Джордж Фридман - «Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира
Берег Средиземного моря остается латинским. Но если вы путешествуете вверх по долине Роны, по пути Юлия Цезаря во время завоевания им Галлии, а также по пути Пятой американской армии во время Второй мировой войны[61], вы попадете в другой мир после пересечения Альп в направлении на восток. Там, в Швейцарии, смешиваются французский, немецкий и итальянский языки. С этого места и до Северного моря история взаимоотношений Франции и Германии сложна и запутанна. Поезжайте по дороге Е25 из Базеля через Страсбург, Люксембург, Льеж до Амстердама. Вы сможете прочувствовать дух этой древнейшей пограничной территории, которая во многом определяла жизнь и во времена Древнего Рима, и современной Европы. Ее квинтэссенцию вы увидите в Люксембурге.
Бельгия, Люксембург и Нидерланды
Сегодня в Люксембурге располагается много институтов Евросоюза, в основном финансовых. Продолжая путешествие на север, вы попадете в Маастрихт — город, где, как ранее отмечалось, был подписан договор, положивший начало современному Европейскому Союзу. К северо-западу находится Гаага, где заседает Международный суд. Возвращаясь в Страсбург, вы попадаете в самую сердцевину пограничной территории между Францией и Германией, видевшую войны на протяжении тысячелетий, а сейчас ставшую домом для всевозможных институтов ЕС, призванных предотвратить какие-либо войны в будущем. Неслучайно, что на этой линии расположено столько важнейших учреждений. Когда Евросоюз только еще зарождался, пограничные области между Германией и Францией были предметом всеобщего беспокойства, поэтому размещение там руководящих органов нового союза было глубоко символично. Это должно было продемонстрировать всему миру, что граница между двумя странами превратилась в истинную границу мира.
Если пограничные территории между европейским полуостровом и материком являются главной разделительной линией в Европе, то область франко-германской границы — главной внутри самого полуострова. Вообще-то война может случиться где угодно, но если эта область является территорией мира, то общеевропейская война маловероятна. Географические особенности полуострова приводили к тому, что все европейские вооруженные конфликты имели свои естественные границы. Что касается войн, которые могут затронуть всех, то в Европе не существует других государств, кроме Франции и Германии, которые могли бы стать их инициаторами. Альпы отделяют север от юга, различные локальные полуострова приводят к тому, что расположенные там страны в известной степени оказываются замкнуты в своих геополитических коконах. Если же дело доходило до вовлеченности в конфликты Франции и Германии, то они — эти конфликты — могли и могут легко расползтись и на юг, и на восток. И вообще, в них может оказаться вовлечена вся Европа. Сохранение и поддержание мира на этой границе стало критически важно еще со времен, предшествовавших наполеоновским войнам.
Крепостные фортификационные стены, окружавшие Люксембург, были снесены в 1860 году в результате дипломатических договоренностей между Францией и рядом германских государств. Некоторые люксембуржцы говорили мне, что фортификации оказались разрушенными потому, что в результате тех договоров их существование перестало иметь какой-либо смысл. Было решено, что там больше никогда не будет войн, а Люксембург с того момента должен был стать мирным городом, центром коммерции и торговли. Все это должно было дать мне чувство того, что люксембуржцы совершенно искренне привержены делу мира и выполнению всех положений Маастрихтского договора. Странно, что тогда, в середине девятнадцатого века, местные жители не увидели, насколько бесполезным был этот «жест доброй воли». В течение последовавших восьмидесяти лет войны прокатывались по Люксембургу, несмотря на те договоренности. Если тогда преобладало убеждение, что фортификации в городе стали ненужными, то история показала, насколько ошибочным оно было. Сегодня можно задаться вопросом: является столь же иллюзорным аналогичное убеждение в контексте современного развития европейских дел? Но этот вопрос может рассматриваться как отчасти риторический, так как он является ли частью вопроса более общего, фундаментального: возможна ли на европейском полуострове всеобщая война после 1945 года и после образования Европейского Союза.
