Леонид Ионин - Апдейт консерватизма
Параллельно формируется латентная война полов, побуждаемая отказом мужчин и женщин идентифицироваться со своими половыми ролями. Женщины не хотят больше быть женщинами, а мужчины — мужчинами. Этот процесс Больц называет бегством от пола. Классическое распределение мужских и женских ролей основывалось на половом разделении труда, которое было выгодно обеим сторонам. Отсюда и супружеская солидарность — самое сильное альтруистическое чувство. На практике половое разделение труда означает, что мужчина зарабатывает деньги, а женщина выстраивает уютный дом, или, иными словами, мужчина охотится, а женщина заботится о доме и детях. Так было всегда, а частично продолжается и сейчас: женщина обеспечивает сохранение внутренних, а мужчина — внешних границ семьи как социальной системы. Что происходит в случае сознательного отказа от традиционной половой роли и принятия роли, свойственной противоположному полу, то есть когда, например, женщина отправляется на охоту? Слабеет экономическая обусловленность деятельности мужчины и женщины, и в результате ослабевают связывающие их эмоциональные узы. Раньше, пишет Больц, мы имели дело с борьбой мужчин за женщин, теперь налицо борьба мужчин с женщинами. И с каждой частичной победой в этой борьбе ослабевает организующая и упорядочивающая функция половой асимметрии. Половые роли и мужчин, и женщин утрачивают ясность и однозначность. Так мужчины должны, с одной стороны, играть традиционную доминирующую роль, а с другой — конкурировать с женщинами. Это порождает неуверенность, роковую для традиционных ролевых отношений. Перевод пола в тендер, побужденный феминизмом, стал роковым событием не только на лингвистическом, но и на социальном уровне: пол («тендер») был представлен как сконструированная сущность, поддающаяся и подлежащая деконструкции и реконструкции по желанию субъектов.
В нынешних демографических дискуссиях прослеживаются две идеи относительно того, как бороться с этими грядущими бедами. Первая идея состоит в том, что миграция из стран с традиционно высоким уровнем рождаемости компенсирует падение рождаемости у нас. Это возможно, хотя и не обязательно. Например, в России некоторые мигранты, особенно из бывших советских республик, без особого труда приспосабливаются к обычаям, экономической и культурной среде принимающего общества и в результате довольно скоро снижают свойственный им дома высокий уровень деторождения. То же самое происходит, например, во Франции с выходцами из Северной Африки, где и без того модель рождаемости не очень отличалась от европейской. В Тунисе и Алжире, например, рождаемость держится на уровне 1,7 ребенка на женщину, что ниже уровня замещения. Та же ситуация с огромной турецкой диаспорой в Германии — турецкие женщины рождают лишь на несколько процентов больше детей, чем немецкие. Но даже если расчет оправдается, вряд ли такая компенсация падения рождаемости в принимающей стране должна приветствоваться. Ведь подавляющее большинство мигрантов плохо образованы, выполняют низкооплачиваемую работу, и рождение у них множества детей приведет только к усугублению социальных проблем, усилению бедности и к общему падению качества человеческого капитала в стране. Кроме того, есть еще одно соображение, которое достаточно часто замалчивается по причинам политкорректности. Происходящее тихой сапой вторжение плодовитых этносов медленно, но неотвратимо будет вести и уже ведет к размыванию национальной культуры и национальной идентичности «старых» наций.
Как говорит один из коллег автора этой книги, Москва давно уже превратилась в Стамбул. В европейских столицах еще легче, чем в Москве, убедиться в экспансионистской мощи именно демографического развития. В Париже, в Берлине перед глазами — европейские старики и мусульманская молодежь. Мы продолжим рассмотрение вопроса о возможных социальных и культурных последствиях дальнейшего развития в этом направлении.
Сыновья и мировое господство
Несколько лет назад профессор Бременского университета в Германии Гуннар Хайнсон опубликовал книгу «Сыновья и мировое господство: роль террора во взлете и падении наций» [69], которую трудно отнести к конкретной научной дисциплине. Можно сказать, что это труд в области исторической демографии, или исторической социологии, или политической, или даже спекулятивной (если такая возможна) демографии. Книга посвящена причинам войн, неожиданных и мощных завоевательных походов, внезапных вспышек ненависти, сопровождаемых резней и истреблением народов. Реакция на нее в ученых кругах была острая и противоречивая, а известный философ Слотердийк даже сравнил ее по значению с «Капиталом» Маркса и назвал автора основоположником демографического материализма.
