Таким тоном с соседями не разговаривают, тем более если этот сосед — великая держава.
— А почему бы не указать соседу его место, даже если он и великая держава?
— Почитайте сегодняшнюю «Таймс», — посоветовал Лугов-Аргус Лишауэру, многозначительно усмехаясь.
— А что там такое? Я ничего особенного не заметил.
— Напрасно. Там есть кое-что специально для вас.
— Что же это такое?
Лугов-Аргус, подняв руку, щелкнул пальцами над головой, и почти тут же официант услужливо склонился у столика.
— Да, сэр?
Через минуту «Таймс», вложенная в изящную кожаную, с золотым тиснением обложку, появилась на столике, и Лугов-Аргус, надев очки, прочитал сообщение корреспондента газеты из Риги: «Громадные силы Красной Армии уже сосредоточены у польской границы, и по своей численности они значительно больше, чем вся польская армия мирного времени. Советские войска способны нанести сокрушительный удар Польше в самый короткий срок. В Киевском и Белорусском военных округах, по оценке специалистов, тридцать пехотных дивизий — примерно триста тридцать — триста пятьдесят тысяч человек, пятьдесят тысяч кавалерии, три тысячи самолетов, три тысячи танков».
Лишауэр нервно заерзал на стуле и странно фыркнул, намереваясь сказать что-то, но Лугов-Аргус остановил, его:
— Слушайте дальше!.. «И каков бы ни был окончательный исход войны, гигантская машина Красной Армии, будучи приведена в движение, не сможет быть легко остановлена где-либо вблизи советско-польской границы».
— Откуда рижский корреспондент «Таймс» знает это? — обеспокоенно воскликнул Лишауэр. — Советское командование не информировало и не информирует его о своих планах. Я думаю, что корреспондент сочинил все сам, и сочинил с большим преувеличением.
— Советское командование, конечно, не информировало корреспондента, но его сообщение недалеко от истины, — сказал Лугов-Аргус.
— Почему вы так уверены, что оно недалеко от истины? — не сдавался Лишауэр.
— Потому что знаю, — ответил Лугов-Аргус, насмешливо посмотрев на поляка. — Джентльмен, который беседовал со мной пять минут назад, сказал, что французы получили от советского командования примерно такие же сведения.
— Как тот джентльмен может знать, что получили французы от советского командования?
— Он из Интеллидженс сервис.
— О-о-о!..
Антон едва не вскрикнул вместе с поляком «О-о-о!». Тайна, которую они с Ковтуном берегли даже от Горемыкина, уже известна англичанам, а те нашли нужным передать ее дальше с явным намерением, чтобы она попала в печать. Правда, сведения, полученные из Риги или сочиненные в Лондоне, чтобы припугнуть поляков да и английских обывателей тоже, несколько отличались от того, что сообщалось в телеграмме советского наркома обороны генералу Гамелену, но расхождение было незначительно.
К столику подошла красивая, хотя уже начавшая увядать женщина, за которой, как баржа за буксиром, следовал рослый молодой человек с костлявым и длинным лицом. Лугов-Аргус тут же встал, заставив подняться и других, и разговаривал с женщиной стоя. Извинившись, что она помешала компании, женщина заговорила по-русски, упрекая Лугова-Аргуса в том, что тот упрямо избегает ее, и он так же по-русски возразил, что избегает не ее, а ее немецких друзей.
— А вы напрасно избегаете их, — сказала женщина, игриво улыбнувшись. — Вы не принимаете приглашений немецкого посла, а ваша покровительница почти каждый уик-енд приглашает его в Кливден.
— У меня нет покровительницы, — отрезал Лугов-Аргус.
— Ах да, мне уже говорили, что теперь вы в Кливдене бываете редко.
— Да, редко, — сухо подтвердил Лугов-Аргус. — А мне сказали, что вы теперь бываете там почти так же часто, как в германском посольстве.
— Что же тут удивительного, князь? — воскликнула женщина. — Друзья моих друзей — мои друзья.
Лугов-Аргус церемонно поклонился.
— С чем вас и поздравляю.
Женщина, перестав улыбаться, кивнула ему, осмотрела стоявших у столика мужчин и отошла, увлекая за собой рослого молодого спутника.