Бельгия является страной, где актуальна проблема, которую люксембуржцы считают у себя решенной. Исторически регион назывался «европейским полем битвы», так как там приходили в соприкосновение и сталкивались франкоговорящий и германоговорящий (включая Голландию) миры. Независимая Бельгия образовалась в 1830 году во многом благодаря вмешательству Британии, которая не желала французского контроля над некоторыми важнейшими портами, особенно Антверпеном. Британия стремилась создать на континенте свой собственный буфер от возможной экспансии Франции через Ла-Манш, поэтому независимая и нейтральная Бельгия, которая ранее была частью то Франции, то Голландии, устраивала английскую корону больше всего.
Королевство Бельгия включило в себя земли, на которых говорили как по-французски (Валлония), так и по-голландски (Фландрия). Трения между этими двумя основными составляющими страны всегда были существенными, иногда даже выливающимися в столкновения. В прошлом Валлония считалась более развитым и богатым регионом, сейчас места поменялись — более успешна как раз Фландрия. Вся Бельгия — это тоже пограничная территория, только как бы в «микрокосме»; происходящие там локальные трения между двумя ее частями могут быть поучительны для анализа возможного развития событий между Францией и Германией в будущем. Сейчас же достаточно будет отметить, что, несмотря на почти что два века жизни в одной объединенной и очень небольшой по территории стране, фламандцы до сих пор являются фламандцами, а валлоны — валлонами, они все это прекрасно осознают. Это — один из уроков для всего европейского сообщества.
В последние годы разговоры о разделении страны на две части и присоединении одной к Франции, другой — к Голландии стали особенно сильными. Британия более не является силой, способной повлиять на развитие событий и потребовать «нейтралитет» этой части восточного берега Ла-Манша. Поэтому распад Бельгии не является таким уж невероятным вариантом для будущего этого региона. Несмотря на всевозможные демонстрации под сепаратистскими лозунгами, на различные зажигательные речи политиков, Бельгия пока остается единой. Ее судьба является в некотором роде тестом на стабильность пограничных территорий на западе полуострова. Если Бельгия не сможет сохраниться в нынешнем виде, то и судьба всего пограничного региона может оказаться под вопросом.
Трения между французской и голландской частями Бельгии в данный исторический момент являются локальными для всего региона, который в общем и целом представляется мирным. Но таким он часто казался и в прошлом. Вопрос в том, насколько стабильно такое состояние. Ответ на него зависит от Германии и Франции и может быть переформулирован так: насколько стабильны и долговременны сегодняшние дружеские отношения между двумя странами? Про Германию я уже говорил очень много. Давайте рассмотрим поближе Францию.
Франция была в свое время главным, сверкающим центром европейского Просвещения. В восемнадцатом веке страна была интеллектуальным центром всего мира. Вплоть до второй четверти двадцатого века французский был языком, которым по умолчанию должны были владеть все образованные люди — он был языком цивилизованного дискурса. Можно сказать, что в каком-то роде он в Новое время заменил средневековую латынь в качестве языка интеллектуалов — как Просвещение «оттерло» христианство с переднего края общественной жизни.
Моя первая встреча с Францией произошла, когда я был аспирантом, пытающимся продраться сквозь философские конструкции Декарта и Паскаля. Оба они были величайшими математиками и философами, коренным образом отличавшимися друг от друга. Мышление Декарта носило систематизированный характер. Все положения его концепций прекрасно соответствовали друг другу. Паскаль же давал людям маленькие призмы, через которые им самим следовало смотреть на мир. Очень часто это имело форму коротких афоризмов. Невозможно понять какие-то частные мысли Декарта без понимания всего его образа мыслей. У Паскаля не было такой целостности — она проявлялась только в той мере, в которой вы сами эту целостность накладывали на его мысли. Несмотря на все их различия, их объединяли два момента. Первый — они оба были преданными католиками, хотя в своих логических построениях сильно отходили от католичества. Второй — у меня возникло ощущение, что оба они были готовы изменить свои концепции для того, чтобы выглядеть остроумными. В то время мне казалось, что это были их слабости.