Отправной пункт для Хайнсона — так называемый юношеский выступ на половозрастной пирамиде [70]. Сам он в ответ на вопрос, что такое юношеский выступ, говорит в одном интервью: «Общепринятого определения этого понятия нет. Француз, впервые использовавший термин в 1970 году, считал, что юношеский выступ существует, когда 30 % населения имеют возраст от 20 до 24 лет. Я считаю, что эти 30 % должны быть от 15 до 29 лет. Это значит, что если вы возьмете 100 мужчин в стране, 30 из них будут от 15 до 29 лет.
Но учтите, что эти 30 % не опасны, если они голодны и необразованны. Они опасны, когда находятся в хорошей физической и интеллектуальной форме» [71]. Он считает, что если в стране налицо переизбыток взрослых молодых мужчин, можно уверенно предсказывать социальные беспорядки, войну и террор. Старшие сыновья сравнительно легко находят себе место в жизни, тогда как остающиеся без места и без наследства «второй, третий и четвертый сыновья» неизбежно начинают войну за статус и престиж у себя дома либо отправляются отвоевывать себе новые земли. Хайнсон напоминает, что конкистадоров, отправлявшихся за океан за золотом и сокровищами, в Испании называли secundones — это были вторые сыновья в дворянских семьях, где наследниками становились старшие сыновья. После второго путешествия Колумба избыточное мужское население Европы отправилось на завоевание Нового мира. При этом завоеватели — как конкистадоры, так и любые другие завоеватели на всем протяжении истории — находили себе оправдание и поддержку в какой-нибудь из религиозных или политических идеологий. Это важно: не идеологии, считает Хайнсон, побуждают к войне и территориальным захватам, а переизбыток молодых людей, не имеющих места в жизни. Идеологию они лишь «подбирают» для себя, оправдывая свои стремления; вполне материалистическое объяснение происхождения войн — это и есть демографический материализм.
Кроме объяснения войн, теория Хайнсона — это еще и объяснение того, что мы с легкой руки Льва Гумилева стали называть пассионарностью. Это объяснение сводит пассионарность некоторых наций в некоторые периоды истории к пассионарности определенных социальных групп, а именно молодых мужчин в определенных демографических и социальных обстоятельствах. Гумилев использовал понятие пассионарности для объяснения некоторых исторических событий. Хайнсон старался объяснить сами эти события, но объяснил еще и пассионарность. Итак, он считает, что 80 % мировой истории — это история сыновей в странах, где их избыток и где они приносят одни беды и несчастья. Беды и несчастья могут принимать разную форму — выражаться в росте преступности, в попытках государственных переворотов, революциях, бунтах, гражданских войнах. Они, эти лишние сыновья, могут прибегнуть к геноциду, чтобы получить места, принадлежащие тем, кого они убивают. Важно не абсолютное количество населения, важно именно избыточное количество тинейджеров и молодых мужчин, не знающих, к чему себя приспособить, с бурлящими гормонами в крови и неконтролируемой агрессией. И начинается волна убийств, длящаяся до тех пор, пока количество оставшихся в живых не сравняется с количеством достойных мест. А иногда они развязывают войны, чтобы завоевать новые территории, истребить вражеское население и заменить его собственным. При этом, заметим в скобках, Хайнсон не верит, что экономическая помощь и спасение голодающих в странах, где в населении велика доля молодых людей, может предотвратить войны, волнения, террор и убийства. Наоборот, говорит он, материальная помощь может развязать новую волну убийств. Голодающие не сражаются, они страдают. А если дать молодым людям еды, да еще и некоторое образование, они поймут, что высоких постов и желанных благ на всех не хватает, а поскольку они считают, что всего этого достойны, может начаться насилие. И чем эффективнее будет гуманитарная помощь, тем сильнее окажутся позывы к агрессии. В цитированном выше интервью он говорит: «Каждый год Немецкий институт изучения мира говорит: если мы победим в борьбе с голодом, то мы победим и войну. На самом деле все наоборот: исследование юношеского выступа показывает, что если вы преуспеете в борьбе с нищетой и голодом в стране с юношеским выступом, начнется эскалация насилия» [72]. В книге он пишет: «Динамика юношеского выступа — и это нельзя не подчеркивать вновь и вновь — побуждается не недостатком питания. Младшему брату который служит конюхом у перворожденного сына и не только сыт, но, возможно, даже хорошо упитан, нужна не пища, а статус, который обеспечит ему влияние, признание и достоинство. Рвутся наверх не недокормленные, а потенциальные declasse и неудачники» [73]. Короче, юношеским выступом объясняется большая часть тех социальных волнений, войн, завоеваний в мировой истории, которые не были побуждены внешними факторами (резкими изменениями климата, природными катастрофами), а также большинство случаев геноцида. Это, как показано у Хайнсона, и европейский колониализм, и фашизм в XX в., и нынешние конфликты, например, в Дарфуре и в Палестине, и современный терроризм, и многое-многое другое.