— Вам надо было бы предупредить ее, что за столом есть люди, говорящие по-русски, — сказал Антон Лугову-Аргусу, когда они сели.
— Зачем? — спросил тот. — У меня нет секретов с этой женщиной.
— Кто она?
— Еще один осколок бывшей России. Анна Лисицына, столбовая дворянка и моя дальняя родственница. Раньше встречались и даже бывали друг у друга, пока она не связалась с немцами. Часто навещает германское посольство, говорят, была своим человеком в доме Риббентропа и сожительствовала с его советником. Теперь сошлась с Троттером, советником посольства по должности, тайным полицейским по занятию и личным агентом Гиммлера по положению.
— А этот… с лошадиным лицом? Немец? Или тоже осколок?
— Нет, не немец и не осколок, — пренебрежительно проворчал Лугов-Аргус. — Шифровальщик американского посольства Дент. Влюбленный дурак, который, как сказала мне однажды Анна, может сделать для нее все, что она захочет.
Антон невольно перевел глаза на Анну Лисицыну: та двигалась между столиками, выискивая знакомых, американец следовал за ней, держась позади. Знакомые увядающей красавицы поднимались ей навстречу, разговаривали стоя, улыбались, она улыбалась им, ни разу не оглянувшись на своего спутника, ни с кем его и с ним никого не знакомя, словно тот был слугой или пажом.
Откуда-то из глубины бара появился Барнетт. Его лицо было красно, глаза блестели. Увидев Лугова-Аргуса и Фокса, он повернул к их столику, блаженно улыбаясь: выпившие благодушны.
— Алло, парни! — еще издали прокричал он. — Чем занимаетесь? Пьете? Разговариваете?
— Пьем и разговариваем, — ответил за всех Фокс. — Что нового, Дик?
— Много нового, — провозгласил Барнетт. — Просто гора новостей.
— Не томите, Дик, — попросил Лугов-Аргус. — Я видел, вы сидели там в углу с Мэйсоном, он знает все, что знают черчиллисты, а они многое знают.
— Ни черта они не знают, — с пьяной категоричностью объявил Барнетт. — Перед отлетом в Годесберг премьер советовался с Черчиллем, а после возвращения ни разу не пригласил к себе. Говорят, возмущен заявлением Уинстона, что раздел Чехословакии под англо-французским нажимом означает полную капитуляцию западных демократий перед нацистской угрозой.
— Тогда где же вы раздобыли вашу гору новостей?
Барнетт насмешливо посмотрел на Лугова-Аргуса: меня, мол, так легко не поймаешь.
— Это профессиональный секрет.
— Ну, тогда скажите, что за новости?
— Новости? — переспросил Барнетт, явно наслаждаясь тем, что заставил собратьев по перу заволноваться. Он прищурил глаза. — Новость номер один: наши и французы договорились о совместных действиях.
— Каких? — в один голос спросили Лугов-Аргус и Фокс.
— Политических, дипломатических и военных, — торжественно произнес Барнетт, словно он сам договорился об этом или заставил договориться других.
— И это все? — разочарованно произнес Фокс.
— Пока все.
— А что за этими политическими, дипломатическими и военными действиями скрывается? — спросил Лугов-Аргус.
— Это тоже секрет…
Лугов насмешливо фыркнул.
— А новость номер два?
— Высокопоставленный русский представитель прибыл в Лондон, чтобы вести переговоры с нашим правительством и французами.
— Это действительно новость! — воскликнул Лугов-Аргус, но тут же недоверчиво добавил: — Если только это действительно так.
Фокс направил вопросительный взгляд в лицо Антона.
— Это верно?
Антон смущенно опустил глаза. Он не хотел участвовать в обмане: вероятно, слух, родившийся после встречи Ковтуна с Гамеленом, достиг наконец лондонских кафе и баров. Но и опровергать его он не стал: Горемыкин считал слух полезным.
— Не знаю, — невнятно пробормотал он. — Не знаю.
— Я так и думал, что это выдумка, — уверенно объявил Лугов-Аргус. — Больше всего нынешнее правительство боялось и боится совместных действий с русскими. Оно хочет совместных действий с немцами. С немцами! С немцами против русских.
