Леонид Ионин - Апдейт консерватизма
Это очень интересная теория, хотя кажется иногда чересчур спекулятивной. Ее достоинством является то, что она, говоря словами феноменологического философа Альфреда Шюца, обладает «субъективной достоверностью», то есть мотивация, приписываемая главным действующим лицам объясняемых процессов, субъективно убедительна, представляется психологически достоверной и естественным образом вытекающей из данных обстоятельств. В то же время, очевидно, правы историки, показывающие на конкретных примерах, что аргументация Хайнсона часто носит односторонний характер. Но дело даже не в частностях. Вряд ли демографический фактор можно считать единственным или даже главным фактором, определяющим конфликты исторического масштаба. Скорее следует говорить о корреляции — и это уже огромное открытие. Конечно, социальные волнения, война и терроризм — явления, предполагающие воздействия множества разнородных факторов, но становится ясно, что «юношеский выступ» — один из них. В этом смысле он оказывается индикатором, позволяющим предсказывать значимые события и тем самым регулировать определенные процессы. Можно поспорить с объяснениями событий прошлого. Но, скажем, применительно к сегодняшней действительности стран третьего мира теория кажется очень актуальной. Современная медицина и распространение медицинской помощи привели к резкому росту рождаемости в этих странах и соответственно к формированию юношеского выступа, что выразилось в резком возрастании волнений, гражданских и межнациональных войн, случаев геноцида и террористических атак в самих этих странах и вовне их. Это все «лишние» сыновья! Здесь теория Хайнсона кажется приемлемой.
Но нас больше интересуют не исторические объяснения, а радикальный подход Хайнсона к современной демографической ситуации в Европе и третьем мире и к перспективам миграции. Фактически он заостряет и подкрепляет конкретными цифрами многочисленные и весьма распространенные ныне спекуляции относительно демографического кризиса в Европе. Речь идет о фактической демографической капитуляции западного мира, говорит Хайнсон. Возьмите, поясняет он, количество мужчин от 40 до 44 лет и сравните с количеством мальчиков от 0 до 4 лет. Демографическая капитуляция имеет место, когда на 100 мужчин приходится менее 80 мальчиков названных возрастов. В Германии соотношение 100/50. Для сравнения: в полосе Газы — 100/464 [74]. Число палестинцев за последние пятьдесят лет возросло в шесть раз. Во многих мусульманских странах уровень рождаемости сопоставим с палестинским. И в это время не только Германия, но и вся остальная Европа, как Западная, так и Восточная, и Россия, и Северная Америка, и Япония находятся в демографической депрессии, то есть все эти страны и регионы в демографическом смысле давно капитулировали. Демографические данные по ним, если и отличаются от германских, то ненамного.
Страны или региональные союзы пытаются поправить свою ситуацию, используя механизмы миграции.
Международные миграционные потоки крайне сложны, но и крайне поучительны. Если взять Европу там наблюдается огромная иммиграция из стран третьего мира. Только Германия и только за 12 лет с 1990 по 2002 г. приняла 13 миллионов иммигрантов. В предыдущем разделе было сказано, что, согласно принятым критериям, отбор не был ориентирован на квалификации приезжих и потребности рынка. Скорее наоборот, принимались те, кто нуждался в помощи и спасении. Такие гуманитарные критерии привели к тяжелой ситуации. В стране растет число людей, сидящих на социальном пособии. Причем именно для таких групп характерен высокий уровень рождаемости — не только из-за традиций мест, откуда они приехали, но и потому, что рождение детей увеличивает размер пособия. Они недостаточно образованы и недостаточно социализированы, чтобы выполнять работу, требующую определенной квалификации. В результате, по данным Хайнсона, в Германии остаются незанятыми 2 миллиона рабочих мест, при том, что 6 миллионов людей живут на пособие и не могут занять эти места по причине отсутствия квалификации. Соответствующим образом складываются и карьеры детей из таких семей. Девочки, в основном, повторяют путь матерей — пособие и небольшой дополнительный доход за счет неквалифицированного труда. Мальчики же вырастают в тех самых тревожащих общество лишних сыновей, которые живут в относительно благополучных условиях, «достаточно упитаны», по определению Хайнсона, и достаточно образованы, чтобы считать себя достойными тех позиций и доходов, которые имеют их соотечественники-немцы, но недостаточно квалифицированы, чтобы их получить. И дело здесь не в каких-то расистских предрассудках, а в том, что эти люди социализированы в такой среде, которая не в состоянии привить им трудовые и интеллектуальные навыки, необходимые для занятия высоких позиций. Именно такие молодые люди жгут машины и дерутся с полицией в Париже, Брюсселе и других европейских столицах. Некоторые из них оканчивают университет и становятся лидерами, умеющими аргументированно воззвать к равенству и справедливости. Так возникает идеология, о которой говорит Хайнсон и которой мы уделили много внимания, рассуждая в предыдущих главах о политкорректности и постмодерне. Только теперь, в контексте теории юношеского выступа, эта идеология и возможные последствия ее внедрения в практику начинают выглядеть угрожающе. Если экстраполировать эти тенденции в будущее, то пестрота и занимательность постмодернистского существования может вылиться в рост преступности, кровь и грязь гражданских волнений, резню и террор, а западная культура вступит в свой последний бой на собственной исконной территории.
Но если даже воздержаться от таких и впрямь чересчур драматических сценариев, все равно европейские перспективы не назовешь благоприятными. По свидетельству Хайнсона в цитированном выше интервью, около 52 % молодых немцев хотели бы покинуть Европу и переехать в США, Австралию, Новую Зеландию и другие англосаксонские страны. То же самое положение во Франции и Голландии. Конечно, не все уедут, но и желание многозначительно и понятно. Дело не в том или не только в том, что они не хотят в своем малом числе поддерживать своих собственных стареющих соотечественников. Дело в том, что, по подсчетам Хайнсона, на 100 двадцатилетних граждан Франции или Германии приходятся 70 французов или немцев, которые своим трудом и талантом должны через посредство социальных институтов кормить оставшихся 30 сидящих на пособии иммигрантов того же возраста и поколения, что и они сами. Этого они точно не хотят, и, естественно, они уезжают. То же относится к Голландии, Бельгии и другим странам Европы. Германию ежегодно покидают около 150 тысяч, так сказать, этнических немцев, и оседают они, в основном, в странах англосаксонского мира, где иммиграционная политика ориентирована на высококвалифицированных кандидатов, которые будут нарасхват на рынке труда.
Получается, что страны старой Европы переживают что-то вроде ползучего завоевания, состоящего в постепенном замещении населения: активные, интеллектуально развитые, высококвалифицированные молодые люди «вымываются», и на смену им приходят дурно социализированные, плохо обученные, сравнительно слабо интеллектуально развитые и не обладающие мотивацией к труду отпрыски иммигрантов-держателей социальных пособий. Где находится порог, знаменующий смену национальной и социальной идентичности страны, подвергшейся такому завоеванию, и как должна выглядеть эта смена, никто пока сказать не может.
Получается так, что страны Запада или, лучше сказать, страны, относящиеся к европейской цивилизации, по выражению Хайнсона, поедают друг друга, то есть, как насос, выкачивают друг из друга самых лучших и талантливых молодых людей. Причем это всеобщий процесс: в англосаксонские страны притекают мозги из Западной Европы, в Западную Европу — из Восточной Европы и России, обратного же хода, как правило, нет. Северная Америка — конечный пункт всех мечтаний и устремлений. Хайнсон говорит, что в будущее он смотрит пессимистически. Ситуация в Европе напоминает ему принцип «пятой деревни». Когда в германских депрессивных землях вроде Бранденбурга и Мекленбурга происходил спад сельского населения, согласно этому принципу, четыре деревни ликвидировались, а оставшиеся жители переселялись в пятую. Правда, от этого уровень рождаемости в пятой деревне не повышался, и через некоторое время оказывалось, что в ней живут одни старики и поблизости нет молодых, которые могли бы заработать им на пенсии. Примерно такая судьба ждет приблизительно сорок государств «от Бретани до Владивостока». Некоторые из них станут «пятой деревней» и проживут еще некоторое время, другие просто исчезнут. Хайнсон (дословная цитата): «Я предсказываю, что славянские нации исчезнут. То же произойдет с тремя балтийскими государствами и со всеми балканскими. Вопрос только в том, кто станет пятой деревней — Франция или Германия. Я лично думаю, что Скандинавия. То же будет с Иберийским полуостровом, а также с Ирландией и Англией. Впрочем, я не уверен, что остальной континент это переживет» [75].
